гастроли танец
В Государственном концертном зале "Россия" прошли гастроли Batsheva Dance Company, организованные "Росинтерфестом" с помощью израильтян. Знаменитая труппа представила шоу-балет "Анафаза" в постановке хореографа Охада Нахарина. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА испытала мучительную раздвоенность — как клетка в момент анафазы.
Batsheva Dance Company — одна из лучших в мире и, безусловно, лучшая в Израиле. Хореограф Охад Нахарин — один из лидеров мировой хореографии: его постановки украшают репертуар ведущих балетных театров от Парижской и Лионской оперы до Нидерландского театра танца. А спектакль "Анафаза", поставленный им в 1993 году к 30-летию Batsheva Dance Company, считается визитной карточкой труппы. Стало быть, в "Россию" привезли квинтэссенцию всего самого лучшего. Но этот патентованный продукт оставил неоднозначное послевкусие.
"Анафаза" действительно впечатляет. Охад Нахарин соорудил чрезвычайно сложный продукт: с виду — общедоступное эстрадное шоу, по сути — интерактивный эксперимент с намеренно хаотичной разомкнутой композицией. Затянутая черным двухъярусная сцена, на площадке второго яруса находится место для ударной установки, музыкантов и солистов-танцовщиков. Под еврейскую пасхальную песню, положенную на жесткий перкуссионный ритм, 28 артистов в строгих черных костюмах сидят на расставленных полукругом стульях, выполняя упражнение по накоплению энергии. Набор движений строго ограничен, почти ритуален: всплеск рукой, взмах ногой, прогиб назад, удар кулаками в живот. Амплитуда движений ширится, барабанный ритм ускоряется, самоуглубленность артистов перерождается в экстаз, ритуал — в оргию, на середину сцены летят шляпы, рубашки, штаны, ботинки... Сумасшедшее напряжение разрешается единственно возможным образом — световой вспышкой. После такого мощного пролога зрителя можно брать голыми руками — любой детали будет обеспечено самое пристальное внимание.
И когда шесть девушек под стук метронома станут проделывать нехитрые пассы руками, а потом, войдя в раж, начнут раскидывать ноги в неистовых батманах — это будет восприниматься как священнодействие. И когда из кулис на высоте двух метров выплывет лежащее тело и уронит несколько многозначительных фраз (вроде "смех скрывает панику") — это станет откровением. И когда сам хореограф в длинном красном платье запоет чревовещательным басом — это будет похоже на сеанс спиритизма. Только вместо духов на сцену вызывают зрителей: в "Анафазе" публика — активный участник шоу.
Отвертеться не удается никому: бритый трансвестит в серебряном платье проникновенно просит всех встать и принимается за допрос зрителей. Садятся поэтапно: сначала те, кто верит в реинкарнацию, потом те, кто зарабатывает больше полумиллиона рублей в год (таких в "России" оказалось подавляющее большинство), следом те, кто верит, что мастурбация — это норма. На этом вопросе зал радостно подхихикивает, однако уже следующий — "кто готов умереть за другого?" (таковых нашлось с десяток) — заставляет публику подавиться смешком. Однако она все еще верит, что пришла развлекаться, и хохочет при каждом удобном случае. Хореограф предоставляет их вдоволь. Препотешен шуточный танец юных дикарей, сделанный в стиле африканских плясок,— парень и девчонка поочередно оттягивают резинку широченных штанов, осторожно запускают руку в сокровенное место партнера и потрясенно вытягивают ее обратно. Роскошны забойные коленца четверки отвязных мужиков, откалывающих всевозможные трюки — от простонародной "щучки" до брейковских "геликоптеров". Забавен эпизод с вытащенными на сцену зрительницами всех возрастов: партнеры-артисты, убаюкав их бдительность лирическим перетаптыванием в обнимку, вдруг резко падают, или садятся на корточки, или принимаются танцевать нечто энергичное, отчего волонтерши впадают в панический ступор или принимаются отважно импровизировать.
Для Охада Нахарина, сына психолога, это и есть самое важное в "Анафазе". Как булгаковский Воланд, он изучает людей, манипулируя ими, провоцируя их реакции. Контраст — излюбленный метод хореографа. Вот труппа в полном составе, топоча тяжелыми ботинками и отчаянно вспрыгивая, движется с задника на авансцену в угарном плясе. Но эта психатака захлебывается, не успев сразить зрителя-противника,— хореограф прерывает ее интимнейшим женским соло. Этот пронзительно-трогательный монолог — плач по танцовщикам, погибшим от СПИДа: на музыку Шнитке накладывается длинный мартиролог имен. Вот по распяленной простыне скачут бесхитростные документальные кадры какого-то народного праздника, и тут же простыня сворачивается драпировкой, а экраном становится обнаженное женское тело. По нему ползут спирали — и тело принимается извиваться с арабской томностью; скачут сердечки — и женская спина завлекает попсовой игривостью; прыгают шахматные клеточки — и роскошная женщина начинает двигаться с чаплинской угловатостью.
"Анафаза" буквально захлебывается оригинальными находками. Каждой из них хватило бы на развернутый эпизод, но Охад Нахарин не дает себе труда исчерпать все возможности найденного приема. Зрителю дают попробовать вкусного блюда, но не позволяют им насладиться. И довольно много времени проходит, пока за этой щегольской небрежностью не обнаруживаешь полное пренебрежение к публике: эксперимент длится только до тех пор, пока он интересен самому автору.