фестиваль джаз
В Москве закончился фестиваль "Богема-джаз". Полностью соответствовал его названию концерт "Glamoured" Кассандры Уилсон — певицы с вводящим в транс голосом и талантом делать светской любую джазовую мелодию. В Доме музыки медитировала АЛЯ Ъ-ХАРЧЕНКО.
Началось все с небольшой подставы — анонсированное двухчасовое выступление вокалистки оказалось наполовину разделенным с коллективом "Лойко". Трио, развлекавшее публику все первое отделение, для группы на разогреве зажигало даже слишком старательно. В результате приветственные вопли перед выходом Кассандры Уилсон, которыми ведущий призвал "по-московски" встретить музыкантов, удивили даже саму вышедшую на сцену в черном платье с рваным подолом певицу. Сверкнув голой спиной, госпожа Уилсон сказала в микрофон что-то ласковое, встряхнула гривой соломенных кудряшек и посмотрела вниз. Туда же посмотрели все остальные и увидели, как надежда современного джаза шевелит пальцами босых ног.
Определение "человек, который что хочет, то и делает" по отношению к Кассандре Уилсон не чьи-то злобные нападки, а скорее выражение зависти. В 19 лет вокалистка исколесила с концертами весь штат Арканзас, но потом променяла фолк на диплом пиарщицы. Повкалывав пару лет на провинциальную телекомпанию, взбалмошная девица решила, к счастью, завязать с журналистикой. Уникальный тембр и более чем вольное обращение с репертуаром обеспечили Кассандре Уилсон звание женского вокала номер один в джазе последних лет. И это неправда. Потому что голос у Кассандры, хоть режьте, не женский; такого нереально низкого, зрелого, то шершавого, то бархатного, темного, вязкого, засасывающего, как оседающая песчаная дюна, голоса у женщины быть не может. Слушая ее, поверить в существование среднего пола можно на раз-два — кажется, что где-то внутри этого гибкого коричневого тела, которое свободно перемещается по сцене, сидит невидимое "оно", то самое нечто, которое поет, пока Кассандра перетаптывается на месте, делает призывные движения попой и заигрывает с музыкантами. От этого прилипающего до конца концерта ощущения голова не то чтобы идет кругом, но подвергать беспристрастному анализу проводника фантастического голоса явно ленится.
Поэтому Кассандре на московском концерте все сходило и с рук, и с босых ног, которыми певица болтала, сидя на бортике сцены. Игривое настроение, в котором, похоже, пребывала звезда с начала концерта, отразилось на манере исполнения: почти во всех вещах певица хулиганила с ритмом, а где-то в придачу к щедро нанизанными синкопам добавляла еще и незапланированные паузы, и всхрипы, и обрывки фраз, и — после замирающего проигрыша — поигрывания голосом, от которого вот уж как десять альбомов мир сходит с ума. Погрузив народ в блаженный транс собственносочиненными "Broken Drum", "On This Train" и "I Want More", певица затянула стинговскую "Fragile", эстрадное происхождение которой опознать в грустной босанове мог только разносторонне образованный любитель джаза. Не сделав ни одного интонационного и смыслового акцента, слизанного с версии Стинга, госпожа Уилсон превратила поп-балладу в хрупкую джазовую драгоценность, спетую с отстраненностью, которая какой-нибудь Сюзан Вега и не снилась.
То ли погода московская так подействовала, то ли еще что, но к концу выступления Кассандрина игривость потонула в дождливых блюзах и задумчивой грусти, которую не могли скрыть ни гитарные переборы, ни соло гениального перкуссиониста Джеффа Хейнса. Наверное, оно и к лучшему — грустить этому голосу идет больше всего. В моменты, когда певица перебирает все самые тонкие и нежные вещи из своих пластинок, закрывает глаза и танцует прямо во время песни, роняет голову и чуть растерянно смотрит вдаль на аплодисментах, кажется, что таинственное "оно" внутри Уилсон довольно. Иначе почему бы тогда Кассандра так загадочно улыбалась?