«Свыше 95% мировой добычи платины падает на Россию»

200 лет назад, в 1822 году, в уральских золотоносных россыпях обнаружили платину. А после дальнейших изысканий в считанные годы на Урале были открыты новые богатые месторождения этого исключительного по свойствам металла, по запасам и добыче которого Россия заняла абсолютное первое место в мире. Казалось бы, это позволяло стране без труда стать монополистом на мировом рынке платины. Но все оказалось не так просто.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Назвал его белым золотом»

Из-за обилия тайн и постоянного столкновения тщательно скрываемых противоречивых интересов вокруг добычи и продаж русской платины ее история полна недоговорками и разнообразными версиями событий. Взять хотя бы дату открытия россыпей платины в России. В дореволюционные времена назывались самые разные годы — от 1819-го до 1823-го. Назывались и различные места на Урале, где это произошло.

Причиной разночтений, по всей видимости, было желание владельцев уральских земель перехватить у конкурентов лавры первооткрывателей. Но выдающийся русский изобретатель — член-корреспондент Петербургской академии наук, полковник Корпуса горных инженеров П. Г. Соболевский, много и успешно занимавшийся платиной и способами ее обработки, в 1835 году писал о дате обретения ценного металла:

«В 1822 году усмотрели присутствие платины в золотоносных россыпях хребта Уральского».

Что же касается первооткрывателей, то наиболее близкой к истине выглядит «народная версия», ставшая основной в советское время и часто упоминавшаяся в документах различных правительственных органов. Она гласила, что крепостной рабочий люд, трудившийся на золотых приисках, задолго до даты официального открытия платины находил в золотом песке тяжелые черные крупинки. И использовал их вместо свинцовой дроби на охоте. Причем каждый такой заряд стоил дороже любого зверя в российских лесах. А в 1822 году горные инженеры просто-напросто догадались сделать химический анализ бросовых крупиц.

К тому моменту о платине, ее химической стойкости и тугоплавкости было хорошо известно. В очерке о ней, опубликованном без малого шесть десятилетий спустя, рассказывалось:

«Открыта была платина в 1735 году в золотоносных россыпях в Колумбии… Английский металлург Чарльз Вуд первым привез платину в Европу в 1741 г. с Ямайки; за новый же металл она была признана англичанином Уатсоном в 1750 г. Швед Шеффер в 1752 году опубликовал первые более точные исследования об этом металле и назвал его белым золотом».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Сходство свойств платины с золотом не на шутку встревожило испанские власти как в метрополии, так и в колонии — Колумбии. Поэтому во избежание подделки золота с ее помощью ввоз подозрительного металла в Европу категорически запретили, предписав уничтожать публично всю найденную платину. Причем запрет сохранялся до начала XIX века, пока ученые не доказали «неосновательность опасения относительно подделывания золота посредством платины». После чего началось использование платины для химических производств:

«Около 1808 года,— писал П. Г. Соболевский,— появились во Франции платиновые изделия, достойные замечания по величине и назначению своему. Это были большие котлы для фабрик, колбы и тому подобные вещи».

Зная об особой ценности таких предметов, владельцы золотоносных уральских земель рьяно взялись за поиски платины.

«Первые открытия платины на Урале,— говорилось в очерке о ней,— были сделаны на золотых промыслах Верх-Исетских и Невьянских заводов… В 1824 г. платина была открыта в Гороблагодатском округе, в окрестностях Баранчинского завода, около деревни Мостовой, а в 1825 г. были открыты самые богатые платиносодержащие прииски на западном склоне Урала, в округе Нижнетагильской посессионной дачи, принадлежащей Демидову Сан-Донато».

Данные о добыче русской платины за первые годы в разных источниках значительно отличались. Но по сведениям, собранным в советское время, в 1826 году было получено в пересчете в метрическую систему около 220 кг. Из Южной Америки в Европу в том же году доставили 200 кг.

Казалось бы, достигнут грандиозный результат — у России появилась собственная платина, да еще и в таком значительном количестве. Вот только спроса на нее не было — Министерство финансов констатировало «неупотребительность платины в России».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Полезное для казны употребление»

Проблему невостребованности нужно было решать, и первые опыты по производству изделий из платины начались вскоре после выявления ее месторождений. В 1825 году с Кушвинского завода в Гороблагодатском округе отправили подарок императору Александру I — платиновое кольцо.

«…г. Архипов, обер-бергмейстер,— говорилось в очерке о платине,— приготовил сначала из платины кольцо, потом чайную ложку, которые были поднесены Государю Императору и оставлены Его Величеством у Себя.

После этого была сделана чернильница из всех трех металлов Гороблагодатских заводов: чугуна, платины и золота, но преимущественно из платины, и также благосклонно принята Его Величеством. Затем в Кушвинском же заводе из платины был сделан напрестольный ковчег, или дарохранительница,— вещь по величине своей довольно значительная.

Сверх того Архипов, предпринял делать сплавы из платины и меди».

А. Н. Архипов провел и множество других исследований, намного опередивших свое время. Но главная часть технологического процесса — очистка платины по способу Жанетти с помощью мышьяка — была крайне опасной и трудоемкой. Сложным оказалось и изготовление предметов из тугоплавкого материала. Так что наладить сколько-нибудь масштабное и окупающее затраты производство не представлялось возможным.

Однако работы Архипова и его помощников привели к важному результату. В столице империи к платине начали относиться всерьез, как к драгоценному металлу. И 13 апреля 1826 года император Николай I утвердил положение Комитета министров «О взимании с платины, на частных заводах вымываемой, такой же подати, какая установлена с серебра и золота».

От владельцев заводов потребовали доставлять всю добытую платину в Санкт-Петербург, где на Монетном дворе взимали 10% или 15% (в зависимости от класса завода) в качестве подати в натуральной форме. В случае золота и серебра за остальную часть привезенного драгметалла владелец получал установленную плату золотой или серебряной монетой. Но ситуация с платиной, как отмечалось в документе, была иной:

«Платине никакой постоянной цены еще не определено, да и большой надобности в ней для казны не предвидится».

Поэтому оставшуюся после взимания пошлины платину решили возвращать владельцам, пока «Правительство не встретит надобности требовать и сие количество на какое-либо полезное для казны употребление и не определит постоянной для платины цены».

Министр финансов генерал-лейтенант Е. Ф. Канкрин и его соратники к тому времени уже вели поиск этого самого «полезного употребления». Ведь ценный металл, пусть поначалу и понемногу, поступал в казну, не принося ей никакой пользы.

Можно вполне обоснованно предположить, что рассмотрение вопроса о пошлинах с платины и аналогия с золотом и серебром сыграли решающую роль в выборе способа использования платины. Возникла идея изготавливать из нее, как и из других драгметаллов, монеты.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Ценную мысль министр финансов решил обсудить с человеком, которого он считал умнейшим во всем мире,— знаменитым немецким естествоиспытателем, географом и путешественником, членом Берлинской, Прусской, Баварской академий наук Александром фон Гумбольдтом. 15 августа 1827 года генерал Канкрин в письме ученому описал свой проект выпуска платиновых монет и «просил его одобрения этой мере».

В ответ фон Гумбольдт подробно изложил все аргументы против проекта. Он объяснял министру, что главная опасность — неустойчивость цены платины на мировом рынке. Ведь платина не имеет широкого применения в промышленности и вряд ли ее «тусклый и неприглядный цвет» привлечет к ней внимание ювелиров и покупателей их изделий. Так что вполне вероятно резкое обесценивание русских платиновых монет, к примеру, в случае значительного увеличения добычи этого металла в Южной Америке. Что, в свою очередь, может причинить значительные убытки казне и частным лицам. Однако, описав все отрицательные последствия, фон Гумбольдт заметил:

«Не сделав опыта, мы никогда не испробуем платины в качестве монеты, а разве она этого заслужила?»

Эту мысль Е. Ф. Канкрин воспринял как руководство к действию, тем более что работа по созданию технологического процесса изготовления платиновых монет, порученная полковнику П. Г. Соболевскому, уже продвинулась далеко вперед. Он опробовал все известные к тому времени способы очистки и ковки платины и разработал собственные:

«Внимательное наблюдение действия возвышенной температуры на платину в губчатом виде вскоре указало те приемы, которые в сем случае потребны для достижения надлежащего успеха… В Лаборатории Горного Корпуса начали весьма удовлетворительно обращать чистую платину в ковкое состояние».

24 апреля 1828 года последовал указ императора Николая I «О чекане из Уральской платины новой монеты, ценою в три рубля на серебро». В каждой строке этого документа сквозила гордость за достигнутый результат — «неупотребительный» металл удалось использовать со значительной пользой для казны. Вслед за трехрублевой монетой появились шести- и двенадцатирублевые «платинки», как их стали называть.

Полковнику П. Г. Соболевскому император в награду приказал выплачивать ежегодно сверх жалования 2500 рублей серебром.

Изобретатель, и прежде отличавшийся неординарностью, стал вести в Санкт-Петербурге настолько оригинальный образ жизни, что прослыл чудаком. Тайный советник А. М. Фадеев, приходившийся ему дальним родственником, вспоминал:

«Жил он большим барином, имел на Петровском острове богатую дачу с превосходной галереею картин, статуями, бронзами и всякими редкостями; кормил прекрасными обедами с отличными винами; но так как дом его нагревался каким-то особенным химическим способом, то для меня, как не ученого, казалось в комнатах ужасно холодно и я радовался окончанию обеда в восьмом часу вечера, чтобы поскорее убраться домой погреться».

Довольны были владельцы месторождений, хотя и получали платиновую монету за сданное сырье с немалой — полугодовой, а чаще и более длительной задержкой. Добыча платины неуклонно росла и в 1829 году ее было получено в 80 раз больше, чем в первом году добычи — 1824-м.

Однако появление у платины немалой цены вызвало и рост хищений «сырца» с приисков. Для борьбы с этим злом применялись самые разнообразные меры от сурового наказания виновных до объявления наград донесшим на похитителей и скупщиков. Но кражи так и не прекратились. В советское время считали, что в начале 1840-х годов в результате как хищений, так и махинаций владельцев горных заводов с учетом казна недополучала 30% добытой платины.

Так продолжалось до тех пор, пока не случилось то, о чем предупреждал Александр фон Гумбольдт.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Достичь степени чистоты»

Добыча в Америке, как и ожидалось, росла. Но гораздо большую роль сыграл другой фактор. Наука и технологии не стояли на месте и в Лондоне в фирме «Джонсон, Мэттью и Ко» (Johnson Matthey and Co), ведущей мировой компании по очистке драгоценных металлов и торговле ими, разработали новую технологию обработки платины, позволявшую резко удешевить производственный процесс.

В результате стоимость платины в трехрублевой «платинке» стала равняться по самым оптимистичным оценкам 2,7 руб., по пессимистичным — 2,19 руб. Возникло опасение, что зарубежные недруги России начнут массово подделывать платиновую монету и ввозить ее в страну, используя для закупок сырья или обмена на золото. И тем самым подорвут финансовое положение империи. Правда, бытовало мнение, что подобные слухи распускали высокопоставленные персоны, близкие к камер-юнкеру А. Н. Демидову — владельцу уральских демидовских заводов, ставших к тому времени главным поставщиком сырой платины в казну.

Назывались, однако, и другие причины возникшей сумятицы. Среди них — накопление казной достаточного количества золота и серебра, позволявшего избавиться от платины с ее вечно колеблющейся ценой. Немаловажным фактором считалась и личная неприязнь императора Николая I к жившему за границей и тратящему там огромные прибыли от платины и всего добываемого на Урале Демидову. В особенности после того, как Демидов в 1840 году смог обзавестись в Тоскане титулом князя Сан-Донато.

Как бы то ни было, доверие к платиновой монете было подорвано и появились сомнения в необходимости ее дальнейшего выпуска.

Версий, описывающих дальнейшее развитие событий, как и обычно, было великое множество. Но недавние исследования показали, что у Демидова и его управляющих в начале 1840-х годов действительно возникло желание продавать платину за границу, где ее потребление стабильно росло. Кроме того, казна регулярно и надолго затягивала оплату за поставленное для выделки монет сырье. И вариант с экспортом позволял резко увеличить доходы. Но чтобы изменить ситуацию, требовалось прекратить выпуск «платинок».

Началась ожесточенная, хотя и скрытая от посторонних глаз борьба, в ходе которой использовались все возможные аргументы и ходы. Так, Министерство финансов настаивало, что нужно любой ценой сохранить все связанное с очисткой платины производство на Монетном дворе в Санкт-Петербурге. А потому вся платина по-прежнему должна поступать туда, очищаться и лишь потом экспортироваться. Причем платить за очистку должен Демидов.

В ответ А. Н. Демидов 12 февраля 1844 года из Флоренции писал своим управляющим:

«Фабриканты Западной Европы придают большое значение очищению ими самими сырой платины, чтобы достичь степени чистоты, необходимой для последующих переработок, которым подвергается очищенный металл. В результате продажа платины в руде приносит обычно на 15% прибыли больше, нежели продажа ее в форме очищенных брусков.

К моему сожалению, министр смело решил этот вопрос очень досадным для нас образом».

Демидов сомневался, что убеждением министра и его окружения можно достичь желаемой цели:

«Люди, которые живут за счет нашей платины, имеют право голоса по этому вопросу и мало беспокоятся о нашем интересе».

А потому он предлагал управляющим обсудить иные меры воздействия:

«По-моему, ничего не остается как выбрать одно из двух. Первое состоит в сокращении в течение нескольких лет производства платины, чтобы умертвить голодом мастерские по ее очистке и изготовлению монет и добиться тем самым того, чтобы никто не был заинтересован в том, чтобы нам отказать».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Демидов, правда, сознавал, что у казны уже есть запас платины для выпуска монет на три года. А потому предлагал либо подкупить министра финансов, либо запугать его перспективой ущерба казне:

«Второй способ повлиять на министра — использовать все возможности, которыми вы располагаете… то есть лично заинтересовать его постановкой вопроса в соответствии с нашими планами, употребив все возможные аргументы. А также показать ему положение, которое может возникнуть, если министр пожелает продолжить чеканку монеты и не разрешит нам экспортировать нашу сырую платину. Мы будем вынуждены полностью прекратить разработку наших платиновых приисков, результатом чего станет прежде всего бездействие петербургской мастерской и ликвидация обработки платины».

Существует версия, гласящая, что граф Канкрин предлагал императору вскоре прекратить выпуск «платинок», пустив на чеканку лишь имеющийся запас металла. А также разрешить экспорт сырой и очищенной платины без пошлины.

Но при этом он советовал прекратить добычу платины на демидовских заводах.

Однако 1 мая 1844 года управляющим Министерством финансов ввиду болезни министра был назначен действительный тайный советник Ф. П. Вронченко, придерживавшийся иных взглядов. В марте 1845 года он стал полноправным министром финансов, и очень скоро управляющие Демидова получили распоряжение о том, что вся платина, добытая после 1 апреля 1844 года, не будет использоваться для изготовления монет. А после ее очистки и наложения на слитки особого штемпеля может использоваться по усмотрению владельца. Однако на ее вывоз уже была установлена драконовская пошлина, что делало экспорт демидовской платины невозможным.

К лету 1845 года Министерство финансов подготовило все к прекращению хождения платиновых денег и обмену их на купюры или серебряные и золотые монеты. Кроме того, было решено переплавлять изъятые из обращения «платинки» в слитки, хотя на это требовались дополнительные и немалые затраты. Словом, все выглядело так, будто было решено примерно наказать Демидова, который теперь не по своей воле, а вынужденно практически прекратил добычу платины. Но продолжал изыскание новых приисков.

Сдаваться ни он, ни его управляющие не собирались. Они, к примеру, прибегали к редкому тогда способу использования прессы в своих коммерческих интересах. Так, в 1847 году один из его управляющих убеждал зарубежного контрагента организовать в иностранном журнале (а их очень внимательно читали в Санкт-Петербурге) статью о том, что Россия может получить контроль над мировыми ценами на платину и все зависит лишь от воли русского правительства.

Но, главное, в распоряжении Демидова оставались самые крупные в мире разведанные запасы платины.

И благодаря этому после долгих переговоров в 1849 году с крупнейшими переработчиками и продавцами платины — британской компанией «Джонсон, Мэттью и Ко» и французской «Демутис, Морин и Шапей» (Desmoutis, Morin et Chapay) — удалось достичь договоренностей, которые позволяли Демидову если не контролировать, то оказывать серьезное влияние на цену платины в мире, поскольку предусматривалось, что зарубежные партнеры «будут действовать не как хозяева, а как агенты и комиссионеры Демидовых, следуя в точности их инструкциям и подчиняясь всякому отчету и контролю».

А чтобы правительство не возражало против договора, очистку платины условились производить в российской столице, резко улучшив ее качество. Для чего британцы и французы обязывались поделиться всеми технологическими секретами и прислать в Санкт-Петербург специалистов для налаживания производства на том же уровне, что и их собственное.

Однако все пошло не по плану. Как и всегда, версий, объясняющих причину провала, было хоть отбавляй. Правительство очень долго рассматривало предложения, а когда все же согласилось при условии, что все риски берет на себя Демидов, начало ограничивать размеры вывоза платины. Колумбийское правительство, напротив, узнав о планах русских конкурентов, выбросило на рынок значительный объем сырой платины, что снизило цены и уменьшило желание партнеров договариваться на демидовских условиях.

В числе причин провала попытки упоминали и смерть Ф. П. Вронченко в 1854 году, который вроде бы согласился содействовать договору, а с его кончиной все пошло прахом. Поговаривали и о том, что причиной всему — двурушничество англичан, освободившихся от договорных обязательств с помощью колумбийцев и секретных договоренностей с высокопоставленными правительственными чиновниками в Санкт-Петербурге.

Но в итоге Демидовы годами поставляли за границу столько же платины, сколько и колумбийцы. А при таком раскладе стать монополистом мирового рынка, естественно, невозможно. И все же оставалась надежда на реванш, базировавшаяся на самых больших в мире разведанных запасах.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Хищничество и тайная скупка»

В последующие годы и десятилетия у российской читающей публики могло складываться ощущение, что цель — достижение господства на рынке платины — вот-вот будет достигнута. Основные препятствия на пути вывоза сырой платины были сняты, и пресса регулярно сообщала о постоянно растущей добыче ценного металла. В 1871 году, например, было получено 125 пудов 6 фунтов платины, а в 1887 году — 269 пудов 4 фунта. А в 1899 году журнал «Нива» писал:

«По сведениям, опубликованным патентным бюро Г. и В. Патаки в Берлине, количество добытой за 1897 год в России платины превышает 6 тонн, что составляет более чем 95 процентов общего количества платины, добытого за этот год на всем земном шаре».

Картину, правда, портили отдельные публикации. В одних скорее прославлялась «Джонсон, Мэттью и Ко»:

«Платина у Демидова запродана Маттэ на несколько лет вперед».

В других проскакивали сведения об истинном положении дел:

«В Петербург приехал уполномоченный от уральских горнопромышленников для устройства правильного сбыта добываемой в тагильском и других округах платины. Вследствие сильной конкуренции платины американской, цены на платину упали с 5000 руб. за пуд до 3600 р., и обещают дальнейшее понижение, при котором добыча платины делается невыгодною.

Русская платина в России не имеет сбыта и вся до сих пор идет за границу».

В советское время все объясняли захватом господствующих позиций на рынке компанией «Джонсон, Мэттью и Ко». Она воспользовалась тем, что в ходе борьбы правительства с Демидовым в 1840-х годах пострадали все владельцы небольших добывающих платину уральских приисков. Казна у них больше ничего не покупала, а продавать сырую платину за границу они, как и демидовские заводы, не могли. Участки разорившихся дешево и без особых проблем, где прямо, а где — используя подставных лиц, скупила все та же английская фирма. С теми, кто выжил, она заключила долгосрочные договоры о скупке продукции на корню. Правда, цены на платину устанавливались втрое ниже биржевых в Лондоне и Париже. Но в общем­то русские промышленники тоже были не внакладе. Даже эта низкая цена была вчетверо выше себестоимости.

«Джонсон, Мэттью и Ко», как считали советские специалисты, стала монополистом и главным игроком на рынке платины. По мере роста спроса она позволяла увеличить добычу в России. А также успешно пресекала все попытки русских горнозаводчиков вырваться из кабалы. Они по-прежнему укрывали от учета часть добытой руды и сбывали ее представителям немецких и французских фирм.

От англичан, как и прежде от казны, укрывалось до 30% добытой платины.

Но как только уклонение от исполнения обязательств приобретало значительные масштабы, монополист поднимал закупочные цены, и вся добытая платина вновь оказывалась в его руках.

Промышленники год за годом собирали совещания и съезды, требуя от правительства запретить вывоз сырой платины и организовать ее очистку и выработку самых востребованных изделий — пластин, листов и проволоки из чистой платины — внутри страны. Но все их петиции подолгу курсировали между столичными ведомствами и все продолжалось по-прежнему.

Всерьез за рассмотрение проблемы Совет министров империи взялся только в 1910 году, констатировав:

«Мировая потребность в платине уже с давних пор почти полностью (в количестве 95%) удовлетворяется отечественными платиноносными россыпями на Урале. Между тем платинопромышленники наши далеко не извлекают из своего монопольного положения всех соединенных с ним выгод, так как около 98% добываемой в России платины вывозится за границу в неочищенном виде, причем шлиховой металл скупается по преимуществу одной крупной иностранной фирмой (Джон Маттеи в Лондоне), устанавливающей на него произвольные цены. Это обстоятельство, а также увеличивающиеся из года в год хищения платины приисковыми рабочими и служащими, легко находящими при существующей свободе ее обращения сбыт краденому за границею, ставят, конечно, нашу платинопромышленность в крайне неблагоприятные условия».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Но постоянно возникали все новые препятствия, и к строительству аффинажного завода приступили только в 1914 году, уже после начала Первой мировой войны. А закончили в феврале 1916 года. Еще годом позже началась революция, а с ней полная вакханалия на платиновых приисках.

«После февральской революции,— писал в конце 1917 года в газету "Правда" М. Наумов из Нижнетагильского округа,— местными жителями было возбуждено перед Вр. Правительством ходатайство о разрешении добычи платины старательским способом. Разрешение было получено. Около 10 тысяч человек приступило к работам на приисках. Старателями был выбран свой комитет, а из бывших солдат — милиция, которая охраняла прииски и следила за хищничествами и тайной скупкой платины. Дело пошло весьма успешно. Но по проискам управляющего (Демидова) Тхоржевского постепенно опять стали ликвидировать старательский способ добычи. Прииски, богатые платиной, затопили. Взамен милиции вытребовали из г. Перми солдат.

И сейчас хищничество и тайная скупка платины процветают вовсю, потому что казна платит за золотник платины 34 р., а скупщики дают 80–90 р.».

После Гражданской войны платиновую промышленность начали воссоздавать практически с нуля — в 1920 году в распоряжение госорганов поступило лишь немногим более 30 кг драгметалла. В 1922 году в Высшем совете народного хозяйства (ВСНХ) произвели расчеты и сочли, что при вложении $3 млн добычу платины в считанные месяцы можно довести до довоенного уровня и установить монополию России на мировом рынке. На платиновый фронт бросили, как тогда говорилось, бывшего наркома юстиции РСФСР и заместителя председателя ВСНХ Г. И. Оппокова (А. Ломова), которого ко всем прочим постам в Сибири назначили председателем государственного объединения «Уралплатина». И уже в 1923 году он докладывал о достигнутых успехах:

«Ввиду постепенного истощения наших месторождений платины с начала нынешнего века промышленники стали применять для разработки своих приисков драги… Хотя первоначальная затрата на установку драг довольно велика, но зато большая их производительность и малое задолжение (так в тексте.— "История") рабочей силы дают возможность вести разработку очень бедных месторождений.

Драги приводятся в действие паровыми или электрическими двигателями; последние, как более компактные и экономные, вытесняют в настоящее время первые. У нас на Урале в настоящее время работает только одна электрическая драга, а остальные паровые, но не подлежит никакому сомнению, что со временем все паровые драги будут заменены электрическими».

А в советском правительстве шли ожесточенные дискуссии о том, как, кому и когда продавать платину, чтобы завоевать монопольное положение на рынке. Для этого, правда, нужно было прекратить хищения с приисков и контрабанду, о которой полномочный представитель СССР в Эстонии Л. Н. Старк сообщал летом 1923 года в Москву:

«Платина перевозится из России эстонскими дипкурьерами.

Эстонское представительство в Москве имеет постоянную связь с Екатеринбургом, откуда и идет платина. Кроме Бардона скупкой контрабандной платины занимаются в Ревеле (Таллине.— "История") также фирмы "В. Д. Цимдин", "Фроман и Ко"».

Но завоевать монопольное положение на рынке не удавалось не только из-за контрабандистов и слабого представления о торговле платиной. Противостоять многоопытным менеджерам «Джонсон, Мэттью и Ко» было затруднительно и по главной причине. За время Первой мировой войны из-за острой нужды в платине страны, отрезанные фронтами от России, озаботились поиском ее залежей в других частях света. Новые месторождения нашли в Колумбии, Канаде и Соединенных Штатах. Однако все они были незначительными по сравнению с теми запасами, что были обнаружены в Южной Африке в 1923 году.

Представители Наркомата внешней торговли и других советских ведомств, несмотря ни на какие ухищрения так и не смогли добиться прорыва в деле завоевания монопольного положения на платиновом рынке просто потому, что это было невозможно ни тогда, ни позднее. К концу XX века Россия производила в четыре с половиной раза меньше платины, чем Южно-Африканская Республика.

Евгений Жирнов