фестиваль балет
На Новой сцене Большого театра стартовала предъюбилейная программа "Золотой маски", составленная из лучших фестивальных спектаклей прошлых лет. На ее открытии Театр балета Бориса Эйфмана представил московскую премьеру спектакля "Кто есть кто" в постановке своего руководителя. Глядя на это свежее произведение, ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА порадовалась прогрессу отечественной хореографии.
Перед спектаклем была минута молчания — почтили память жертв теракта в московском метро. Да и программка к спектаклю веселого не обещала: в ней Борис Эйфман написал про "миллионы обездоленных, бесправных, голодных" и про "рай и ад американской эмиграции". Тут и побег из Совдепии, и тема бездомного еврейства, и фирменный надрыв самоидентификации — все под Рахманинова и джазовые шлягеры. Так что Борис Эйфман не обманул: несмотря на сюжет, позаимствованный из культовой комедии "Некоторые любят погорячее" (она же "В джазе только девушки"), на балете было совсем не смешно.
Герои Тони Кертиса и Джека Леммона стали по воле хореографа танцовщиками Мариинского театра. В затруднительных ситуациях они тут же принимаются тосковать по дореволюционному Петербургу в целом и классическому танцу в частности. Скажем, облапает переодетого "Тони Кертиса" мафиози (изящно названный в программке "рекетером"), и огорченному артисту тут же начинает мерещиться Петропавловка с Исакием, дамы в вуалетках и мужчины в гоголевских шинелях.
Тоску по родине усугубляет взаимное влечение танцовщиков-эмигрантов, поэтому покушения других мужчин для них, мягко говоря, нежелательны. Впрочем, Борис Эйфман, снявший в балете табу с темы гомосексуализма, здесь старается мужскую любовь не педалировать — так, в худшем случае простая дружба. Поэтому низколобый мускулистый Алекс (Алексей Турко) и пухлотелый с отставленной попочкой Макс (Игорь Седько), наобнимавшись всласть, потеревшись бедрами и повисев друг у друга на шее, вдруг спохватываются и, разлетевшись по углам сцены, принимаются сигать совершенно автономно.
Вообще эротика занимает в балете почетное место. Другое дело, что хореограф представляет ее несколько однообразно — как ритмичные толчки крестцом и раздвигание ног. По части последнего никто не может сравниться с Верой Арбузовой, справедливо назначенной на роль Мэрилин Монро. Вертлюжная впадина позволяет артистке разрываться на 200 градусов, причем в любом положении — на полу, стоя, вниз головой в воздухе. Ноги она сдвигает всего дважды: когда в главном эротичном танце пилит промежность тросточкой и когда бьет нехитрый степ на столе (тут обескураженно молчащая публика от неожиданности даже разразилась аплодисментами).
Но неверно думать, что распяленные конечности в художественном мире Бориса Эйфмана всегда означают эротику — иногда это бывает насилие (как в дуэте звезды с рекетером, оказавшимся подозрительно похожим на дуэт чекиста и балерины из эйфмановского балета "Красная Жизель"), иногда даже поэзия (так элегично раздвигают ноги в верхних поддержках дамы в петербургских сновидениях героя). Дело не в многозначности расставленных ног — дело в том, что кроме этого Борис Эйфман решительно ничего не придумал.
Свой балет, поставленный к прошлогодним американским гастролям, хореограф назвал "подарком Америке". Америка такого подарка не заслуживала: Борис Эйфман оказался на удивление глух к американской культуре. В частности, он катастрофически не слышит джаза и не понимает его природы: на мучительно свингующее соло Луи Армстронга ставит драку с ляганием ногами в живот, а на вопль сакса запросто может дать герою пинок под зад. Он сочиняет танцы так, будто не видел ни "Вестсайдской истории", ни Фреда Астера, ни голливудских мюзиклов, ни негров-степистов,— так, как ставили полвека назад советские хореографы для обличения бездуховной Америки в балетах типа "Тропою грома". 26 галопирующих эпизодов наполняют беготня, переодевания, примитивная клоунада (вроде ударов головы об голову и задницы об задницу), имитация драк, якобы еврейские подтанцовки с массовым взбрыкиванием ножек (миллионер у господина Эйфмана оказался кинорежиссером соответствующей национальности, и хава нагилу выплясывают гости в кипах на его свадьбе с "Леммоном"). Эти допотопные штучки позволяют колченогому действу дотащиться до финала, в котором "Тони Кертис", сделав из "Мэрилин Монро" балерину и добавив к ней десяток разнополых пар, изображает хореографа Баланчина в момент творчества. Но чтобы публика не перепутала, кто есть кто, на поклоны вышел хореограф Эйфман. Зрители приветствовали его привычной овацией — ведь много-много лет он заменял им не только Баланчина, но и весь современный балет.
Теперь "Кто есть кто" выяснилось окончательно — бывшего советского радикала трудно упрекнуть в актуальности. И сам Борис Эйфман, и его приемы безнадежно устарели — это стало очевидно за какой-то десяток лет существования "Золотой маски". Радует лишь одно. В марте Борис Эйфман будет ставить балет под названием "Музагет" (так русский хореавтор поправил Джорджа Баланчина с его "Аполлоном Мусагетом") в баланчинской цитадели — труппе New York City Ballet. В Большом театре господин Эйфман уже ставил балет четыре года назад, и москвичи успели снять его с репертуара. Так что хоть в этом мы перегнали Америку.