О том, как творчески подошли к празднованию своей победы на Олимпиаде победительницы соревнований по синхронному плаванию, рассказывает специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Глубокой ночью все восемь девушек появились в Bosko-доме. Там их дожидались, буквально все глаза проглядели, борцы греко-римского стиля, победители и побежденные. Среди победителей был замечен чемпион в супертяжелом весе Хасан Бароев (просто нельзя было не заметить).
Девушки, стершие театральный грим, делающий их лица преувеличенно славными, выглядели гораздо более впечатляюще. Этому не в последнюю очередь способствовало то, что отсутствие грима создавало странную иллюзию доступности. У этих девушек можно было без зазрения совести попросить телефон и даже можно было рассчитывать, что дадут.Подобная иллюзия тут же, похоже, овладела всеми без исключения борцами. Энтузиазм проявили все, и прежде всего Хасан Бароев, который, подойдя к столику пригласить какую-нибудь девушку на танец, взял за талию одну из них, но так галантно при этом махнул рукой, что в ней оказались сразу еще три синхронистки.
Оркестр Игоря Бутмана с воодушевлением сыграл мелодию популярной песни "Если б я был султан" из кинофильма "Кавказская пленница" и перешел к популярной песне "А нам все равно" из кинофильма "Бриллиантовая рука", которую без риска провалиться спел Валерий Сюткин. Девушки вместе с борцами тоже пели эти песни (в танце).
Пол крыши выдержал.
Ночь переходила в утро, и все было как надо и даже лучше, но чего-то все-таки, как это иногда бывает, недоставало. Люди с такой легко ранимой психикой, как у меня, тонко чувствуют эти вещи. И, видимо, почувствовал не только я. В какой-то момент Игорь Бутман, вспоминая на своем саксофоне одну мелодию из Джеймса Брауна, посмотрел на борца-осетина, одиноко стоящего у лестницы, ведущей вниз, к выходу. Что-то такое Игорь Бутман прочел в его глазах... Что-то, из-за чего без раздумий и колебаний перешел к лезгинке. Борец услышал лезгинку на саксофоне позже, чем заработали его руки и ноги. Через мгновение ходуном ходила вся крыша.
Но и это испытание она, сразу скажу, выдержала.
Оставалось спеть гимн России. Всем, кто его не помнит наизусть, раздали текст. В руках каждого посетителя Bosko-крыши оказался, таким образом, лист бумаги. Пока синхронистки, а также три победительницы в прыжках в длину пели, внизу на улице собралась огромная толпа горожан.
Они стояли, стащив с голов кепки, и слушали нашу неизменную музыку. Среди них были и соотечественники. Но не все показали себя любителями классики.
— Рос-си-я! Рос-си-я! — скандировали спортсмены.
— Щедрая душа! — страдальчески выкрикнул кто-то снизу слоган вовсе не российской шоколадной фирмы.
Прыгуньи в длину, напрыгавшись на крыше в высоту под саксофон господина Бутмана, обсуждали интересный вопрос: могли бы они договориться о распределении медалей еще до старта или поссорились бы?
— Ты могла бы, как думаешь, отдать мне свою золотую медаль? — озабоченно спросила занявшая третье место Татьяна Котова у Татьяны Лебедевой.
Татьяна Лебедева тяжело задумалась.
— А вдруг бы попутный ветер подул, и я бы все равно выиграла? — пробормотала она наконец.— Бог расставил нас по местам, я считаю.
Татьяна Котова, подумав, согласилась с ней.
— А мне Бог сказал, что я в 39 лет выиграю Олимпийские игры,— продолжила третья прыгунья, вице-чемпионка Инна Симагина.
До этого ей, значит, и ездить на них не обязательно.
— Девочки, все встали и уходим! — по привычке командовала тренер синхронисток, но сама с места не двинулась.
Веселье продолжалось до восхода солнца.
Часа через три после этого девушки, бодрые и отдохнувшие, пройдя жизнеутверждающую процедуру допинг-контроля, были уже в тридцати километрах от Афин, в закрытом клубе "Мета-Суньо" на берегу моря, у подножия храма Посейдона. У них здесь была запланирована party без посторонних, то есть девичник. Сразу скажу, что девичника в чистом виде не получилось, потому что я тоже присутствовал.
Храм Посейдона сиял над бухтой как сахарная голова. Девушки на святилище царя морей даже не оглянулись. Зачем им — и так богини.
Вид шести (отсутствовали Мария Киселева и Ольга Брусникина) загорелых девушек, олимпийских чемпионок, несмело входящих в воду, навсегда и совершенно заслуженно останется в памяти обслуживающего персонала этого отеля.
В воде девушки добровольно учили постояльцев плавать на спине, не двигая ногами. У постояльцев не получалось, и девушки показывали пример. При этом они уходили в открытое море со скоростью моторной лодки.
Затем они, не считая нужным обсохнуть, перешли за накрытый стол под открытым небом.
— Господи, как же давно это было, девочки! — говорила двукратная олимпийская чемпионка Настя Ермакова (выиграла в Афинах еще и в дуэте).— Самый длинный день в моей жизни. Самый-самый. С музыкой этой...
У них ведь в момент выступления отключилась музыка. Потом организаторы утверждали: что-то случилось с диском. Одна девушка, не участвовавшая в выступлении, побежала за другим, рабочим диском, поскользнулась, упала и заплакала. Навзрыд плакал весь вечер и диджей Пепе, который в радиорубке был ответственным за трансляцию музыки. Он ничего не мог понять в происшедшем и брал всю вину на себя, оговариваясь, впрочем, что от него на динамики звук все-таки шел, то есть его участок был в порядке, как и сам диск, предоставленный ему нашими тренерами.
Делать дальнейшие предположения девушкам казалось делом слишком рискованным, и они перешли к другой, не менее, впрочем, увлекательной теме: начали обсуждать греческие вина.
Вина эти всем без исключения казались чересчур плотными, что ли, и девушки сходились на том, что последнее время новосветские вина производят на них все более благоприятное впечатление. Лена Азарова признавалась, что ей по душе южноафриканские, а Настя Ермакова объяснялась в любви к австралийским. Впрочем, Лена Азарова утверждала, что при этом у нее не произошло охлаждения и к европейским, а именно к ее любимому шабли.
— Не слишком ли оно, будем прямо говорить, кисловато? — спрашивала ее, поморщившись, Маша Громова.
— Ну так надо брать гран-крю,— пожимала плечами Лена Азарова.
Потом им, наконец, надоело выпендриваться передо мной, и они стали вспоминать, о чем мечтали до соревнований.
— Я хотела выспаться.
— А я три баллона свежего сока, внутривенно...
— А я джина с тоником... Бабоньки, а давайте выпьем!
— А я сказала, что больше никогда, если выиграю, не буду пить кока-колу и фанту,— пробормотала Маша Громова, подвинув поближе к себе пластиковую бутылку со спрайтом.
Насчет него она, видимо, ни с кем не договаривалась.
— А может, текилу? Я знаю: лизать, сосать, пить...
— А помните, как мы тренеров бросали в воду? А мне сверху одна тетенька из федерации кричит: "А почему вы меня не бросаете?" А я ей такая говорю: "А вы хотите?" А она такая: "Конечно, хочу!" — "Ну так спускайтесь!" — "Уже иду! — говорит.— Но я буду сопротивляться, ладно?!" Но так и не спустилась...
Настя Давыдова, девушка с четырьмя железными бусинками в языке, без любви говорила об Олимпийской деревне, где она не могла заснуть оттого, что подушки были как камни, пока она не догадалась спать на полотенце.
— А я в наволочку в простынь затолкала, и получилась хорошая подушка,— поделилась своей радостью Аня Шорина.
Ну а потом я наконец оставил их в покое. Они это заслужили.