Когда-то это происходит, и редакции нужно искать автора, который, с одной стороны, готов будет исполнить нравственное обязательство общества сообщить себе, что умер действительно важный для него человек, а с другой стороны — будет готов к небольшому, но необходимому в этой работе труду — косвенно соотнести себя с умершим. Вчера, когда сообщили о смерти 9 августа Валерия Александровича Подороги, одного из немногих философов XX века, о котором без грамма соответствующей иронии можно говорить «Россия дала его миру» (конечно, совершенно без иронии это невозможно — себя миру предоставляет сам человек, а не место рождения и не общество, в котором ты существуешь; много ли разницы философу — Москва, Минск или Нью-Йорк), мне было очень просто действовать.
Философ Валерий Подорога
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ / купить фото
Философ Валерий Подорога
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ / купить фото
С одной стороны, понятно, что есть максимум два десятка авторов, которых бы имело смысл призывать к исполнению этого печального долга.
Трети из них я не позвонил, поскольку мне не хотелось бы предлагать им это, пусть сиюминутное, соотнесение себя с Подорогой — это ведь не очень приятное переживание.
Другой трети я не стал звонить, поскольку они могли бы, подумав, согласиться — и мне это было бы в какой-то мере неприятно. Да, это власть, и в данном случае я, не любящий власти как ощущения, но признающий по крайней мере в нынешнее время необходимость ее применения, ее применил. Осталась последняя треть — и каждый из этого небольшого списка сказал ровно то, что достаточно сказать об умершем большом философе. В переводе с обыденного языка (да что тут, в самом деле, объяснять, соответствующие паузы, придыхания и цезуры в предложениях мы читаем лучше, чем любой другой текст, это то, к чему словесность будет стремиться вечно и никогда не достигнет) это звучало так: «Я не могу принять такую честь, я не чувствую себя достойным». Мне оставалось порадоваться тому, в каком в самом деле тонком, умном и печальном обществе мы живем,— мне, право слово, не хотелось бы иного. Вряд ли Подорогу много читали бы в обществе, где списки потенциальных авторов его некролога были бы существенно длиннее.
Но есть и другая сторона. Оставить читателей без посвященного смерти Валерия Подороги текста от нашего имени было бы решением малодушным и по отношению к нему, и по отношению к читателям. В нашей интеллектуальной традиции, впрочем, дозволяется, чтобы соответствующие моменту ритуалы мог исполнить и человек, которому в любом ином случае этого не пришлось бы делать, поскольку это совершенно не его дело. И то, что в качестве этого человека приходится выступать мне, есть просто игра случая — в принципе, по минимуму все, что нужно сказать о Подороге, сообщено выше, дальнейшее необязательно, но возможно.
Я предлагаю вам то, что, на мой взгляд, возможно и хорошо знать о занятиях Валерия Александровича человеку простому, а следовательно, даже и не имеющему внятного представления о смысле занятий философов.
Это был, насколько мне возможно об этом судить, философ достаточно крупный и значимый, чтобы быть интересным любому читающему по-русски даже в том случае, если он в реальности не понимает, как строго и отточенно должно быть мышление автора-философа для того, чтобы быть понятным в том числе нефилософу и при этом иметь научную ценность. Это очень ясные тексты. Вот посмотрите — это цитата из «Кодекса сновидца» Подороги, текста 2007 года. «Идея движения для сновидения чрезвычайно важна. Сновидение есть движение, или во всяком случае эффект сновидения создается пересечением двух путей: "я" малого и Я большого. Одно Я, большое, движется по границе поверхности, разъединяющей сон и сновидение, другое "я", малое, движется как будто на изломе самой поверхности, оно и есть само сновидное тело»,— в мире очень немного людей, способных говорить об этих материях и легко, и точно, и гораздо меньше тех, кто может делать это полезно для всех остальных и разматывать клубочек мысли, не прерывающейся и остающейся связной, на десятки километров — и в конце иметь не просто удовольствие от труда, а результат.
На деле этому учат только в очень хороших университетах и не все преподаватели — понимать, что такое результат работы философа, кому и зачем он может быть нужен. Для меня персонально Подорога был человеком, который случайно, в одном из текстов, по касательной объяснил это на примере очень интересовавшего меня в то время антрополога Грегори Бэйтсона. Но понимание того, зачем вообще может быть нужна философская антропология, основной предмет занятий Подороги, ускользнуло очень быстро — за какие-то несколько месяцев. А смутное понимание того, зачем может быть нужна (необходима!) философия в целом, возникло много позже, поскольку «Рождение тюрьмы» Мишеля Фуко Подорога, как мне стало известно лишь случайно и очень недавно, цитировал в работах 1990-х впервые в России — а это был очень важный вклад в это понимание.
Мне никогда не приходилось читать и изучать тексты Подороги много и пристально — как они, что ясно и из поверхностного чтения, того заслуживают. Но то и дело он мне помогал.
В последний раз это были статьи из сборника «Второй экран и кинематограф насилия», посвященного Сергею Эйзенштейну. Перед этим были отдельные вспышки отдаленного и необязательного понимания в прочитанных по случаю текстах о Платонове и о Достоевском. Подорога очень помог мне вполне необязательными соображениями, когда я пытался освоить необходимые мне тексты Мориса Мерло-Понти — он писал о нем в сборнике лекций «Феноменология тела». Вот с Хайдеггером не помог, я, в сущности, так ничего толком не понял ни в текстах Хайдеггера, ни в соответствующей главе Подороги, но это, в общем, неудивительно — здесь недостаточно приблизительного знания. Возможно, к этому придется вернуться, мне бы этого хотелось, и я этого побаиваюсь — знаменитые «простые схемы» Подороги, вроде бы простые, требуют напряжения ума. Довольно серьезного напряжения, особенно если ты действительно хочешь понять, а не пролистать.
Я не читал его основных трудов — но я, как и большинство читателей, и в этом следует отдавать себе отчет, ежедневно пользуюсь результатами работы Подороги, как и многих иных крупных философов. Это большое счастье — понимать, что методы, способы мышления, технические приемы и общие принципы того, как думают о чем-то, не даны нам свыше и не заложены (во всяком случае, в виде предустановленной и заранее сконфигурированной возможности) в человеческое сознание, а являются предметом творческой работы философов. Это очень большая помощь в самоощущении — знать, что в пространстве того, что ты в целом, хотя бы в теории, мог бы понять, существуют специальные люди, посвятившие себя разметке этого пространства, его картографированию, изобретению средств передвижения в этом пространстве и изучению его топологии. Без этой работы мы бы могли только ощупывать это пространство — это тоже понимание, но насколько же оно неэффективно! «Своим умом», без этих мыслительных технологий, без того, что делается каким-то невероятным усилием, возможно пройти десять, двадцать, пятьдесят километров. С философом скорость перемещения и возможности ориентации возрастают. Не более того, философ не творит чудес.
Хотя, конечно, как сказать,— та усталость, которую испытываешь от чтения текста Подороги уже через десять-пятнадцать минут,— должно быть, лишь некоторый отсвет того, как это пишется и думается.
И уже за одно это один из немногих в нашем обществе, кто делал это действительно хорошо, по меркам всех обществ хорошо, должен быть запомнен.
Даже и хорошо, что я не в состоянии представить вам мини-реферат трудов умершего, обзор его основных открытий. А что до того, что Валерий Александрович Подорога, 1946 года рождения, доктор философских наук, профессор нескольких университетов с мировым именем, известен был не так многим,— Господи, да имеет ли это значение. Вы знаете это имя, мы знаем, те, кто не знали ранее, имеют возможность узнать. Не беспокойтесь, все это, все эти книги на полках, эти pdf в архивах, эти интервью в сети еще довольно долго не устареют и останутся актуальными — Подорога, проживший долгую жизнь, о нас хорошо позаботился. Будем же ему благодарны, его аналитическая антропология была в пользу нас.