Ожидаемое быстрое восстановление крупнейших экономик после пандемии COVID-19 уже поставило перед промышленностью вопрос о том, достаточно ли в мире материальных ресурсов, чтобы двигаться вперед быстрее, чем раньше. Однако в случае с одной из наиболее важных в современных технологиях commodities, медью, похоже, все сложнее, чем просто взлет цен на ожиданиях. Даже среднесрочные прогнозы ее производства и потребления говорят о том, что без разработки новых крупных месторождений до 2040–2050 года ни «зеленый переход» в мировой экономике, ни технологические рывки, ни развитие крупных городов невозможно. Возможно, «второй бронзовый век» уже начался в 2020-х годах — медь вполне в состоянии на десятилетия почти вернуть себе значение, которую имела в начале цивилизации.
Фото: Марина Лысцева / ТАСС
Фото: Марина Лысцева / ТАСС
На рынках биржевых товаров уже несколько лет не случалось событий, сходных с теми, что происходили в мае 2021 года, когда аналитики Bank of America опубликовали комментарий к росту цены на медь на Лондонской бирже металлов (LME), которая достигла $10 тыс. за метрическую тонну. В целом для рынка меди в последние годы это очень высокая, но не приводящая в удивление цена. Весной 2011 года медь стоила почти столько же, не дойдя до отметки в $10 тыс. пары десятков долларов; металл стоил $8 тыс. летом 2008 года. В это же время масштабы падения котировок также не были щадящими: на отметке ниже $5 тыс. за тонну медь побывала за последние годы дважды, летом 2015-го и весной 2020 года.
Последнее падение, кстати, было при ближайшем рассмотрении знаменательно: многие биржевые игроки, ориентируясь на обвальный «коронавирусный» спад в промышленности, потеряли крупные суммы, ставя на гораздо более серьезный, до уровней $3 тыс. и ниже, обвал медных котировок — как выяснилось, в отличие от многих других металлов, медь в современной экономике «тонет» гораздо хуже, спрос на нее фундаментален.
Но комментарий BofA интересен не тем, что в мае 2021 года еще никто толком не думал о компенсаторном спросе на медь по итогам пандемии — она тогда явно не заканчивалась,— а тем, что объяснением аналитики, которых, кстати, поддержали или по крайней мере не опровергали их коллеги, считали не краткосрочные, а среднесрочные и долгосрочные факторы.
Прогноз BofA по ценам на 2022–2023 годы составлял $13 тыс., а долгосрочно — $15 тыс. за тонну и даже более. Наиболее оптимистичные для производителей прогнозы давали тогда хедж-фонды (до $20 тыс. за тонну), и это считалось фантастикой и манипуляцией — впрочем, оправданной для хедж-фондов.
Но прошел год, и позитивные прогнозы по меди банковских аналитиков, во-первых, полностью оправдываются — а во-вторых, выясняется, что довольно схожие качественные прогнозы, делавшиеся еще в 2017–2018 годах и не привлекавшие особенного внимания, были достоверными — это, например, работы International Copper Study Group. В итоге под лозунгом «медь — это новое золото» в 2021 году вполне готовы подписаться специалисты российского Минэкономразвития: «Мировая цена меди к 2030 году может составить $12–14 тыс. за тонну» — это официальная и, как выясняется, довольно спокойная оценка прогноза социально-экономического развития РФ до 2030 года (не включающая, кстати, в себя параметры долларовой инфляции). Отметим, что рынок меди с 2000-х годов устроен довольно сложно, и есть основания полагать, что в конце 2010-х медь уже стала инвестиционным товаром: судя по всему, высокие цены металла в этот период были обеспечены довольно крупными покупками КНР в стратегические резервы, действия КНР также снизили цены нефти летом-осенью 2021 года — но ненадолго.
Но все эти колебания второстепенны перед главным обстоятельством. Факторы, игравшие в пользу долгосрочных умеренных цен на нефть, в последние годы, а особенно в 2019–2021 годах, остались теми же, что и были — в основном условными, а вот факторы в пользу очень дорогой меди за последние два года стали, очевидно, малопреодолимыми. В первую очередь это «зеленый поворот» в экономиках США, Европы и Японии. Один из главных будущих потребителей меди — промышленность электромобилей: предполагается, что в каждом из них через 10–15 лет будет использовано до 90 кг меди против нынешних 30–40 в обычных автомобилях. Но не только в электромобилизации дело. «Медный парадокс» современной технологической цивилизации в том, что в целом в мировой экономике медь до последнего времени медленно уступала долю в ВВП по потреблению другим материалам — однако ее подушевое потребление в течение как минимум 40 лет непрерывно росло.
И пока нет никаких оснований полагать, что будущее меди будет другим. С одной стороны, «зеленый поворот» — это, в том числе, продолжение реформирования и развития азиатских экономик на существующей технологической базе, которая не предполагает отказа от меди (пока только в 1% электрокабелей в мире не используется медь). Да и в «зеленой генерации» ЕС, США и Японии медь — важнейший компонент: перестройка существующих энергосистем потребует в «старом мире» много меди. С другой стороны, «зеленый поворот» затрагивает существующую медную промышленность, около 40% которой расположено в Латинской Америке, 15% — в США, 15% — в России и Азии и 12–13% — в Европе. Нынешние технологии производства меди в достаточной мере грязны, и инвестиции в существующие проекты с повышением экологичности небеспроблемны: эти технологии адаптированы и в Чили, и в США, и в Азии под существующие (и истощающиеся) месторождения. Эта медь точно не будет дешеветь, если мир хочет оставаться «зеленым».
В более же долгосрочной перспективе становятся понятными тезисы Алишера Усманова в статье для Всемирного экономического форума (ВЭФ) зимой 2022 года: в них основатель USM Group говорит о перспективах развития третьего по размеру в мире и крупнейшего в России Удоканского месторождения медных руд. «Удоканская медь» до конца 2022 года завершает строительство первой очереди горно-металлургического комбината с объемом выпуска в 135 тыс. тонн меди в год. Это порядка 0,5% мирового производства (25 млн тонн), вторая очередь Удокана утроит производство и сделает компанию значимым мировым игроком. Но важно не только это: статья почти полностью состоит из аргументов, связанных именно с экологическим аспектом медной проблемы. Отметим, что в своих железнорудных программах «Металлоинвест», основным акционером которого является USM, также очень уверенно ставит на стратегию, связанную с углеродной нейтральностью, проблематикой глобального изменения климата и будущими «зелеными» акцентами социально-экономического развития. Несколько лет назад такая ставка могла показаться спорной — теперь же выясняется, что и в медном проекте она оказывается на поверку более чем рациональной. Удокан — это и новая ресурсная база, и свежие, то есть по умолчанию более экологически нейтральные, технологии. Россия в лице «Норникеля», УГМК и РМК — важный игрок на мировом рынке меди, при этом «Норникель» на собственном основном рынке, никелево-платиновом, также делает уверенные «зеленые» ставки.
Однако для мира медного бизнеса новые месторождения и новые технологии — это неизбежность. При этом неразрабатываемых крупных месторождений в мире не так уж и много — их почти нет в США и Европе, перспективы относительно нового и крупнейшего пока в мире конголезского месторождения Камола-Какуа неочевидны. Есть, впрочем, крупнейшее новое месторождение Грасберг в индонезийской части Папуа, которое уже разрабатывается (и может расширяться), есть перспективнейший чилийский участок Маримака, открытый в 2015 году, есть проекты в Эквадоре. Геологи говорят о вполне предсказуемом ренессансе в своей отрасли — вероятность открытия новых медных месторождений довольно велика, их ищут и находят. Впрочем, уверенности рынкам это не придает: устойчивость меди в среднесрочной перспективе, исходя из большинства расчетов, могут дать лишь проекты в старых и технологически развитых юрисдикциях с новыми технологиями. Папуа и Конго — это при прочих равных географическая проблема для инвесторов в сравнении с Россией, ЮАР, Чили. А отставание Латинской Америки в экономическом развитии от остального мира также в пользу дорогой меди — и ее будущего дефицита.
В этой атмосфере наблюдения за очень решительными в последние годы шагами промышленности в освоении новых технологических платформ заставляют только качать головой. Новый мир, который будет на порядок более электрическим (медный кабель, генерация), цифровизированным (электроника с высоким потреблением меди) и избавится от нефти (электромобили с повышенным содержанием меди), строится пока на предположении о том, что меди на наш век хватит. Тем не менее все хотят двигаться в этот новый мир много быстрее, чем это предполагалось ранее. Разумеется, это нельзя остановить. Тем не менее очень интересно то, что какие-то пять тысяч лет назад изобретение бронзы (медь, легированная оловом), собственно, и породило первую технологическую цивилизацию, именуемую сейчас историками «бронзовым веком». Возможно, мы застанем новый век меди — ну не век, а несколько десятилетий. Но кто бы мог об этом подумать еще три десятка лет назад, опуская медно-никелевый пятак в турникет Московского метрополитена: когда-нибудь медь будут называть новой нефтью, а вот во что превратятся деньги?