Раритет циклопического масштаба
«Полифем» Порпоры в Зале Чайковского
В Московской филармонии состоялось первое российское исполнение оперы Николы Антонио Порпоры «Полифем» (1735). Знаменитое произведение спела международная звездная команда (сопрано Юлия Лежнева и Диляра Идрисова, меццо Соня Рунье, контратеноры Макс Эмануэль Ценчич и Юрий Миненко), сопровождаемая оркестром Musica Viva под управлением дирижера Маркеллоса Хриссикоса. Рассказывает Сергей Ходнев.
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
«Полифем» — в своем роде достопримечательность: когда в 1735 году назло Генделю в Лондоне создали оппозиционную «Дворянскую оперу», именно Никола Антонио Порпора, прославленный композитор и педагог, на некоторое время стал знаменем новой труппы. И именно «Полифем» стал главным успехом всей этой недолговечной затеи. В опере, где причудливо слились истории о несчастном любовном треугольнике (циклоп Полифем, морская нимфа Галатея, пастух Акид) и счастливой хитрости (Улисс, подпоивший и ослепивший кровожадного Полифема), пели звезды из звезд во главе с Фаринелли, которому досталась, естественно, партия прекрасного Акида. Без упоминания этого произведения не обходится ни одна биография Генделя, хотя в подробности мало кто вдается; в конце концов, Порпора в этом соперничестве вроде как проиграл, сбежав с поля боя.
В наших краях Порпоре до сих пор не очень везло. Что там, совсем не везло. Оперы его у нас не исполнялись вовсе до того момента, как три года назад (стараниями того же самого Макса Эмануэля Ценчича) в Филармонии прозвучал его «Германик в Германии» — и прозвучал неважно (см. “Ъ” от 20 декабря 2018 года).
Что же теперь, была ли нынешняя российская премьера «Полифема» уж до того перфектной, что комар носу не подточит? Странное дело — вроде бы нет, не была. Памятуя, с каким блеском почти тот же самый состав пел «Полифема» два года назад в Зальцбурге, приходится констатировать, что в смысле формы артисты сдали. Кто-то очень заметно — как Ценчич, поразительно стерто и тускло доложивший своего Улисса, не отрываясь от нот. Кто-то менее: в первых номерах Юлии Лежневой (Галатея), густо пересыпанных трелями и прочими навязчивыми вставными украшениями, куда-то пропало адекватное чувство фразы, обычно у певицы столь внятное и столь красивое; Юрий Миненко (Акид) поначалу звучал устало, с натугой и шаткостью на сопрановых верхах. Были вполне дельные, хотя и маленькие работы Диляры Идрисовой (Нерея) и Сони Рунье (Калипсо), без которых исполнение много бы потеряло. Как потеряло оно, увы, с Полифемом в исполнении Сретена Манойловича — тоже партия не грандиозная, но все ж таки для нее нужны совсем другой объем и совсем другая красочность.
Дирижерско-оркестровая сторона тоже настраивала на скепсис. Маркеллос Хриссикос — музыкант с воображением и темпераментом, Musica Viva вооружилась аутентичными духовыми и смычками и вообще в стиль и колорит удачно попадала. Но репетиций, судя по качеству оркестрового звучания, было маловато, из-за чего эффектные дирижерские жесты — темпы, акценты, импровизационный декор вроде огромных каденций, обильных на грани вкуса,— производили не всегда такое победительное впечатление, как могли бы. Короче говоря, «Полифем» рисковал оказаться событием для галочки: ну, вот мы кое-как услышали, какую музыкальную продукцию противопоставляли Генделю супостаты, окей. Оценили бесконечные фиоритуры и улыбнулись над флиртом Галатеи с Акидом, над галантными страстями Полифема и над тем, как попавший в передрягу Улисс с завистью воспевает мирную жизнь овечек.
Но вышло нечто удивительное. Уже во втором акте все собрались и воодушевились, откуда ни возьмись появились пыл и бравура, и в партитуре вдруг проступила совсем не музейная убедительность. Да, настойчивой виртуозности хоть отбавляй: у Акида подчас аж по две сложные арии кряду, Галатее еще и вставная ария досталась, головокружительно трудная «Come nave in mezzo all’ onde» из «Сифакса». Но даже и это звучало роскошно поданным художественным приемом. Ушло все сырое, сиюминутное, историко-архивное, картонное, условное; наивные приключения Акида, Галатеи и Улисса с компанией вдруг оказались живой драмой, которую безотрывно слушаешь на одном дыхании — и диву даешься: батюшки, да тут же изобретательности, железной хватки, новаторства и смелости сверх всякой мыслимой меры, куда там другим операм Порпоры. Острые и зачастую просто-таки кровавые сюжеты композитор выписывает не скороговоркой сухих речитативов, а в прекрасных текучих accompagnato, с предсказуемостью разбирается в два счета. Так, куртуазно вздыхающий по Галатее Акид у него получает вместо проходного анданте роскошный вокальный фейерверк, зато для арии, где убитый Полифемом юноша воскресает в виде речного божества, написана дивная, глубокая, меланхоличная музыка — герой был мертв, и се, жив во веки веков. В общем, ждали миленького раритета — а получили в своем роде магическое ощущение: большая, важная, невероятно интересная вещь, преодолевая начальные неловкости и несообразности, на глазах превращается из чего-то эстетически и исторически безнадежно далекого в статный актуальный хит.