После упущенной по судейскому произволу победы разозлившуюся Светлану Хоркину никто не осмеливался не только упрекать, но даже утешать. Кроме специального корреспондента Ъ АНДРЕЯ Ъ-КОЛЕСНИКОВА.
К вам в форточку никогда не влетала шаровая молния? Тогда я вам просто расскажу, как в "Bosco-дом" глубокой ночью, под утро даже, после соревнований приехала Светлана Хоркина.
По лицу ее блуждала странная улыбка. "Да плевать я хотела! Плевать!" — вот такая примерно была эта улыбка. И губы у нее дрожали. Она бешено искрила, эта девушка.
Она поднялась наверх, на крышу, в "Bosco-таверну", и попала в хорошую компанию. За длинным столом ужинали наши дзюдоисты и стрелки, олимпийские чемпионы и призеры.
За десять минут до ее прихода я разговаривал с ними. Дзюдоист Дмитрий Носов ("бронза" с кровью), время от времени заинтересованно поглядывая на свою загипсованную правую руку, рассказывал, как он по направлению врачей из Олимпийской деревни пришел в обычную греческую больницу накладывать гипс:
— Они посмотрели мою руку и говорят: "При каких обстоятельствах случилась травма? Поскользнулись на ковре? А что, ковер был скользкий?" И переводчик переводит, а они пишут... "А вы могли бы избежать травмы? А что для этого надо было, по-вашему, сделать?" У меня нервы сдали. "Пишите,— говорю,— что хотите!" А они говорят: "Нет, мы должны заполнить с ваших слов. Итак, какие действия следует, на ваш взгляд, предпринять, чтобы в будущем такая ситуация не могла повториться?.." Даже не смешно!
— Дима,— спросил я его,— скажите, а надо ли было после полуфинала вскакивать с носилок?
— Конечно,— удивился он,— я же сам мог идти!
— И за "бронзу" надо было бороться со сломанной рукой?
— Там не перелом, а трещина и надрыв связки... Мне после полуфинала и плакать, и смеяться хотелось, и паника была. Я в раздевалке кричал. Просто мычал от ярости. Я хотел выиграть. Для страны типа...
— Страна, по-моему, оценила.
— Да?
— Ну, если бы вы за Америку выступали, были бы другие знаки внимания.
— Точно! — оживился он.— Фильм бы сняли, как я спасал мир. Играл бы меня... Кто бы играл?
— Том Круз.
— Да. Выполз бы такой без руки. И без ноги... И пополз спасать мир...
Увидев Свету, Дима Носов и остальные спортсмены вскочили и зааплодировали. У нее на глазах тут же показались слезы. Она закусила губу. Господи, подумал я, как же она переживет эту ночь?
— Блин, вы видели, как мне Чебурашку под ноги кинули? — спросила она, сев за стол.— Вы видели, как я в российский флаг закуталась и стояла? Это так было!..
Снова слезы на глазах.
— Да ладно,— сказал я ей,— все уже кончилось. Хватит думать об этом. Второе место... Никто не упрекнет. Это же все-таки "серебро". Здорово.
— Чего? — переспросила она.— Ты знаешь, как все хотели? Как я хотела? От меня же "золота" ждали. Саша Попов! От него как ждали! А он никак! Я же понимаю... Я-то понимаю.
— Вы рыбу будете или мясо? — спросила ее официантка.
— Я? — растерялась она.— А что вкуснее?
— Рыба,— честно сказала официантка.
— Какая? — взяла себя в руки Света.
— Дорадо.
— Да? Дорадочка? Давайте.
С крыши дома она, не отрываясь, смотрела на подсвеченный со всех сторон Акрополь. Отсюда он казался продуманной во всех отношениях декорацией из папье-маше. Я уверен, она смотрела и не видела никакого Акрополя.
— Главное, стоит эта женщина... Ну, тетка эта,— поправилась она,— главная в Международной федерации, правит бал там.
— Кто? — не понял я.
— Ну кто? Американка. Довольная! Выиграла ее девочка. Противно было смотреть на все это. Как они могли? Все же видели! Судьи эти... Сидят... Тоже тетки. Старые. Но сегодня на пресс-конференции я круто сказала. Меня знаете за что люди любят? Потому что я честная.
— А что вы сказали?
— Все! Про судейство. А один журналист (тоже, кстати, американец, по-моему) говорит: "Не пора ли вам, девушка, уходить?" Милый мой, говорю, это моя третья Олимпиада уже, 13 лет на Россию отпахала! Разберусь как-нибудь. И эти тетки и дядьки сидят...
— Судьи? — я уже начал разбираться, кто где сидит.
— Ну да. Надо же что-то делать с ними. Они же нас топят! Надо давить на них как-то. Я, может, когда из спорта уйду, туда пойду. Ну я там устрою!
— Но ведь ошибка-то у вас была,— рискнул сказать я.— На бревне.
— Милый мой! — искоса посмотрела Света.— Это, по-твоему, ошибка? Чуть-чуть! А они ее раздули!
Она покачала головой.
— Вкусная дорада,— твердо сказала она.
— Ну так надо еще одну взять,— предложил я.
— Думаешь? — с сомнением спросила она.— А дадут?
Дали. Она опять посмотрела на Акрополь, и я понял, что она опять не с нами. Она даже шевелила губами.
Вернувшись, она хотела разрезать рыбу. И я увидел, как гуляют над тарелкой ее руки. Она не могла разрезать ее. Нервы у нее в этот вечер были ни к черту.
— Так ты говоришь, ошибка...— повернула она ко мне голову.
Я уже, конечно, давно пожалел, что сказал.
— А мальчик, американец, вообще с падением выиграл. Ну это просто!.. На халяву же!
Известный кинодокументалист Леонид Парфенов (снимает кино про спорт и мир), сидевший рядом, взял вилку и нож и, склонившись над ее тарелкой, через некоторое время вытащил из рыбины хребет. Света одобрительно посмотрела на него.
— Спрашивай меня,— попросила она меня,— все время спрашивай.
Ей хотелось говорить про себя.
— Вы теперь уйдете из спорта?
— Да я все время об этом думаю. Ну и что? Ну уйду. Мне 24 года. Забеременею. Я хочу детей. Хочу мужа нормального.
— Нормального трудно найти.
— Да я знаю,— вздохнула она.— Но он есть. Скрывается только где-то. Но я его найду.
Пять минут работы над дорадо под соло на саксофоне.
— А политикой не будете больше заниматься, Света? — осторожно спросил я.
— Поняла! Это ты говоришь про то, как я выступила в МГУ, когда Путин приезжал на встречу с доверенными лицами. Я же доверенным лицом была.
Я тоже был на этой встрече. Она тогда под конец встала и спросила президента, сколько, по его мнению, надо завоевать медалей. В зале засмеялись, а господин Путин ответил ожидаемо. Сказал, что это спортсменам лучше знать.
— Дура, конечно,— кивнула она.— И вопрос идиотский. Но ведь он так и ушел бы, и ничего не сказал бы про Олимпиаду. А это же олимпийский год.
— Не олимпийский, а выборный.
— А?
— Президента России выбирали.
— Ну да, это правильно сказано. Ну, вот и все.— Что все? — не понял я.
— Вторая дорада кончилась,— пояснила она.— Но я политикой все равно интересуюсь. Американцы сегодня опять бомбанули Ирак. В Осетии стреляют. Я стараюсь вникать, конечно. Но какая же паршивая вещь политика! Я в принципе все поняла: выступишь честно, скажешь что-нибудь от души, а тебя — чпок! Так в политике?
Я кивнул. Светало.
— Ну ладно, мне ехать пора, в деревню,— закончила она.— На море хочу! Сегодня днем плюну на все и поеду.
На следующий день у нее были одиночные снаряды.
Разрыдалась она, только когда села в машину.