На концерте в рамках проекта "Российско-германские культурные встречи" вместе с певицей выступил молодежный немецкий оркестр Schumann Camerata. В зале мучилась ВАРВАРА Ъ-ТУРОВА.
Любовь Казарновская — редкий пример исключительно успешного пиара в области академической музыки. Изрядно испортив голос чуть ли не десять лет назад, она умудряется выходить с концертами на лучшие сцены страны — Большой зал консерватории, Кремлевский дворец, Нижегородскую филармонию. Из уважения к прошлым заслугам певицы — к примеру, выступлению на Зальцбургском фестивале в Реквиеме Верди с Рикардо Мути за дирижерским пультом 15 лет назад — назовем мужеством эту ее способность, несмотря ни на что, появляться перед публикой. Но справедливости ради стоит признать и определенную стойкость публики, потому что слушать певицу сейчас — занятие не из легких. Ее голос раскачивается так, что часто она катастрофически не попадает в ноты. Низы звучат фальшиво, а верхов нет вовсе. Прибавьте к этому бесчисленные "подъезды", завывания, ощущение зажатых, измученных связок, готовых сорвать голос окончательно в любой момент.
Это не новость, что в искусстве самое главное и самое трудное — вовремя уйти. Это не секрет, что в конце 80-х, когда Любовь Казарновская работала в Мариинском (тогда Кировском) театре, австрийский продюсер Роберт Росцик пригласил ее на работу в Вену исключительно благодаря ее голосу, а уж потом заметил все остальное, женился на ней и живет с ней до сих пор. Это не миф, что она была одной из лучших Саломей в одноименной опере Рихарда Штрауса. И ее женское обаяние, элегантность, страсть — гигантская коллекция обуви, продюсерская деятельность, благодаря которой в Москву приезжали Рената Скотто, Франко Бонисолли, Саймон Эстес, Хосе Кура, это все тоже всем давно известно. Но имеет ли это отношение к тому, как певица спела в Большом зале консерватории?
Уже с первых нот известнейшей арии "Lascia ch`io piango" из оперы Генделя "Ринальдо" стало понятно, что красавица утратила не только физическое совершенство пения, но и чувство меры. Замечу, мне не приходилось слышать ничего более развратного, почти похотливого, чем генделевская сарабанда "Позвольте мне плакать". В том же духе певица изображала арии Глюка и Моцарта. А посвященная жертвам Беслана молитва Алессандро Страделлы "Pieta, Signore" прозвучала помимо этой сексапильности еще и прекрасно соответствующим публике образом: красивые женщины в таких же глубоких декольте, как и у певицы, ласково мурлыкали что-то в свои мобильные телефоны.
Жанровая неясность происходящего просто-таки интриговала. Вроде бы и концерт в консерватории — но и поют скверно, и невнятный молодежный немецкий оркестр Schumann Camerata, кажется, пригласили только германского года ради и по гонорарному критерию, и телефоны звонят, и люди хлопают между всеми частями, которыми только возможно. Сам собой возник вопрос, кто, кроме солистки, вообще заинтересован в происходящем на сцене? В антракте мне помогли с этим две весьма элегантные и покидающие консерваторию дамы, рассказав, что билеты им подарили партнеры по бизнесу, и заметив, что "Казарновская — потрясающая женщина". А и правда, подумала я. Сдались, в конце концов, мне эти фальшивые ноты, Гендель и Вивальди. Ведь гораздо важнее, что люди нарядились, надушились, выяснили, где находится Московская консерватория, купили цветы, сидят и радуются, успокаивая певицу, видимо всерьез уверенную в том, что ее главная публика — дура.