На прошедшей неделе столичные театральные деятели больше всего обсуждали не громкие премьеры МХТ и "Ленкома", а проект грядущей реформы.
О том, что над сетью государственных российских репертуарных театров в ее нынешнем виде якобы сгущаются тучи и вот-вот грянет какая-то буря, судачили давно. Несколько недель назад на пресс-конференции в Петербурге Михаил Швыдкой в обтекаемых выражениях обнародовал некоторые положения проекта — и тем самым поднес спичку к клубящимся парам слухов. Когда дым от "взрыва" рассеялся, выяснилось, что толком никто ничего все равно не понял. Послушать отдельных кулуарных паникеров, так можно подумать, что министры-капиталисты подготовили некий указ под названием "Об уничтожении репертуарного театра", где черным по белому велено угробить национальное достояние в кратчайшие сроки.
На собрании взбудораженной театральной общественности, созванном Союзом театральных деятелей, выяснилось, что в документах, из-за которых весь сыр-бор, даже само слово "театр" не упоминается. Потому что речь идет о проекте базового государственного закона о реструктуризации бюджетных организаций. То есть касается он и здравоохранения, и образования, и учреждений культуры, и уже в их числе театров — государственных и муниципальных. Театр там — частный случай, и повышенный ажиотаж в закулисьях объясняется тем, что именно в самый близкий им сегмент вбросил пробный камень глава Федерального агентства по культуре и кинематографии.
Итак, что закон грядущий нам готовит? Развести все учреждения по трем разным группам. В каждой есть свои пригорки и ручейки, то бишь соблазны и опасности. Первая — просто учреждение. Такой театр (здесь будем называть вещи своими именами) целиком находится на бюджете, он лишен хозяйственной самостоятельности, его доходы учитывает и перераспределяет учредитель--государство. То есть заработал какой-то успешный театр деньги на аншлагах, а их (деньги) у него отобрали и направили на содержание отстающего театра, куда публика почти не ходит. И если ты хочешь купить на заработанные тобой же деньги гвоздь, чтобы забить его в сцену, то надо писать обоснование в казначейство. В переводе с языка документов на житейский — готовь чиновникам взятки. Александр Калягин суть первой из предлагаемых моделей жизни сформулировал коротко и ясно — хозяйствовать по-советски.
Автономное учреждение (вторая форма) от казначейства — ура! — свободно, может хозяйствовать, зарабатывать деньги, расходовать по собственному усмотрению и при этом получать госдотацию на социально значимые проекты, но — внимание! — должно подчиняться некоему попечительскому совету, который в числе прочего контролирует "сделки с заинтересованностью". Если опять же не вникать в казенные формулировки, а глянуть в суть, то получится, что этот самый совет при желании может осуществлять творческий диктат, то есть, еще понятнее, заниматься цензурой. Такой же попечительский совет есть и у "государственной или муниципальной автономной некоммерческой организации" — это третья форма. Но там государство свободно от дотационных обязательств. Правда, оно может передать театру в безвозмездное пользование недвижимость, то есть здание. А может, впрочем, и не передать...
Вот на этом месте собрание театральных деятелей стало превращаться в митинг. Потому что вскочил Геннадий Хазанов и закричал, что посулы "безвозмездного пользования" — фикция и обман, под прикрытием которых театральные здания вообще будут выводиться из культурной сферы и менять свои функции (становиться казино, клубами etc.). Потом словно ужаленные в голос кричали о наступлении конца времен эмоциональные художественные руководители театров. Старались сохранять спокойствие и рационально формулировать проблемы вальяжные театральные директора и экономисты. Выкрикивали с мест нервные дамы. Решали, из каких именно популярных актерских лиц надо составить делегацию, которая должна добиваться аудиенции у премьер-министра или, еще лучше, у президента.
На митингах лекарств не изобретешь. Как известно, чтобы правильно бороться с болезнью, нужно знать ее причины. А причина предложенных реформ ясна: государство хочет облегчить нагрузку на бюджет, а потому — переложить львиную долю ответственности на менеджмент тех театров, которые решат работать не "по-советски". К чему это приведет? А вот к чему. Придет, скажем, уважаемый постановщик к директору театра и скажет ему мечтательно: хочу, знаете ли, поставить Чехова, напомнить зрителю о вечном. А за ним прискачет способный молодой режиссер: есть новая крутая зарубежная пьеса, на тридцать зрителей, шок и трепет обеспечены. Но директор только у виска пальцем покрутит: с ума вы сошли, дорогие художники! Мы же разоримся тут с вашими творческими идеями. Вот тебе Рэй Куни, а тебе — Птушкина. Ступайте работать, развлекайте народ. И победит вскоре разлапистая, бесстыдная коммерция, где богатая и позолоченная, где убогая и мелкая.
Собственно говоря, государство ставит театр перед незавидной дилеммой: или влачить жалковатое существование подневольного госучреждения, или превращаться в обычную торговлю, в бизнес. Очевидно, что любое государство не может не заниматься армией, финансами, а приличное государство — еще и образованием и лечением граждан. Но поддерживать театры в частности и искусство в целом — дело для власти добровольное. По тому, как его делают, можно, конечно, судить об уровне культуры общества. Именно общество должно обязывать власть содержать в должном виде недешевое удовольствие под названием театральное искусство. Но в нынешних условиях, как правильно рассудили деятели театра, можно только челом бить.
Теперь придется произнести страшную вещь: в том, что к ним стали относиться как к ларькам, наши театры в значительной степени виноваты сами. "Нам рукоплещет весь мир! Наш ансамблевый театр — национальная гордость",— задыхаясь от гнева, кричала с трибуны театрального вече уважаемый режиссер. Так и хотелось выкрикнуть в ответ: придите в себя, уже никто давно никому не рукоплещет! Идее репертуарного театра — да, завидуют. Нашей практике — едва ли. Ансамблевых репертуарных театров в том понимании, в котором сие явление может вызвать зависть, в стране осталось ровно два: питерский МДТ Льва Додина да "Мастерская Петра Фоменко".
Приспосабливаться к рынку и думать о кассе менеджеры наших театров стали давно: жизнь заставила. Но иные увлеклись не на шутку и доприспосабливались до того, что афиши их "ансамблевых храмов" ничем не отличаются от репертуара антреприз, которые и есть не что иное, как способ заработать деньги. Художественные достоинства продуктов аналогичны. Про сдачу залов в аренду я и не говорю — это вообще золотое дно. Почему государство, даже столь никудышное и некультурное, как наше, должно дотировать чей-то бизнес?
Невозможно представить себе, чтобы, скажем, в Берлине (из всех развитых стран театральная система Германии наиболее близка нашей) на афише государственного дотационного театра появились пьесы Рэя Куни или Нила Саймона. Или чтобы мировую классику играли так, как играют Куни и Саймона. Для подобных зрелищ есть другие места — автономные, независимые, коммерческие, куда народ приходит позабавиться, где никто не строит из себя достояние. И гарантом такой жесткой сегрегации выступает, кстати, не сомнительный попечительский совет, а профессиональное достоинство и репутация художников. Иначе быть не может, потому что не может быть никогда.
А у нас пафос с коммерцией так переплелись, что иной храм Мельпомены уже не отличить от борделя. Вот и предлагают выделить группу репертуарных театров-достояний, обеспечить их выше крыши и тем самым освободить от необходимости "крутиться", а остальных отпустить на свободу. Мысль, может быть, и здравая, да только многие из кандидатов в достояния сегодня творчески несостоятельны. И потом — кто будет составлять списки счастливчиков? Чиновники? А хоть бы и критики. Все равно в одно прекрасное утро мы можем узнать, что МХАТ имени Горького — национальное достояние, а "Мастерская Фоменко" — нет. Вы не можете себе представить такого маразма? Я лично запросто могу. Все-таки в России живем. То есть в условиях постоянного трагического противоречия: оставить все как есть невозможно, но реформы, скорее всего, ни к чему хорошему не приведут.