премьера театр
Полку классических мелодрам на московской сцене прибыло: театр "Современник" выпустил спектакль "Подлинная история М. Готье по прозвищу 'дама с камелиями'", сами понимаете, по какому именно произведению Александра Дюма-сына. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Если писать рецензию на новый спектакль "Современника" в духе прагматичных информационных изданий, которые строго делят любой материал на три раздела — "кто", "про что" и "зачем",— труднее всего справиться с третьей частью. С "кто" все совершенно ясно: статусный и любимый зрителем московский театр; знаменитая французская мелодрама о парижской куртизанке; наконец, опытный и уважаемый в профессиональной среде режиссер Юрий Еремин, который в последние сезоны звезд с неба, может быть, не хватает, но и борозды не испортит.
В абзаце "про что" можно было бы, конечно, изложить сюжет произведения Дюма-сына: больная чахоткой дама полусвета Маргарита Готье живет на содержании то у одного, то у другого богача, но вот она встречает молодого человека по имени Арман Дюваль, их связывает искреннее чувство, но обстоятельства оказываются сильнее, герои расстаются, продолжая любить друг друга, а в конце Маргарита умирает. В "Современнике" тему расширили. Спектакль свой господин Еремин ставил не только о конкретной прискорбной истории, но и о бренности всего сущего, о жизни, которая пошла прахом. Действие начинает и заканчивает приписанный к Дюма-сыну персонаж, импозантный аукционист. Он ведет устроенные после смерти героини торги, на которых распродают имущество покойной. За два с половиной часа сцену постепенно освобождают от мебели, которой поначалу игровая площадка уставлена под завязку, и рассказывают оживающую как бы в воспоминаниях историю порушенной любви. С исчезновением реквизита виднее становятся и высокие зеркала художника Валерия Фомина, нависающие над сценой и красиво умножающие в отражениях все, что происходит на подмостках.
Жалко, что нельзя тут поставить точку. Потому что вопрос "зачем?" по отношению к спектаклю Юрия Еремина тягостно повисает над зрительным залом уже минуты через три после начала и продолжает там висеть до самых поклонов. Охотно допускаю, что в театре, приступая к проекту, подбадривали и заговаривали друг друга от провала следующим образом: а хорошо все-таки в наше трудное время, когда вокруг столько всего нехорошего и бесчеловечного, подарить зрителю красивую и печальную историю о высоких чувствах и искренних страстях, заставить людей забыть о мелком и грязном...— каждый может сам мысленно дополнить заклинание. Странно, что существуют места, где до сих пор не поняли, что как только подобная мысль посещает ответственные за репертуар головы, ее нужно гнать поганой метлой. Поскольку нет более надежного способа создать невнятное и беспомощное произведение.
"Дама с камелиями" в афише "Современника" выглядит вроде пятого колеса у телеги. Тем более что в программке нет ни одного звучного имени, и зрителю, не в обиду участникам спектакля будет сказано, не на кого идти. В иной ситуации можно было бы поприветствовать отвагу руководителей театра, доверивших три центральные роли вчерашним выпускникам — Клавдии Коршуновой (Маргарита), Антону Хабарову (Арман Дюваль) и Дарье Белоусовой (Прюданс). Видевшие их дипломные роли в один голос утверждают, что все трое весьма талантливы. Хочется верить. Однако участие в спектаклях, подобных "Даме с камелиями", молодым актерам способно скорее навредить. Лучше бы уж какие-то актеры актерычи и актрисы актрисычи играли, к примеру, эпизод в театральной ложе, поставленный таким вот способом: на авансцену выносят полукруглый заборчик, за ним встают два человека, водят по зрительному залу прижатыми к глазам биноклями и делано светскими голосами обсуждают знакомых.
Начинающие актеры, конечно, храбрятся и в целом держатся молодцами. Но вот чем, например, объяснить, что опытная дама полусвета, оказавшись рядом с мужчиной у постели, смущенно и аккуратно присаживается на краешек,— зажимом дебютантки или невнятностью построения роли? Скорее все-таки вторым. Потому что спектакль отличается не только томительной бесцельностью, но и общей неискусностью построения: в первом действии остающимся то и дело наедине любовникам просто нечего играть — они тянутся друг к другу и сливаются в поцелуе, уповая на звукооператора, который выведет музыку на нужную громкость и тем самым закончит эпизод. Да и бурные события второй части представления не слишком изменяют персонажей — по внутреннему состоянию они словно перепрыгивают в финал прямо из пролога. Чтобы хоть какое-то превращение все-таки случилось, умирающую Маргариту режиссер наряжает в японское платье и японский же парик. Кто-то объяснил — самому мне было бы ни за что не догадаться,— что таким образом Юрий Еремин намекнул на азиатское происхождение героини спектакля, возможно привезенной когда-то в Париж из каких-то ориентальных краев. Тогда ладно. А то я уж испугался, что режиссер перепутал "Травиату" с "Чио-Чио-сан".