премьера театр
В Театре киноактера сыграли премьеру спектакля Михаила Горевого "Последний Дон Жуан" по пьесе Эдварда Радзинского. Корреспондент Ъ ТАМАРА Ъ-РАЗУМОВСКАЯ надеется, что он и вправду последний.
Первая премьера этого спектакля состоялась еще в 2001 году, когда Михаил Горевой поставил пьесу Эдварда Радзинского в своей антрепризе с концептуальным названием "Фабрика театральных событий". События, правда, не случилось. После пафосной премьеры, на которую в качестве гостей была приглашена половина эстрадного бомонда, спектакль, дружно обруганный московской театральной критикой, уехал на гастроли, потом и вовсе затих, и долгое время о нем ничего не было слышно. Но спустя три года режиссер решил возродить свое детище на сцене Театра киноактера с новыми молодыми исполнителями и с самим собой в главной роли.
На новой премьере, совмещенной с открытием выставки фотохудожницы Елены Мартынюк, чьи работы в жанре ню используются в оформлении спектакля, скопления VIP-гостей не наблюдалось. По фойе театра, после закрытия "Иствикских ведьм" перебивающегося антрепризными поделками, бродили случайные зрители и рыскали режиссерские поклонницы с горящими глазами и букетами цветов.
Спектакль начался с эффектного полета господина Горевого над залом (от "Иствикских ведьм" театру досталось много полезных технических приспособлений). Одетый в черный плащ и полумаску актер парил над головами зрителей и произносил какой-то страстный монолог. Но из-за проблем с микрофоном и включенной на полную мощность музыки из всей пламенной речи можно было различить лишь выкрики "люблю".
В стремлении достичь как можно большего эффекта режиссер вообще злоупотребляет средствами: тут и кусочки пушкинского текста, и отрывки оперы Моцарта, и жгучие испанские мотивы, и современные песенки в два прихлопа, три притопа. При этом он может запросто включить одновременно две фонограммы, совершенно забивающие друг друга. В оформлении сцены — тот же китч и эклектика: на фоне задника из блестящей фольги красуются постеры, изображающие похожую на музей старинной мебели квартиру нового русского Командора, или фотографии обнаженных девиц в студии Лепорелло. Образ спектакля гармонично завершают танцы двух полураздетых юношей, которыми режиссер затыкает паузы между сценами, необходимые для перемены декораций. В общем, перед нами типичное эстрадное шоу для услаждения публики: есть даже стриптиз в исполнении эффектной блондинки маркизы де Тариф.
Не стоит жаловаться, что вся эта суета и пестрота отвлекает зрителей от содержания спектакля. Потому что как раз с этим у господина Горевого случилась незадача. Что хотел сказать режиссер и хотел ли он вообще что-то сказать, остается загадкой. По сюжету Эдварда Радзинского Дон Жуан, вечный персонаж мировой литературы, в разные века являвшийся людям под именами Париса, Овидия или Казановы, вновь воскресает к жизни в современной Москве. Отыскав своего верного слугу Лепорелло, ныне владельца маленькой фотостудии, он поначалу хочет тоже стать честным гражданином и мирным семьянином, но при одном взгляде на стройные женские ножки вновь берется за старое. Правда, постаревший Дон Жуан подрастерял свой пыл: влюбляться по-настоящему он больше не хочет, а соблазнять девушек без любви не может. В результате донна Анна находит утешение в объятиях его ушлого слуги.
В советские годы, когда эту пьесу ставил на Малой Бронной Анатолий Эфрос с Андреем Мироновым и Львом Дуровым, донжуанство главного героя было знаком его избранничества, это был последний романтик в прагматичном и будничном мире безликих Лепорелло. А неправильность, алогизм и некорректность его поведения были символами его свободы от общепринятых правил, норм морали и всего того, чем так богато было наше общество. И в конце концов, именно оно, это сытое и равнодушное общество, было причиной краха Дон Жуана.
У Михаила Горевого искренний романтизм его героя обернулся ходульной выспренностью, за которую он стыдится самого себя. Вялый, лишенный темперамента, без искры в глазах, этот Дон Жуан, называющий себя по-современному диджеем, доказывает свою исключительность методами плохого трагика провинциального театра: страшным голосом грозит Лепорелло, размахивает черным плащом, делает демоническое лицо. Немудрено, что его Аннушка, то бишь донна Анна, уходит к Лепорелло, парню простому, но доброму и отзывчивому, без заморочек. Жуаны нынче пошли не те.