Зинаида Пронченко Ален Делон
Издательство Сеанс
Фото: Сеанс
Фото: Сеанс
В последние пару лет кинокритик Зинаида Пронченко стала звездой русской эссеистики — не столько благодаря собственно критическим текстам, сколько из-за образа печально-сардонической наблюдательницы нравов богемы, мешающей в своих заметках культурологический очерк, фельетон и интимный дневник. Ключевую роль в мире Пронченко играет культ Алена Делона. Книга о нем — долгожданная. Чтобы читать ее, необязательно интересоваться старым французским кино. Можно просто отдаться иронически-восторженному ритму. Формально это киноведение: пунктирная биография актера и путеводитель по главным фильмам делоновской карьеры. На самом деле — экзистенциалистская поэма в прозе, очень французская по духу (близкие аналоги — недавно выходившие по-русски книжки Жана Жене о Рембрандте и Сартра о Тинторетто). Делон — не талантливый профессионал, а великий самозванец, не актер, а звезда — анфан террибль, правый фундаменталист, бывший сутенер, коллекционер лошадей, самозабвенный нарцисс, ловелас, почти безразличный к женщинам, но верный сильным мужчинам — от Висконти до де Голля, прекрасный демон той ушедшей эпохи, когда всё умели делать красиво, особенно умирать. Вся жизнь и вся фильмография Делона в описании Пронченко — долгий роман со смертью, единственной по-настоящему достойной возлюбленной и единственного режиссера, которому он готов до конца покориться.
Акира Куросава Жабий жир. Что-то вроде автобиографии
Издательство Rosebud Publishing
Перевод Елизавета Ванеян, Анна Помелова
Фото: Rosebud Publishing
Фото: Rosebud Publishing
Эксцентричное название мемуаров великого японского режиссера отсылает к поверию о десятилапой жабе: поймав, ее сажают в зеркальную коробку, и та в ужасе от собственного вида начинает истекать целебным потом. Так же, пишет в начале книги Куросава, чувствует себя человек, вспоминающий свою жизнь. Этот пролог настраивает на ожидание шокирующих откровений, но ничего подобного здесь нет. Это крайне обаятельная книга — немного чопорная, полная доброго остроумия и легкого, нераздражающего ригоризма. «Жабий жир» вышел в 1984 году, писался, судя по всему, в 1970-х — во время работы Куросавы в СССР над «Дерсу Узала», но события его относятся к более раннему времени. Книга начинается с младенческих воспоминаний и кончается выходом «Расёмона» — то есть тем моментом, когда из подающего надежды Куросава окончательно становится звездой мирового масштаба. В сущности, это классическая история становления художника: долгий поиск себя, моральные и физические испытания, хулиганства и откровения, буйство и покорность, встречи с учителями и в финале — окончательное обретение роли. Это очень европейский жанр, но разыгранный с особой японской, мягко-отстраненной церемонностью. В этом межкультурном статусе книга хорошо вписывается в логику кинематографа Куросавы.
Роберт Бёрд Андрей Тарковский: стихии кино
Издательство МСИ «Гараж»
Фото: МСИ «Гараж»
Фото: МСИ «Гараж»
Умерший почти год назад известный американский славист Роберт Бёрд выпустил эту книгу о Тарковском в 2007 году, но перед самой смертью успел сам перевести ее на русский язык. Бёрд — прежде всего не киновед, он автор книг о Достоевском и Вячеславе Иванове, и Андрей Тарковский легко вписывается в этот ряд русских художников всечеловеческого значения. Кинематограф советского классика здесь анализируется через аллегорию четырех стихий. Земля — материальные условия, в которых рождается фильм: от студий до кинотеатров; огонь — мысль: сюжет, идея, образы культуры и истории; вода — само искусство: его время, цвет, звук; наконец, воздух — атмосфера, в которой сливаются все стихии, а человек преображается под их напором. Бёрд последовательно опровергает канонический образ Тарковского: вместо метафизика он выводит глубокого исследователя чувственного мира, вместо традиционалиста — виртуозного мастера и мыслителя техники. Этот несколько навязчивый прогрессизм, однако, скрывает достаточно консервативный подход автора к своему герою, сочетающий романтическую экзотизацию творца-одиночки с высокомерным отношением к той культуре, из которой он выходит. Тем не менее эта книга — документ по-настоящему внимательного смотрения картин Тарковского, и сам их анализ часто любопытен.
Июльский дождь. Путеводитель
Издательство Подписные издания — Искусство кино
Замечательная книга, собранная киноведами Станиславом Дединским и Натальей Рябчиковой и выпущенная журналом «Искусство кино» к повторному выходу картины Марлена Хуциева. Это чрезвычайно подробная хроника создания фильма: рождение замысла, работа над сценарием, актерские пробы, съемки, борьба за прокатную судьбу и т.д. По жанру «Путеводитель» — монтаж. Его составляют фрагменты воспоминаний, стенограммы мосфильмовских заседаний, всевозможные бюрократические документы, отзывы критиков, официальные постановления и в финале — ретроспективный взгляд современных авторов. Эта книга о том, как совершенное произведение рождается из череды случайностей, дает возможность посмотреть в увеличительное стекло на сам механизм функционирования советской кинематографии с его бесконечными комиссиями, нелепыми ритуалами, жестоким порядком, оборачивающимся хаосом, и виртуозными техниками борьбы художников с бюрократией. Второй, помимо собственно фильма, герой книги — журнал. Разгром «Июльского дождя» был знаком конца кинематографической оттепели. Авторы «Искусства кино» выступали защитниками Хуциева, и во многом из-за этой позиции редакция журнала стала одной из жертв нового закручивания гаек. Уже в 1980-х именно «Искусство кино» осуществило реабилитацию «Июльского дождя» в статусе одного из главных шедевров 1960-х.
Дрессировщик жуков. Владислав Старевич создает анимацию
Издательство Дединского
Фото: Издательство Дединского
Фото: Издательство Дединского
Как ни странно, первая в России книга о знаменитом русско-французском аниматоре. В основе сборника — монография польского киноведа Владислава Евсевицкого «Эзоп XX века. Владислав Старевич — пионер кукольного фильма и киноискусства» 1989 года. Однако составитель тома Станислав Дединский обратился с исследованием Евсевицкого довольно хитро: оно разъято на главы и задает хронологическую структуру: от молодости и первых экспериментов в польском Ковно — через обучение профессии и создание первых шедевров в Москве, на фабрике Ханжонкова,— к Парижу и всемирной славе. Вокруг этих глав собрано множество архивных находок, статей, интервью и комментариев. Есть даже заметка энтомолога Тимофея Левченко. Это неудивительно: самые революционные старевичевские вещи — его фильмы с участием насекомых — жуков и стрекоз, изображавших человеческие страсти и приводивших первых зрителей в недоумение необъяснимой виртуозностью своей игры («Прекрасная Люканида», «Месть кинематографического кинооператора», «Стрекоза и муравей» и пр.). Однако помимо этих сюрреалистичных шедевров и поздних, классичных картин вроде экранизации гётевского «Рейнеке-лиса» Старевич успел сделать массу всего: от эротической дилогии про промышляющего в Крыму фавна-соблазнителя до первого в России агитационного фильма, призывавшего к выборам в Учредительное собрание.