Нынешняя неделя по существу замыкает кинематографический сезон — понятие достаточно условное ввиду отсутствия в нашей стране сколько-нибудь внятной системы проката. Ориентироваться можно разве что на сезон в столичном Доме кино — так вот, он закрывается в понедельник, выдохшись еще к середине мая и уступив площадку для премьер "Кинотавру".
Хотя сквозной интригой сочинского предприятия был дележ денежных призов в характерном русском стиле, тем не менее "за кадром" просматривался более дальний прицел. Наблюдатели приценивались к показанным фильмам с точки зрения их потенциальной конвертируемости.
На этот счет образовалось две точки зрения. Согласно одной, в российском (и примыкающем к нему казахском) кино происходят плодотворные процессы, которые пока еще не привели к появлению шедевров, но обеспечивают нам место в ряду живых, развивающихся — в хорошем смысле слова — мировых кинематографий.
Другие убеждены, что попытки вырастить свою модель коммерческого кино потерпели крах. То же, что составляет нашу национальную гордость — кино авторское — из элитарного явления превратилось вовсе в маргинальное, все менее востребуемое и на родине, и за ее границами. Разрушив прежнюю экранную мифологию и не создав ничего путного, мы выпали из международной обоймы и перешли в разряд периферийных "развивающихся" кинематографий — в плохом смысле слова.
Минувший киносезон дал достаточно аргументов в пользу как той, так и другой версий. Оптимистично выглядит конкуренция отцов и детей в лице Тодоровского-старшего и Тодоровского-младшего, при любом раскладе укрепляющая фамильный престиж. Старший ("Анкор, еще анкор!") нажимает на все еще чувствительные точки все еще советского менталитета. Младший (автор сценария фильма "Над темной водой", поставленного Дмитрием Месхиевым) искусно имитирует чувствительность, маскируя ироническое возвышение над материалом.
С высоты юношеского апломба прошлое (в том числе и прошлое кинематографа) из объекта критики и запоздалых сожалений превращается в нечто цельное, гармоническое и священное: хорошие люди, настоящие чувства, июньский дождь. Минимум идеологических вкраплений, а конфликта элитарного с массовым вообще не существует. Он снят, как снят разрыв между московской и питерскими школами, слившимися в ностальгическом экстазе. Например, в коммунальном раю фильма "С новым годом, Москва" Наталии Пьянковой.
Хорошим знаком кажется то, что к джельтменскому набору имен "новых русских" (Тодоровский, Ливнев, Месхиев) добавляются наши "новые дикие" — Александр Хван ("Дюба-дюба") и Томаш Тот ("Дети чугунных богов"). Один из них отчасти кореец, другой — венгр, оба с брутальной свежестью и вместе с тем не без изысканности трактовали варварские, чисто русские сюжеты, придуманные одной и той же парой молодых драматургов — Петром Луциком и Алексеем Саморядовым.
С точки зрения экономики обнадеживает неиссякающий приток французских финансовых вливаний в копродукции с нами: хотя бы одно такое "окно в Париж" скоро будет иметь в своем послужном списке каждый мало-мальски амбициозный русский режиссер. Но те же аргументы легко поворачиваются обратной стороной. Среди копродукций почти ни одна не оправдала возложенных на нее ожиданий — ни коммерческих, ни фестивальных. Награжденная на "Кинотавре" "Барабаниада" Сергея Овчарова, равно как и обойденный призами "Над темной водой" были показаны еще зимой на Берлинском фестивале, но не в конкурсе, а в информационной "Панораме" с одинаковым успехом. Или неуспехом — что почти одно и то же, ибо каждая из этих картин способна вне родимых пределов занять лишь крайне узкую нишу в музее для самых любознательных.
Не помогло и то, что "Дюба-дюба" попала в конкурс Канна: наградой ей было скептическое равнодушие. Трудно ожидать, что триумфальная судьба ждет на Западе нынешние премьеры "Кинотавра", ведь не ждала она прошлогодних фаворитов — "Прорву", "Чувствительного милиционера", "Улыбку". Дружно отвергнут солидными европейскими фестивалями "Анкор, еще анкор!" и теперь, после домашней сатисфакции, может уповать разве лишь на Токио. Не вызвал однозначной реакции у фестивальных отборщиков и фильм Пьянковой. Больше шансов, хотя и специфических, у Олега Ковалова, чей "Остров мертвых" облагорожен синефильской аурой и лишен столь раздражающего западных профессионалов маньеризма и эклектизма, который у нас — желаемое за действительное — сходит за постмодерн.
Впрочем, эту публику, делающую погоду на больших фестивалях, теперь, похоже, раздражает все. И чрезмерная простота, и чрезмерная сложность. И местечковая экзотика, и космополитизм. И традиционность, и экстравагантность формы. И замедленные славянские ритмы, и попытки саспенса "а ля Голливуд". Когда мало кто особенно думал о западном успехе, его доставалось больше. Потому что была идентичность, равность самим себе. Наше кино привыкли воспринимать как идеологическое — таким оно и было, включая своих отъявленных диссидентов. Таким оно и осталось — в глубине своей потерянной души. И "Маленькая Вера", сбросив одежки социалистического ханжества, все же выглядела прикрытой — хотя бы маленькой верой в "общечеловеческие ценности". Но и эта вера выдохлась естественным образом по мере громыхающего въезда в период первоначального накопления. Прошла "Любовь", осталась любовь как мелодия без слов, как вздохи на скамейке, как бездумный эстрадный рефрен.
Остап Бендер — сугубо идеологическая, культовая фигура. И когда Василий Пичул сделал из него движущееся цветовое пятно в брызгах фонтанов ВДНХ, этого нахальства не вынесли даже наши эстеты. Суровое испытание ждет и зарубежных зрителей — если картина "Мечта идиота", снятая почти что по "Золотому теленку", попадется им на глаза.
Перестроечный русский сезон, окрашенный то в красную, то в белую, то в черную краску, подошел к концу. Все цвета смешались и расплылись в жизнерадостно шизоидной гамме, к которой эталонному зрению привыкать и привыкать.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ