фестиваль кино
Сегодня в Выборге будут вручены призы XII фестиваля российского кино "Окно в Европу". Среди десятка прошедших в рамках конкурса премьер наибольший профессионализм и адекватность продемонстрировала картина, помещающая половину действия в психбольницу,— "Русское" Александра Велединского. В ожидании итогов душевно болеет за него ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Если председатель нынешнего выборгского жюри Алексей Учитель все-таки проигнорирует "Русское", трудно будет не заподозрить его в своего рода ревности к Александру Велединскому, успешно освоившему жанр "байопик про психопатов". Именно в этом жанре в свое время Учитель снял "Манию Жизели" — о балерине Спесивцевой, которой мир, как и писателю Лимонову, тоже уделял мало любви и внимания, каким бы очевидным ни казалось порой обратное.
У Велединского получилось более жесткое и остроумное кино не о присущей творческому человеку истеричности, а о мальчишеском пижонстве (которое Эдуарду Лимонову удалось гордо и эффектно пронести через годы). "Русское" (позаимствовавшее название у одного из ранних лимоновских произведений, легших в основу сценария) в данном случае не социологическое определение, а скорее художественный эпитет — русское настроение, русское состояние ума. Цитата-эпиграф "Русские привычки не приносят счастья..." не требует пояснений, какие именно подразумеваются привычки: криминальные и алкогольные — две разновидности национальной тяги к самоуничтожению.
Харьковская жизнь накануне 42-й годовщины Октября представляется в "Русском" во многом похожей на ад. 16-летний Эд (Андрей Чадов) читает свои стихи на фоне многофигурного монумента, отвлекая внимание толпы, в которой шарит по карманам его друг Саня, убежденный, что "искусство должно идти бок о бок с преступлением". Эдом владеет еще одна разрушительная русская привычка — любовь, которая в данном случае требует денег, а значит, преступление неотвратимо. Самая красивая харьковская девочка Светка (Ольга Арнтгольц) крутит динамо: может, даст "после октябрьских", а может, вообще никогда. В голове у нее мечты о ресторанах и чулках со стрелками, добывать средства на которые Эд тренируется в туалете, оттерев замызганное зеркало: "Мама, помнишь, ты мне обещала 200 рублей на праздники?" Чудесные мама и папа (Евдокия Германова и Михаил Ефремов) глядят с фотопортрета ангельскими глазами, но денег не дают, и Светка целуется с карманником Саней и с другими уродами, а необыкновенный Эдди мается бессонницей со звенящей в ушах убийственной фразой: "Просто у тебя нет денег. Ты для меня бедный".
В одну из таких ночей на незастекленной веранде Эд подслушивает рассказ отца-гэбиста про особо опасного политического заключенного, этапированного из Москвы: "Большого внутреннего достоинства человек. Весь путь ехал — читал. И гимнастика". По мотивам этой истории герою снится сон, как он сам в тюремной робе едет в арестантском вагоне; Андрей Чадов в седом парике, бороде и круглых очках напоминает настоящего нынешнего Лимонова. Сделав зарядку, вечный подросток Савенко садится на нары читать Уголовный кодекс Украинской ССР, знание которого потом очень пригодится Эду в борьбе с гнидами в белых халатах, убежденными, что только безумец может хотеть собственной смерти.
Не к смерти, конечно, подсознательно стремился герой, когда надрезал себе вену трофейным золингеном и попал с диагнозом "пубертатный криз" в тихую палату Сабурки — почтенного исторического заведения, в чьих стенах побывали художник Врубель, писатель Гаршин и поэт Хлебников. К 1959 году постояльцы "Сабуровой дачи" обмельчали: один из сопалатников Эда все время мастурбирует под одеялом, другой как начал скрываться от армии 16 лет назад, так и привык выдавать себя за героя революции, третий мечтает сбежать и уплыть в Америку: "С ума здесь сойдешь от скуки". Самого колоритного соседа играет Виктор Раков — искусствоведа с неизменным "Новым миром" в руках, на обложке которого он накорябывает письмо в ад: "Уважаемый Данте! В 4-й главе Вашей 'Божественной комедии' допущена одна неточность..." Начитавшись, в припадках поэтического вдохновения он страстно отколупывает кафельную плитку в туалете, за что и получает инъекцию сульфазина, в профессиональном обиходе называемого для краткости просто серой, самого страшного наказания для психов.
Русская литература недосчиталась бы одного из самых ярких своих представителей, если бы не психиатрическое светило из Москвы, появившееся в Сабурке, как бог из машины, и подарившее обколотому серой Эду свободу. "Никогда нельзя сказать заранее, из какого мальчика что получится",— говорит профессор, показывая собственные шрамы на венах. Режиссер "Русского", хоть и знает заранее, что получится из харьковского хулигана (и потому позволяет себе шутку с седым париком и бородой), больше интересуется генезисом идеи собственной исключительности. В этом смысле принципиален анекдот про Хлебникова, Маяковского и некоего красного командира, хваставшегося своим орденом Красного Знамени под номером 5: "Значит, таких, как я, всего пять". "А таких, как я, всего один",— нашелся Маяковский. "А таких, как я, вообще нет",— уел его Хлебников, чем навсегда потряс воображение Эда и предопределил лимоновский суперменский дискурс. Вдруг заподозрив существование Бога, над которым он до сих пор смеялся, герой в единственную свою молитву вкладывает все внезапно охватившее его стремление стать таким, каких вообще не бывает: "Господи, если ты есть, сделай так, чтобы моя жизнь была необыкновенной, чтобы она была как в книжках, и чтобы я всегда побеждал, был самым-самым героем, и чтобы меня все любили, все-все-все, ну все". Хотя эта молитва и лишена христианского смирения, растерявшийся от такой наглости Бог не смог ответить подростку Савенко категорическим отказом.