 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ  "Милицейские посты под окнами наших квартир были сняты. На следующий день, когда пришла пора ехать на работу, оказалось, что наши машины (которые мы любили не меньше, чем родных детей!) почти все стояли покореженные, с выбитыми стеклами, с украденными радиоприемниками" |
"С Богом и тепло одеться" — таково было содержание телеграммы, которую прислал мне один из моих друзей, когда я в марте 1957 года отправился сперва на поезде, а потом на корабле из Бонна через Копенгаген, Стокгольм и Хельсинки в Москву, чтобы начать службу в открывшемся незадолго перед тем германском посольстве в СССР.
В Москве царил лютый мороз. Я поселился в только что открытой гостинице "Украина", высотном здании сталинской эпохи, построенном в стиле, известном на Западе как "кондитерский". При попытке открыть кран для подачи горячей воды в моей руке неожиданно оказалась арматура. Меня с ног до головы окатила мощная струя кипятка. Проблема была решена путем моего перевода в номер этажом выше.
Сотрудники посольства, переведенные в Москву на длительный срок, были размещены в так называемом Немецком доме, 14-этажном крыле огромного, построенного еще при Сталине жилого комплекса на берегу Москвы-реки. В Москве они находились в полной изоляции. Перед посольством и крылом высотки день и ночь стояли милицейские посты, не пропускавшие внутрь советских граждан. Как ни возмущались зарубежные дипломаты, им приходилось мириться с этим. Как-то дети, игравшие на балконе одной такой квартиры, случайно уронили цветочный горшок на голову милиционеру, стоявшему на посту перед домом. И сразу милицейские посты были сняты. Все удивлялись, изумлялись, но на следующий день, когда пришла пора ехать на работу, оказалось, что наши машины (которые мы любили не меньше, чем родных детей!) почти все стояли покореженные, с выбитыми стеклами, с украденными радиоприемниками. И нам пришлось написать покаянную официальную ноту с просьбой восстановить милицейскую охрану.
Страшно убогое, если не сказать нищенское впечатление производят витрины магазинов с безвкусными манекенами — невольно сравниваешь их со стокгольмскими. Ткани из искусственного шелка, предлагаемые в качестве весенней коллекции, стоят 112 рублей за метр! Примерно на таком же уровне и цены на обувь. Сельские жители проходят мимо этих витрин, даже не взглянув на них,— все равно эти цены для них неподъемные. Средний уровень зарплаты по стране составляет около 1000 рублей; горничная дипломата зарабатывает 800 рублей, квалифицированный рабочий — до 2000.
Но вернемся к людям. Бог сотворил их якобы по своему образу и подобию; здесь я очень склонен в этом усомниться. Почему они все такие уродливые? Ведь были же в России красивые женщины! Или, может быть, прав наш посол Хааз, согласно теории которого диктатуры уродуют людей? Или же прав тот старый австрийский дипломат, который вырос в Москве и недавно сказал, что все объясняется вторжением в города сельского населения, всегда отличавшегося грубостью черт? Вероятно, правы оба, но немаловажную роль, несомненно, сыграл и тот факт, что вообще-то не принято, чтобы женщина работала отбойным молотком, таскала кирпичи или долбила тяжелым, заостренным ломом почерневший обледенелый снег, все еще лежащий в темных углах городских дворов.
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ "Вернемся к людям. Бог сотворил их якобы по своему образу и подобию; здесь я очень склонен в этом усомниться. Может быть, прав наш посол Хааз, согласно теории которого диктатуры уродуют людей?" |
В Москве в то время вошло в моду нечто новое по сравнению с эпохой Сталина. Хрущеву стало нравиться обращать внимание мира на себя и свою политику посредством интервью. Дэниел Шорр из CBS был первым, кто записал телеинтервью с кремлевским начальником, и вот теперь издательство Шпрингера также поставило себе целью проинтервьюировать Хрущева. Соответствующая договоренность была достигнута через советское посольство в Бонне. Мы в Москве понятия об этом не имели, с нами даже никто не проконсультировался. Издательство Шпрингера должно было представить каталог вопросов, на которые должны были быть даны заранее подготовленные ответы, а затем, в качестве дополнения к вопросам,— беседа.
Итак, в начале января 1958 года Аксель Цезарь Шпрингер, его тогдашняя жена, главный редактор газеты Die Welt и господин из издательства Шпрингера прибыли в Москву, поселились в гостинице "Националь" напротив Кремля и стали ждать. Они ждали, что зазвонит телефон и их попросят к Хозяину в Кремль. Ожидание становилось все более томительным, но телефон молчал. Совсем плохо они почувствовали себя, когда по прошествии нескольких дней газета "Правда" сообщила, что Хрущев прибыл с официальным визитом в Софию... После долгих дней ожидания были наконец даны ответы на 6 из 15 заданных вопросов, на которых Кремль остановил свой выбор. А 29 января 1958 года состоялась встреча с Хрущевым. Но ответы на вопросы были поистине убийственными. Шпрингер был настолько рассержен, что с этого момента газета Die Welt, являвшаяся до тех пор совершенно либеральным изданием, превратилась, во всяком случае частично, в орган борьбы с коммунизмом.
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ "Брежнев рассказывал о забавных случаях из своей жизни, во многих его анекдотах доставалось советской власти и коммунистической партии. Вилли Брандт не отставал" (слева направо — Андреас Майер-Ландрут, Вилли Брандт, Леонид Брежнев; Крым, 1971 год) |
В этой связи происходили и поистине гротескные случаи. Так, в одной из ведущих московских гостиниц при проверке апартаментов на предмет встроенных микрофонов в одном месте над полом номера вдруг зашкалило счетчик Гейгера американских специалистов — кажется, ожидался визит президента США Никсона в Москву. Паркет был разобран, под ним обнаружилась металлическая пластина с несколькими металлическими гайками. Их отвинтили, и раздался оглушительный грохот — это огромная люстра, подвешенная к потолку зала этажом ниже, упала и разлетелась вдребезги!
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ "29 января 1958 года состоялось интервью Акселя Цезаря Шпрингера (на фото) с Хрущевым. Ответы Хрущева были поистине убийственными. Шпрингер был настолько рассержен, что с этого момента газета Die Welt превратилась в орган борьбы с коммунизмом" |
Приведу только два характеризующих его эпизода. Во время торжественного мероприятия в ресторане "Прага" по поводу открытия архитектурной выставки в Москве русские попытались испытать его на прочность и начали его спаивать. Он с радостным видом присоединялся ко всем принятым в подобных случаях тостам — "За мир!", "За наших детей!", "За германо-советскую дружбу!", которые произносились то одним, то другим собеседником и сопровождались приглашением пить до дна и в доказательство перевернуть рюмку. Рядом была своего рода балюстрада, за которой была изображена на стене панорама города на Влтаве, давшего имя ресторану. Постепенно все дошли до такой кондиции, что начали бросать рюмки после каждого тоста "во Влтаву", то есть за балюстраду. В конце концов мне вместе с одним коллегой пришлось подхватить посла справа и слева и вывести с незначительной помощью его собственных ног. Высокие гости из Бонна были в ужасе, а русские — в восторге: он веселился вместе с ними, веселился, как они, безо всякой претензии на то, чтобы быть другим, быть лучше или "больше себя контролировать".
Гебхард фон Вальтер в дальнейшем пользовался у них уважением и почетом. Он имел самые лучшие контакты и считался честным и открытым партнером. Когда несколько позднее в Москве стал известен меморандум, написанный им для руководящего штаба германской армии в первой половине 1941 года, ему отдали дань уважения даже самые заядлые противники всего немецкого и в особенности Западной Германии. Ведь в этом документе он предостерегал немцев от нападения на Россию, указывая на такой фактор, как русский патриотизм.
С коллегами из русского МИДа у нас происходили более или менее регулярные встречи в наших квартирах или в ресторанах, причем чаще всего в отдельных кабинетах. Они всегда заканчивались попойками, в ходе которых произносились многочисленные тосты. Как правило, это продолжалось до тех пор, пока мы в более или менее вертикальном положении покидали соответствующий дом или ресторан. Что происходило потом, чаще всего исчезало во тьме глубоких провалов в памяти. Один высокопоставленный немецкий дипломат провел всю ночь на лестнице перед дверью собственной квартиры, потому что вся его семья была в то время в Германии, а ему никак не удавалось вставить ключ в замок своей двери. Сам я, помнится, как-то вернулся домой в костюме, перепачканном известкой, поскольку оказался не в состоянии воспользоваться лифтом и был вынужден, опираясь на стену, взбираться вверх по лестнице на восьмой этаж. Стена была плохо побелена, и следы побелки остались на костюме...
Так же интенсивно проходили и ужины с участием немецких и советских журналистов, причем последние тоже всегда были специалистами по Германии. Некоторые из них, никогда нигде не публиковавшиеся, были приставлены к немецким корреспондентам в качестве агентов влияния. Когда мы звонили им в редакцию, нам всегда обещали, что они перезвонят — их офисы находились совсем в другом месте. Мы называли их "полупроводниками", то есть людьми, пытавшимися внедрить официальные советские мнения в репортажи корреспондентов немецких средств массовой информации, причем сделать это, так сказать, в ходе коллегиальной беседы.
Подобные вечерние мероприятия были, как правило, непродолжительными, но проходили ничуть не более спокойно, чем вышеупомянутые встречи с советскими коллегами. Было забавно видеть, как наши русские домоправительницы были шокированы, если, например, гости требовали подать им большие по размеру рюмки, чем те, из которых было принято пить водку, чтобы по-настоящему насладиться своим любимым сорокаградусным напитком, или когда женщины-гостьи также прикладывались к этому национальному напитку. Они находили это некультурным, что было важным понятием для советского общества.
К числу "полупроводников" относился и Михаил Восленский, представлявшийся нам секретарем отдела по связям с зарубежными странами советской Академии наук. Он хорошо владел нашим языком, и потому у него охотно брали интервью немецкие средства массовой информации. Гебхард фон Вальтер, равно как и его преемник, посол Аллардт, постоянно беседовал с ним. Позднее Восленский эмигрировал и опубликовал имевшую большой успех и важную для понимания СССР книгу "Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза".
 |
ФОТО: РГАКФД/РОСИНФОРМ После войны немецкие дипломаты оказались гостями в "родном" доме — резиденция посла Германии отошла Московской патриархии (на фото — Майер-Ландрут с патриархом Пименом) |
Впрочем, в повседневной жизни приходилось еще много лет вести малую войну с советскими властями, прежде всего с вездесущей секретной службой КГБ, содержавшей специальный отдел, который контролировал иностранцев в Москве. Однажды нам удалось внести в дела этого ведомства изрядное смятение. За пару лет до того мы вместе с двумя супружескими парами из числа наших друзей организовали игру вроде "охоты на лис" в Токио и теперь решили организовать нечто подобное в Москве.
Короче говоря, в одно из воскресений перед германским посольством появилось около 30 автомобилей дипломатов, что было уже само по себе довольно подозрительно. Их владельцы исчезли в здании посольства, побыли там некоторое время (их знакомили с правилами игры), а потом бегом поспешили к своим машинам и на повышенной скорости молниеносно разъехались в разные стороны.
Дело было вот в чем. Задача заключалась в том, чтобы выяснить какие-либо детали оформления различных станций московского метро, например, описать третью фигуру справа на монументальной росписи сталинских времен, пересчитать латунные светильники на эскалаторе и т. д. Мы хотели добиться того, чтобы участники по возможности распределились по всему городу и не могли сговориться.
Вечером мы чествовали победителей на праздничном ужине в гостинице "Националь", и все участники рассказывали о своих приключениях. Некоторых занесло "не туда", так что они вступили в конфликт с охраной при пересечении 40-километровой границы. Вероятно, у КГБ в тот день, выражаясь языком современной молодежи, "крышу сорвало"...
Поскольку я, с одной стороны, чувствовал себя в качестве посла в Конго не особенно хорошо, а с другой — очень заинтересовался новой "восточной политикой" Бонна, я начал сам пилить сук, на котором сидел. Я предложил временно заморозить отношения с Конго, отозвать посла и оставить этот пост вакантным. Так и было сделано. Я сменил работу с ежемесячной зарплатой в 13 000 марок на работу с зарплатой в 3000 марок и большой дом на трехкомнатную квартиру, не говоря уж об отказе от шести слуг, скаковой лошади и моторной лодки. Я опять вернулся на работу в отдел Советского Союза в Бонне.
Первым громким ударом в литавры в рамках моей новой деятельности стал визит федерального канцлера Вилли Брандта в Ореанду в Крыму, близ Ялты. 16 сентября 1971 года мы вылетели в Симферополь. Этот город сильно пострадал во время войны. Всех нас интересовало, какой прием будет оказан канцлеру, первому самолету бундесвера с эмблемой Железного креста, которому предстояло приземлиться в Советском Союзе; как пройдут переговоры, какими (это беспокоило меня больше всего!) будут представления советской стороны о коммюнике; наконец, как отреагирует немецкая общественность на этот новый шаг "восточной политики", шаг, который, несмотря на московский договор от 12 августа предыдущего года, должен был произвести огромное впечатление — ведь речь шла о почти частной встрече германского федерального канцлера с руководителем советской компартии. А какой колоссальный эффект произвел этот шаг! Газеты и журналы были полны самых различных опасений и теорий — начиная от нового Рапалло, то есть германо-советского союза, направленного против западных держав, до "продажи Германии русским".
Когда мы приземлились в Симферополе, генеральный секретарь Брежнев стоял у трапа. Нас провели в маленький депутатский зал, своего рода зал VIP, разделенный пополам длинным столом, накрытым в стиле а-ля рюс и ломившимся от холодных закусок, бутылок, фруктовых пирамид, бокалов и приборов. Глава Крымской партийной организации сказал, что это только легкая закуска, фуршет минут на двадцать, после чего в курортном местечке Ореанда, цели нашего путешествия, будет подан настоящий ужин.
Но вышло все иначе. Лишь по прошествии более чем трех часов мы сели в ожидавшие нас черные лимузины — "Чайки" и "ЗИЛы" — и поехали по серпантину вдоль побережья Крыма. Но до этого мы очень много ели и пили. Естественно, была икра, но кроме икры — разнообразнейшие, главным образом украинские закуски, начиная от вкуснейших соленых огурчиков до нежнейшего сала. Из горячих блюд мне запомнился молочный поросенок. Кроме него, конечно, подавали и другие кушанья. Однако водка, крымские вина и великолепное, настоящее крымское шампанское (а не то искусственное пойло, которым торгуют в Москве под названием "Советское шампанское"!), которое мне довелось попробовать впервые в жизни, несмотря на многие годы, проведенные в Советском Союзе,— судя по всему, вызвали у меня провал в памяти. Вот что значит русское гостеприимство!
Брежнев вел себя как грузинский тамада, заботящийся о хорошем настроении компании, собравшейся за столом. Он рассказывал о забавных случаях из своей жизни, происшествиях во время войны, во многих его анекдотах доставалось советской власти и коммунистической партии. Вилли Брандт, сам любивший всевозможные сюрпризы, не отставал от Брежнева.
По прибытии в Ореанду — был по-летнему теплый вечер — мы, преодолев несколько контрольно-пропускных пунктов, наконец попали в святая святых — место, где высшее советское руководство привыкло прохлаждаться летом. Потом еще посидели все вместе — Брандт, Бар, персональный референт канцлера Шиллинг (будущий посол в Каире) и я — и обсуждали все события этого достопамятного вечера. Сидели мы на широкой, обращенной к морю террасе комфортабельного дома с пышными апартаментами, с салонами, обставленными старомодно-роскошной (на наш вкус) плюшевой мебелью, спальнями и ванными комнатами, с непременным бильярдным столом и пребывавшей в постоянной готовности, молчаливой прислугой. Здесь, в сердце Советского Союза, эта феодальная атмосфера представлялась чем-то нереальным и фантастическим...
Брежнев удалился в свою виллу, расположенную на расстоянии броска камня от нашей. Говорили, что домом, в котором разместили канцлера и Эгона Бара, обычно пользовался Подгорный, тогдашний председатель президиума Верховного совета. На следующее утро канцлер ждал меня к завтраку в девять часов. Поэтому я воспользовался возможностью, завершив свой туалет в громадной ванной комнате с массажным топчаном и сплошными колокольчиками для вызова персонала, и спустился вниз к пляжу по асфальтированному серпантину, чтобы быстренько искупаться в Черном море (я не думал, что в течение дня мне еще представится такая возможность). На пляже я увидел домик для отдыха с чисто застланными белыми кроватями и тюлевыми гардинами. Здесь, как и везде в Советском Союзе, XIX век также служил образцом для стиля жизни высшего советского руководства.
Прыгнув в воду, я, к моему величайшему изумлению, увидел, что я был не один. По обе стороны от меня двое мужчин в ярко-красных плавках тоже с разбегу прыгнули в воду и незаметно поплыли рядом со мной — это называлось "персональной охраной"! А впереди, близ побережья, я увидел силуэт сторожевого катера советского военно-морского флота — тоже, вероятно, "персональная охрана".
После завтрака на вилле канцлера (мы ели мало, так как рассчитывали на сытный обед) в течение почти что двух часов не происходило ровным счетом ничего. Потом пришел Брежнев, очевидно, после позднего "русского" завтрака, сравнимого с нашим обедом, и повел нас к огромной стальной конструкции, внутри которой находился лифт. На этом лифте мы спустились на пляж, где увидели место для купания. Лейб-врач опустил в воду подвешенный на шнурке термометр и сдержанным тоном сообщил, что температура подходит для купания. Брежнев пригласил всех купаться. На этот раз вместе с нами прыгнул в воду целый ряд "лягушек". Кроме того, за нами шла на веслах лодка с подвешенной к ней сзади лестницей, в которой сидели два пловца-спасателя, причем вся команда была в одинаковых красных плавках. Стиль, которым плавал Брежнев, заставлял предположить, что он научился плавать только во взрослом возрасте. Впрочем, описав в море небольшую дугу, он все-таки благополучно вернулся.
В ходе одного из последующих визитов в Москву руководителем делегации был Эгон Бар. Цель переговоров и на этот раз заключалась в том, чтобы наконец успешно претворить в жизнь несколько проектов договоров. Переговоры были начаты с заместителем министра иностранных дел СССР Кузнецовым. Мы уже почти пришли к единому мнению (речь шла о юридической поддержке в сфере гражданского законодательства), но Громыко, только что вернувшийся из Сирии, взял на себя председательство на переговорах с советской стороны и начал примерно в следующих выражениях: "Я слышал, что мои совершенно некомпетентные и безответственные сотрудники согласились с какими-то формулировками, предложенными немецкой стороной. Я хотел бы совершенно недвусмысленно заявить, что подобное предложение является совершенно неприемлемым для Советского Союза!"
На следующее утро мне позвонил один из моих друзей-журналистов и сказал, что хотел бы переговорить со мной. Чтобы избежать прослушки, мы встретились в одном из московских парков, где он рассказал мне следующее. Поздно ночью ему позвонил один советский чиновник, являвшийся, по его подозрению, агентом КГБ, и спросил его о значении в немецком языке метафоры "ubers Knie brechen" (буквально: "ломать через колено"), примерно соответствующей русскому выражению "брать нахрапом". Журналист счел, что речь могла идти о чем-то, играющем роль в процессе переговоров. Сам я не смог припомнить ничего подобного. По прибытии в посольство я пригласил Эгона Бара пройти со мной в защищенную от прослушивания кабину, где спросил его, не может ли он припомнить, употреблялось ли это выражение кем-нибудь в ходе бесед или переговоров, возможно, в мое отсутствие. Он засмеялся и сказал, что во время переговоров это выражение не употреблялось. Но вечером он говорил по телефону с федеральным канцлером Брандтом и сообщил ему о переговорах с Громыко, завершившихся неудачей. На это Вилли Брандт ответил: "Ну ничего, не сегодня так завтра — не обязательно пытаться сразу брать нахрапом..."
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов
Андреас Майер-Ландрут
|
