В Москве на сцене театрального центра на Страстном выступила санкт-петербургская труппа "Королевский жираф" со своим пластическим спектаклем "Любовь". На сеансе группового гипноза побывала МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Помните, у Марка Твена в "Приключениях Гекльберри Финна" были два таких мошенника — Граф и Барон. Они разыгрывали перед арканзасскими олухами, не доросшими до Шекспира, спектакль "Королевский жираф", за который их потом побили и изваляли в дегте и перьях. Так что Станислав Варкки и Лариса Лебедева сильно рисковали, выбрав для своего театра такое вызывающее имя. Раньше их бездомный танцевально-клоунский дуэт существовал под более нейтральным названием "Перекатиполе". А еще раньше Станислав Варкки танцевал брейк, работал с "Лицедеями", играл Белого клоуна в паре с Рыжим Славы Полунина и вместе с "Деревом" делал спектакль "Фата-Моргана", который с успехом гастролировал в Париже и Лондоне. В общем, он отлично знает, как обманывать публику, чтобы потом не побили.
Гости из Санкт-Петербурга представили московской публике премьеру спектакля "Любовь". По крайней мере, так было написано на афишах. Но при ближайшем рассмотрении эта пластическая постановка оказалась лишь творческой переработкой их старого спектакля "Лариса и Кася со своими тараканами", который еще раньше назывался "Танцы под дождем". Прочесывая глобальную сеть в поисках информации об этой малоизвестной в столице труппе, я обнаружила рецензию от двухтысячного года, точь-в-точь описывающую зрелище, показанное на Страстном. Хотя в принципе какая разница? Ведь все давно признали право художника всю жизнь рисовать одну картину или ставить один спектакль. А чтобы зрителям не было скучно, время от времени его переименовывать и делать вид, что это новая вещь. Только вот первоначального названия спектакля жаль: "Тараканы" ему как-то больше подходят.
При всей условности сюжетной линии каждому дураку понятно, что она про то самое чувство, про которое уже вроде бы все сказано. На сцене Он и Она. Но не герой и героиня, не принц и принцесса, не Ромео и Джульетта, а устрашающего вида мужик в замызганной майке и трениках и одинокая подзаборная поганка-замарашка в спущенных дырявых чулках и паклей вместо волос. Они появляются на сцене в голубых всполохах больших шелковых флагов, которые в руках актеров превращаются то в яростное бушующее пламя, то в легкие крылья бабочки. Но дальше все идет наперекор природе. Бывшая бабочка заворачивается в какой-то кокон, превращаясь на время в подобие мумии из комиксов, а вылупляется из него уже уродливая гусеница. То есть обычный человек, вернее, обычная девочка, которая прыгает через скакалку, ходит на дискотеки и кокетничает с мальчиками. В это время Он тщательно репетирует и в конце концов доводит до совершенства образ Настоящего Мужчины — монстра в костюме и черных очках, который потрясающе правдоподобно воспроизводит механическую пластику робота и палит в публику из водяного пистолета. В какой-то момент в роботе что-то заедает, и одному из зрителей достается настоящий душ.
Впрочем, Ее этот образ вполне устраивает. Жаждущая любви женщина робко приближается к мужчине своей мечты с пустым стаканом, ластится, соблазняет и, наконец, добивается смачного поцелуя, во время которого вода из его полного стакана с тихим журчанием переливается в ее. В кино в этом месте обычно появляется надпись: "The end". Но чете "королевских жирафов" еще предстоит пройти через горнило совместной жизни: ссоры, равнодушие, нужду. Рассказав эту универсальную историю языком пластической пантомимы, актеры не открыли Америки. Незамысловатая хореография и забавные, местами изобретательные сценки. Удачно придуманные персонажи и порою невыразительные пластические пассажи. Но это не важно. Музыка и темнота убаюкивают, бессловесная песня переплетающихся тел гипнотизирует, вводит в состояние транса. И лишь к концу спектакля публика стряхивает оцепенение, начинает аплодировать и соображать: а что это было? Арканзасские олухи в таких случаях действуют более решительно.