На Новой сцене Большого театра выступила балетная труппа Пермского театра оперы и балета, участница сразу двух фестивалей — проходящего сейчас Crescendo и грядущей "Золотой маски". Пермского Баланчина — "Серенаду" и "Ballet imperial" — придирчиво разглядывала ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
"Пермский Баланчин" — это уже брэнд. На Урале баланчинскую "золотую жилу" разрабатывают с помощью американцев уже десяток лет. В прошлом году пермяков настиг не только всероссийский триумф (их "Ballet imperial" отхватил "Золотую маску" как лучший спектакль сезона), но и всемирное признание (на петербургском фестивале "Век Баланчина" уральскими умельцами были покорены иностранные эксперты). Не мудрено, что пополнение пермского репертуара очередным баланчинским шедевром (на сей раз "Серенадой") обеспечило труппе номинацию на "Золотую маску". А на Crescendo ее зазвал арт-директор фестиваля Денис Мацуев, частенько исполнявший вместе с пермяками Второй фортепианный концерт Чайковского, на музыку которого поставлен "Ballet imperial". Исполнил, естественно, и на сей раз — вместе с федосеевским Большим симфоническим оркестром, за пульт которого встал пермский дирижер Валерий Платонов. Арт-директор Crescendo вызвал овации переполненного зала, но достоинства его игры не входят в компетенцию балетного критика.
Балет же не удивил и даже, пожалуй, слегка разочаровал отсутствием неожиданностей. Добросовестную выучку и дисциплинированность кордебалета, а также превосходную работу репетиторов, добившихся от труппы музыкальности и синхронности, в Москве уже успели оценить по прошлогоднему выступлению. И отметить бесшумную легкость танцовщиц — особо ценную в сравнении с тем грохотом, которым сопровождаются кордебалетные танцы Большого и даже Мариинки: неразношенные пуанты артисток, гремящие как колодки каторжан, способны разрушить любую балетную грезу.
По прошлогодним же гастролям знакомы и пермские проблемы с солистами — и если недостатки мужчин в "женских" балетах Баланчина не так уж существенны, то уязвимость примы определяет многое. Пермяки доверили оба балета — и романтическую "Серенаду", и парадный "Ballet imperial" — Елене Кулагиной. Опытная балерина — из разряда "честных работяг": ей одинаково чужды как поэтическая экзальтация первого балета, так и царственная самоуверенность второго. К тому же подвела и техника: в своем антре в "Ballet imperial" прима смазала все партерные туры, а в каденции так и не догнала разбушевавшийся рояль Дениса Мацуева. Возможно, переволновалась.
Волновалась и вся труппа — как выпускники перед экзаменаторами. В случае с "Серенадой" это дало прелюбопытный эффект. Свой абсолютный шедевр Джордж Баланчин поставил в 1934 году на первых американских учениц, не прозанимавшихся у него и года. И меня всегда мучила загадка: как смогли собранные с бору по сосенке неофитки станцевать эту сложнейшую хореографическую полифонию, одолеть эту виртуозную игру XX века с традицией романтического "белого балета", ведь с "Серенадой" и сегодня справится не каждая профессиональная труппа? Примерное поведение пермяков, старательно и бесхитростно выполнявших наказы американских учителей, позволило избежать гипноза волшебного балета и сосредоточиться на частностях. Оказалось, что бесчисленные узоры, пролеты, пробежки, плетения "Серенады", неуловимые подмены солисток, краткие мимолетные комбинации, массовые вращения и уравновешенные дуэтные поддержки, нежданно прерывающие драматичную "Элегию",— все это было призвано замаскировать нехватку виртуозности. А сам балет — гениально придуманный отчет педагога перед родителями учеников и спонсорами школы. Выпускной урок, на котором надо выгодно показать всех, кто платил за обучение, и одновременно продемонстрировать, что в ненадежное предприятие, именуемое американским балетом, деньги вложены не зря.
Благодаря пермякам знаменитый баланчинский комментарий к "Серенаде" ("Я просто хотел кое-чему научить своих танцовщиков и поставить балет, где было бы не очень заметно, как они плохо танцуют") впервые показался не кокетством великого хореографа, но чистосердечным признанием гениального педагога. Его идея труппы без звезд по-прежнему выглядит на редкость современной и плодотворной. Особенно сейчас, когда балетные театры, как в XIX веке, оказываются заложниками своих капризных этуалей.