Ходил Геннадий Иозефавичус
Я побывал на юге. Не на том юге, где тепло и приятно,— стал бы я хвастаться отпуском на пляже,— на самом-самом юге, в Антарктике. Мысль ступить на антарктический лед преследовала меня давно. Хотелось подышать воздухом без химических примесей, посмотреть на айсберги и озоновую дыру, ознакомиться с естественной средой обитания пингвина и полярника, омыть сапоги в южных морях. Хотелось, чтобы глаза, уши и иные мои органы отдохнули, очистились и набрались сил.
Из самого южного порта на свете — аргентинской Ушуайи — в сторону антарктического континента ходит десяток судов. Большая часть из них — бывшие российские научные корабли с именами неизвестных мне академиков, остальные — специальные туристические суда ледового класса. На комфорт научного плавсредства я не понадеялся, а потому выбрал зафрахтованный Abercrombie and Kent корабль Explorer II. Двухнедельный круиз должен был начаться в Ушуайе, пойти в сторону Южных Джорджиевых островов, довести до Антарктического полуострова, повернуть в сторону Фолклендов и вернуться на Огненную Землю через пролив Дрейка.
Я забронировал каюту на Explorer II и авиабилеты по маршруту Москва--Франкфурт--Буэнос-Айрес--Сантьяго--Пуэрто-Монт--Пунта-Аренас--Ушуайя и отправился со списком рекомендованных вещей по магазинам. Парку и резиновые сапоги обещали предоставить на борту, а вот непромокаемые и непродуваемые штаны, охотничьи носки, шапку, свитеры, перчатки, термобелье, пилюли от морской болезни, крем от солнца и дюжину книжек в бумажных переплетах надо было тащить за собой через страны и континенты. К перечисленному я добавил флягу с водкой, пару банок икры и камеру.
Путь до Огненной Земли (а именно там находится Ушуайя) мог бы быть и покороче, но жадность заставила присовокупить к южным морям еще и сухопутную Патагонию с чилийской ее стороны — отсюда и Сантьяго, и Пунта-Аренас на Магеллановом проливе. Именно в Патагонии, на берегах фьорда Ультима Эсперанца, меня настигло сообщение о том, что корабль мой застрял в Монтевидео, в тысячах километров от Ушуайи. Оказалось, что Explorer II стоит в порту уругвайской столицы, где ему производят какие-то ремонтные работы, из-за которых на Огненную Землю никто уже не собирается. Возвращаться домой несолоно не хотелось, а потому, позавтракав в Чили (Пунта-Аренас), я отправился обедать в Аргентину (Ушуайя), откуда перелетел обратно в Буэнос-Айрес, чтобы с помощью третьего за день перелета, теперь уже до Монтевидео, поужинать в Уругвае.
За прошлый год я дважды оказывался в Монтевидео. Я привязался к нему. Пока чинили корабль, я гулял по полузаброшенным кварталам старого центра, поедал самое вкусное на свете мясо, слушал хриплоголосых певичек, поющих в барах. Я стал частым гостем у букинистов и уже собирался смотреть выставленные на продажу дома, как Explorer II покинул док и прижался левым бортом к причальной стенке порта. Я взошел на борт чудесного корабля.
В большой и со вкусом обставленной каюте меня ждала пронзительно-красная парка с моими инициалами за шиворотом и шевроном экспедиции на правом рукаве. На письменном столе я обнаружил приглашение на коктейль, который капитан давал в честь своих гостей. Я напялил пиджак, прицепил к нему бирку со своим именем и отправился выпивать. Капитан Мулдз — английский вариант типичного пьющего жителя Среднерусской возвышенности — представил своих офицеров (двое русских, итальянец, гражданин Южной Африки, пара австрияков, египтянин и даже непалец) и опрокинул первый стакан. Веселье началось.
Рассчитанный на 400 пассажиров Explorer II обычно ходит в Антарктику с вдвое меньшей загрузкой. В нашем же случае на борту оказалось не более сотни богатых любителей мороза и пингвинов. К услугам заточенных на две недели путешественников — библиотека, кинозал, два ресторана, прачечная самообслуживания, бесконечная круговая прогулочная палуба, микроспа и несколько баров с бесплатной выпивкой.
Три дня экспедиция продвигалась в направлении Фолклендских островов. Натуралисты читали лекции про пингвинов, учили распознавать летящих за кораблем птичек, выискивали на горизонте фонтанчики выдуваемой китами воды. Штатный историк рассказывал про фолклендскую войну, русский механик водил в машинное отделение, капитан учил покидать судно и высаживаться на берег на резиновых "Зодиаках".
Утром четвертого дня Explorer II бросил якорь у одного из Фолклендских островов. Вырядившись в одинаковые красные парки и "веллингтоны", мы напоминали отряд странной военизированной организации, готовящийся к высадке на вражеский берег. Странной, потому что ее состав возрастом и выправкой напоминал последний резерв ополчения, брошенный королевой на отвоевание у Аргентины спорных камней в океане.
Так кто же он, современный защитник Фолклендов и покоритель Антарктиды? Кто этот достойный во всех отношениях человек, выложивший $15-20 тыс. за счастье делить палубу с такими же, как и он, авантюристами и любителями свежего воздуха? Он немолод — найти несколько недель свободного времени и несколько десятков тысяч долларов свободных денег не каждый сможет. Он биржевой спекулянт на пенсии, рантье, шпион в отставке, богатый родитель успешных отпрысков, победитель лотереи, профессиональный путешественник.
Он жаден до общения. Общие обеды и ужины, перемещение от стола к столу, встречи в библиотеке и на капитанском мостике — все это заставляет заводить знакомства. После круиза я получил на свой e-mail список со всеми адресами всех покорителей Антарктики, с которыми я делил резиновую лодку, стол и табурет за стойкой бара. Среди них — французская переводчица с русского, живущая в Кении, потомок корейских императоров, консультирующий президентов США, канадский коллекционер самолетов, австралийский старик-охотник на крокодилов, гуру с Уолл-стрит, петербургский декоратор, собирательница сумок Louis Vuitton и английский специалист по компьютерной безопасности, в прошлом — известный хакер.
Покоритель ледяного континента — прирожденный натуралист, любитель птичек, морских млекопитающих и, как следствие, фотограф. Количество фотокамер на одного пассажира Explorer II превышало любые среднестатистические нормы.
Наш отряд в красных парках впервые высадился на берег. Мы были разбиты на взводы, во главе каждого из которых встал один из штатных корабельных натуралистов. Под предводительством профессиональных любителей природы и под завесой дождя-тумана мы отправились шлепать по кучам гуано, оставленного десятками тысяч птиц, населяющих остров. Километра через три встретился домик единственных островных жителей. Нас ждали чай и печенье.
За остаток дня наш Explorer II, сделав несколько гребков винтами, оттранспортировал нас на еще один крошечный остров, где, в отличие от первого, жили уже две семьи. У каждой из пары семей имеется по благотворительному фонду типа "Спаси пингвина!", в каждой из семей — по художнику, пишущему эскизы практически всех почтовых марок Фолклендов. В глубине острова была обнаружена колония пингвинов-скалолазов, делящих свои камни с альбатросами и птицами-ныряльщиками. Первая встреча с живой природой закончилась пикником на палубе.
Следующие двое суток корабль пересекал зловещий пролив Дрейка, известный буйным нравом. В судовом ларьке были скуплены все пилюли и браслеты, предохраняющие от морской болезни, но стихия обманула нас — ревущие широты встретили подозрительной тишиной. Наутро Explorer II вошел в зону льдов, о чем мы немедленно узнали по неожиданно увеличившейся амплитуде бултыхания корпуса в морской воде. Как оказалось, все время до того мы шли с включенной системой стабилизации, позволявшей нейтрализовать влияние волн на нас и на корабль. Теперь, в виду появившихся айсбергов, лафе пришел конец — Explorer II стало ощутимо покачивать.
Во второй половине дня мы увидели антарктическую землю. Если вы представляете себе Антарктику в виде огромного катка, то вы ошибаетесь. В прибрежной части из-под сильно подтаявшего снега вылезают каменистые пляжи, на которых греют толстые бока тюлени и морские львы. Чуть дальше торчат горы, только верхушки которых покрыты снегом. Между отрогами видны ледники, от которых отламываются и сползают в океан айсберги. Антарктика — настоящий континент, довольно большой притом. Разве что плотность населения здесь еще ниже, чем в Корякском автономном округе, хотя уже приближается к ней. Когда мы достигли аргентинской антарктической станции Esperanza ("Надежда"), оказалось, что в Богом забытом углу, в заливе Надежды, обосновались 59 человек, из которых 21 — ребенок! Бездушные родители нарожали детей, открыли для них лазарет, детсад и школу, сами же, похоже, только тем и занимаются, что учат своих детей, кормят их, лечат, а на науку попросту плюют. На всей станции только трое так называемых ученых, все же остальные взрослые — повара, механики, водители, преподаватели, врачи и прочие начальники. Рядом со станцией — большая колония пингвинов Адели, тех самых, которые похожи на дирижеров. Пингвины по-хозяйски расхаживают по станции, в то время как полярникам ходить в пингвинью колонию не разрешается. Вот и пойми, кто здесь на птичьих правах — нелетающие птицы или изредка летающие люди.
В Антарктике вообще все люди лишние: любой свой мусор, любые результаты хозяйственной и прочей деятельности посланцы человечества должны увозить с собой в места постоянного проживания. Любая охота, рыбалка, иное извлечение природных ресурсов запрещены. Эта земля — для льда, пингвинов, ветра, а не для нефтяных вышек и заводов по выработке меха котиков. Последние китобойные флотилии исчезли полвека назад, когда ООН решила привести антарктические дела в какой-то порядок. С тех пор в соответствии с Антарктическим договором континент был объявлен территорией, принадлежащей всему человечеству. Впрочем, срок действия договора истекает лет через сорок, а потому надеющиеся на извлечение немыслимых богатств из недр Антарктиды страны и беспринципные компании пытаются застолбить свои территории, обозначить свое присутствие, а некоторые (как наши друзья-аргентинцы) даже взращивают поколение детей, родившихся и возмужавших в суровых полярных условиях.
Мы, кстати, были первыми непингвинами, которых обитатели Esperanza увидели с момента закрытия прошлогодней летней навигации. Вечером полярники с шумом и самогоном посетили борт Explorer II. В честь братьев по разуму нашим австрийским шеф-поваром был дан особо роскошный ужин, меню которого было призвано показать аргентинцам, что в рационе человека может присутствовать что-то еще кроме тушенки. Или пингвиньего мяса, как можно предположить.
Следующие четыре дня наш корабль бесстрашно просовывал свой нос в щелочки между льдами, ссаживал нас на островки, огибал разные мысы и избегал столкновений с айсбергами. Дважды в сутки мы облачались в красные парки, зеленые с желтыми подошвами сапоги, принимали внутрь, оснащались фотокамерами и отправлялись изучать повадки морских слонов и пингвинов. Дважды в сутки мы в целости и сохранности возвращались на борт Explorer II, выпивали чаю или горячего шоколаду, переодевались и спешили к накрытым столам. Высосанные в озоновую дыру силы возвращались вместе с первой ложкой супа, куском баранины, ломтем хлеба. К вечеру герои-полярники собирались в салоне, чтобы похвастать друг перед другом особо удачными кадрами, выслушать байки натуралистов или поучительные истории про Шеклтона в изложении штатного корабельного историка. Не могу сказать, что пингвины с разных островов, равно как и сами острова, чем-либо сильно отличались друг от друга — дело, собственно, не в разнообразии. Дело в том, что на второй-третий день, к какой-нибудь шестой высадке, ты странным образом начинаешь проникаться красотой Антарктики, обаянием пустоты.
Что, скажете, может русский человек, проводящий большую часть жизни в холоде, ледяной слякоти и грязи, найти здесь, в Антарктике, эдакого, чего у него нет на другой стороне Земли? Чем плавание среди айсбергов может быть лучше круиза по Карибскому морю? Зачем все это?
А вот зачем. Во-первых, сюда не протянул руки ни один оператор мобильной связи, здесь не повесил рекламы ни один производитель пива, и даже ни одна голливудская компания не смогла построить здесь ни одного мультиплекса. Территория Антарктиды свободна от практически всех известных науке микробов цивилизации, в том числе — от ядерной грязи и всякой химии. Во всяком случае, хочется в это верить. Во-вторых, сюда в основном попадают хорошие люди. Зачем, спрашивается, человеку нехорошему лететь и плыть через весь мир, чтобы не иметь возможности пойти в дорогой ресторан, поменять наличность, воспользоваться кредиткой? Тут невозможно ни на кого накричать, тут некому нагрубить, некого унизить. К экологии окружающей среды добавляется человеческая экология. В-третьих, возможность подойти к живой природе на расстояние вытянутой руки, почувствовать разницу между зоопарком и настоящей пингвиньей колонией — дорогого стоит! Тут стоит присесть на камень, затаить дыхание, и эта самая живая и нетронутая природа в виде пингвина с большим любопытством начнет вас самих изучать. В отличие от Южной Африки, где за последние полвека выросло уже не одно поколение зверей, которые воспринимают джипы и туристов как собратьев, как часть ландшафта, здесь единицы туристов растворяются среди миллионов особей настоящего дикого зверья.
Последние два дня на корабле — обратный переход через пролив Дрейка — были столь же спокойными, как и плавание в сторону Антарктиды. Море изображало из себя скромное спокойное озеро, мыс Горн не требовал жертв, Огненная Земля не пугала огнями.
Сходить на землю было жалко. Ушуайя сверкала теми самыми огнями, от которых мы порядком отвыкли,— неоновые буквы призывали в "последний город мира", рестораны предлагали накормить до отвала за пять долларов, телефонные будки и интернет-кафе теснились прямо на пирсе. В этот момент цивилизация выглядела особо неприглядно.