Звуки борьбы за рабочее дело

В Москве вышла книга Андрея Смирнова об экспериментальной звуковой культуре России и СССР первой половины ХХ века. Почему, несмотря на тогдашние поиски умных и талантливых людей, музыкальный мир все-таки остался прежним, пытался выяснить Алексей Мокроусов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Да, музыкальные инструменты выглядели бы сегодня иначе, да и вся история музыки могла бы быть другой, если бы не ХХ век, который покушался на многое, но не все довел до ума. Примерно такой вывод приходит в голову при знакомстве с книгой известного знатока музыки, основателя «Термен-центра» Андрея Смирнова. В компактно изложенной истории поисков и создания новых инструментов нашлось место супрематизму и Малевичу с его интересом к «звуковым массам», гениальному Льву Термену с изобретенными им терменвоксом и ритмиконом и новым культурным институциям советской поры, от Пролеткульта и ГИМНа (так игриво звучала аббревиатура Государственного института музыкальной науки) до Центрального института труда и Проекционного театра. Среди других тем — революционные звуковые машины, звук и изображение, графический звук и синестезия, а среди персонажей — и поэт Иван Терентьев, и художник Соломон Никритин: интерес к новому звуку проявляли все.

Тем не менее сегодня «мы вынуждены проводить раскопки на руинах культуры 1920-х…» — горькую цитату вынесли на обложку. Смирнов — один из адептов культурной археологии, его раскопки связаны не только со старыми публикациями, но и с многочисленными рукописными материалами, хранящимися в архивах и у наследников. Многое исчезло недавно — так, еще в 1970 году художник и акустик Борис Янковский, основатель «синтетической музыки», показывал знакомым коробку фотопластинок с сохранившимися записями «синтонов» (когда звук синтезировался на основе анализа акустических спектров), сделанными в 30-е: остается гадать, куда делась коробка.

1920-е были эпохой расцвета «шумовой музыки», повлиявшей в том числе на судьбу кино. Один из ее идеологов Борис Юрцев считал, что у каждой отрасли промышленности должен быть свой оркестр — пусть и металлурги, и деревообработчики используют при этом материалы, с которыми работают; в итоге должен был сложиться единый шумовой оркестр ВЦСПС. Писали и соответствующую музыку — известен марш «Металлист» Григория Лобачева, шумовой оркестр участвовал в «Танце машин» Мастерской Николая Фореггера (Мастфор), Арсений Авраамов написал «шумритммузыку» для пьесы Сергея Третьякова «Слышишь, Москва?», поставленной в 1923 году Сергеем Эйзенштейном в 1-м Рабочем театре Московского пролеткульта. Авраамов, одна из ключевых фигур музыкального авангарда, автор знаменитой «Симфонии гудков» (о его опытах “Ъ” писал 1 февраля), создал для антракта произведение, где звучали два напильника, ручная и механическая пилы, точила, молотки, топоры, кувалды, рубанки, цепи и другие предметы. Позже он предлагал озвучить ленинские тексты синтезированным голосом Ленина-«аватара» — явное продолжение идей Термена, мечтавшего оживить Ильича и пытавшегося заполучить его тело.

Но не обходилось и без скандалов. В 1930-м Дзига Вертов, поклонник документальности в звуковом материале и противник имитации звуков музыкальными и синтетическими средствами, обвинил Абрама Роома в плагиате — якобы тот использовал в «Пятилетке» звуковые материалы вертовского фильма «Одиннадцатый». Над шумовыми опытами самого Вертова издевались «Известия» — Карл Радек назвал его «Симфонию Донбасса (Энтузиазм)» «Какофонией Донбасса», зато фильм восхитил Чарли Чаплина, назвавшего режиссера музыкантом, у которого должны учиться профессора.

Шумовики были в тренде: пример — счастливая судьба оформлявшего спектакли для МХТ-2 Владимира Попова (1889–1968). Он преподавал шумовое оформление в Школе-студии МХАТ, а после войны получил Сталинскую премию за шумовое оформление фильмов. Звуковое кино породило потребность в новых подходах и совмещении профессий; так, Николай Крюков — и композитор, и звукооператор — вместе с Поповым работал над первой звуковой лентой «Мосфильма» «Дела и люди» Александра Мачерета (1932).

Однако другие биографии не столь радужны. Терентьева расстреляли. Конструктор вариофона Евгений Шолпо, вместе с Янковским основавший до войны ленинградскую лабораторию графического звука, в 1948 году был снят с поста директора, а саму лабораторию перевели в Москву. Спустя два года ее закрыли по решению в том числе Тихона Хренникова и бывшего директора Третьяковки Владимира Кеменова, работавшего в ту пору секретарем комиссии по Сталинским премиям.

В основе книги — существенно переработанное англоязычное издание 2013 года. Для следующего тиража хорошо бы обзавестись указателем имен — научность так научность; неплохо бы увеличить и формат, от этого выиграют многочисленные иллюстрации. Они музыку не заменят, но помочь увидеть исчезнувшие звуки могут.