Вчера ночью из Афин в Москву улетела Анастасия Мыскина. Теннисистка, выигравшая недавно Roland Garros, проиграла полуфинал первому номеру мирового женского тенниса бельгийке Жюстин Энен-Арденн, а на следующий день матч за третье место — вообще неизвестно кому. В аэропорту бедную девушку провожал специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
За полночь я встречал Анастасию Мыскину у входа в афинский аэропорт. Ее долго не было. Я не пропустил ни одной машины и все же не уследил, как она оказалась у стойки регистрации. Как-то я не думал, что она поедет из Олимпийской деревни на автобусе.
Она была в джинсовом костюме. На кармане курточки сидела медная стрекоза с переливающимися стразами. Девушка была очень похожа на эту стрекозу. Она была как минимум такая же трепетная. Сходство было, можно сказать, просто ошеломляющим.— Ну что же вы так переживаете! — воскликнул я, как только увидел ее.
Она еще ничего не сказала. Более того, я понимал, что она старается держаться. И может быть, хочет даже дать понять, что она девушка сильная и что она уже в порядке.
Но у нее ни черта не получалось.
— Ну так, есть чуть-чуть,— сказала она.— Переживаю немножко.
Нет, она ни за что, конечно, не заплакала бы. Просто не смогла бы себя заставить. Ну и ладно. Ей же было хуже.
— Значит, немножко? — переспросил я.
— Ну нет же! Страшно расстроилась! — с каким-то, по-моему, облегчением призналась она.— На самом деле! Такой матч! Это ж за "золото" игра была, все понимали, а я ее отдала.
— Да мы чуть с ума не сошли на трибуне! — прорвало и меня.— Ну зачем вы его отдали?!
Я говорил, конечно, совершенно не то, что следует говорить девушке, если хочешь утешить ее. Я резал по живому.
— Я тоже чуть с ума не сошла! — мне казалось, она смотрит на меня с благодарностью.— Я, знаете, ночью совсем не спала. Только вот засыпаю, как вдруг счет перед глазами вспыхивает — и нет сна.
— Какой счет: пять-один в вашу или шесть-восемь в ее?
— Пять-один в мою.
— Ну так что же это было такое? Как вы могли?
— Я сама проиграла,— быстро сказала она.— Это все было в моей голове и больше нигде.
— И что же в ней было?
— Когда счет стал пять-один, Жюстин нечего было терять, и она пошла вперед. А я испугалась.
— Что вы сказали? Вы испугались? Бросьте! Вы были сильнее, это все видели. И вы это понимали. Что же это было? Вспомните.
— Я испугалась,— упрямо повторила она.— Я стала ждать ошибок от нее. Я думала, что на ее ошибках возьму свою подачу. А ошибок не было.
— Вы хотите сказать, что, когда на табло вспыхнул тот счет, который теперь вспыхивает в ваших глазах, когда вы пытаетесь заснуть, эта бельгийка стала непобедимой? В тот момент, когда вам осталось взять гейм на своей подаче? Вы уверены, что правильно вспоминаете?
— Я уверена,— устало сказала она.— Я могла играть с ней. Я с кем угодно могла играть. Но она не делала ошибок.
— Да вы же сами придумали, что она вдруг стала непобедимой. А на самом деле вы действительно испугались, что обязательно должны взять свою подачу. Так ведь? В этом была ваша проблема? Об этом вы все время думаете?
Она пожала плечами. Могла бы и отвернуться. Она явно не нуждалась в помощи психотерапевта-любителя.
— Может, вы и правы. Я знаю только,— сказала она после паузы,— что это был мой матч. Я должна была его выиграть. И я знаю, что это было со мной на Олимпиаде, которой, может быть, никогда больше в жизни не будет. Это был не просто турнир. Так-то я постоянно где-нибудь играю. Я уверенный в себе вообще-то человек и быстро забываю про такие истории, потому что начинаются новые турниры. Но теперь все не так.
Ее тренер Лариса Савченко, известная теннисистка, пошла решать проблемы с билетами. Что-то с ними было не так. Насти, как выяснилось, не должно было быть не только на этом рейсе "Аэрофлота". Она вообще не должна была лететь в Москву. Билет у нее был в Нью-Йорк.
— А что же вы в Москву решили лететь?
— Я лучше близких людей увижу, чем туда полечу,— сказала Настя.— Домой я лечу.
— Значит, дом у вас в Москве. И билет вы поменяли, потому что летите не победу отмечать, а раны зализывать.
— Дом — это Москва,— повторила она.— А билетов туда пока нет.
Вернулась Лариса Савченко и тоже сказала, что пока билетов нет, но вот-вот дадут. Они словно экзамен по этикету сдавали друг другу.
— Вы когда первым номером в мировом рейтинге будете? — спросил я Настю.
Она отчего-то очень оживилась и первый раз засмеялась даже:
— Где-то все это рядом. Надо только научиться не отдавать матч при счете пять-один и все!
А-а, ну так завтра, может, не наступит никогда.
— Что у нас все-таки с билетами? — Настя хотела домой.
— Часто ли вы летаете рейсами "Аэрофлота"? — спросил я ее скверно поставленным голосом менеджера по продажам.— Судя по всему, не так уж часто.
— Что вы! Постоянно! Вы просто не знаете! Я патриот еще тот! Летаю только "Аэрофлотом"!
— Что-то еще?
— Шоколадки ем только наши.
Она задумалась.
— Кремы тоже только отечественные. Мама покупает... И живу же я почти все время в Москве! Мой немецкий тренер уже поселился в Москве. И уже полюбил ее... Бедный!
И она уже сама пошла выяснять, что же все-таки с ее билетом.
— Вы-то как? — спросил я Ларису Савченко, такую загорелую и такую печальную.
Это вообще был какой-то похоронный рейс. За нами выстроилась большая очередь из спортсменов и болельщиков. Так тяжело молчать умеют только люди, хорошо знающие себе цену.
— Как я-то? — переспросила Лариса Савченко.— Да я как-то...
— Что?
— Спала все эти дни плохо.
— Понимаю.
— Не уверена. Дело в том, что над нами в Олимпийской деревне боксеры жили. Это тяжелый момент был для нас. По вечерам они собирались человек по 25-28, а утром шумели, конечно. У кого-то старт был, кому-то на тренировку...
— Но вы хоть в одноместных номерах жили?
— Нет,— несмело улыбнулась она.— В нашем доме были две квартиры по пять комнат в каждой, два человека в комнате.
— И с кем вы жили?
— С Настюшей. Ну, Настюша, я про тебя всю правду рассказала, всю! Теперь ты меня просто убьешь!
И тренер помахала Насте рукой. Та стояла уже у стойки регистрации и что-то выясняла у греков.
— Она же не слышит вас,— сказал я тренеру.
— Она все слышит,— уверенно ответила Лариса Савченко.— А о том, чего не слышит, догадывается.
Тут девушка кивнула нам издали.
— Да? А по-моему, вы ничего про нее не рассказали,— пожал я плечами.
— А знаете почему я на самом деле устала? — сказала Лариса Савченко.— Конечно, боксеры тут ни при чем. Просто я же не играла. А она отыграла два пятьдесят, подошла ко мне, и я увидела, что она еще бы столько играла. Она ничего не понимала, что с ней. В матче этом теннисная жизнь была прожита полностью.
— От рождения до смерти, значит?
— От и до. Поэтому когда она должна была играть за третье место, ей просто нечем было. Она была пустая. Вытащить из нее нечего было.
Вот теперь кое-что действительно рассказала.
Настя стояла у стойки и сосредоточенно грызла уголок своего билета. Наконец-то она его получила.