21 мая 1720 года Правительствующий Сенат утвердил указ, обязывающий всех должностных лиц под роспись ознакомиться с установленными Петром I правилами, предусматривавшими предельно жестокие наказания за взятки и лихоимство. Ведь разоблаченные взяточники оправдывались тем, что не знали, что их деяние преступно. Однако в петровском антикоррупционном законодательстве имелось одно неприметное, но очень важное уточнение.
Фото: Коммерсантъ / Росинформ
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
«Принял жареного гуся, начиненного деньгами»
Меры наказания, введенные за взятки и лихоимство именным указом царя Петра Алексеевича 24 мая 1714 года, должны были свидетельствовать о том, что высшая власть решила искоренить эти преступления всерьез и навечно:
«А кто дерзнет сие учинить, тот будет, как приказывал самодержец,— весьма жестоко на теле наказан, всего имения лишен, шельмован и из числа добрых людей извержен или и смертью казнен будет».
Шли годы, но вопреки ожиданиям масштабы взяточничества и казнокрадства только возрастали. А обвиняемые по тем делам, «что наружу вышли», утверждали, что ничего не знали о запрещении брать мзду, или искренне полагали, что на их способ увеличения личных доходов, существовавший с незапамятных времен, царев указ не распространяется. Причем их искренность была отнюдь не наигранной.
О давних корнях мздоимства как неотъемлемой части способа управления страной писал в своей книге «О государстве русском» Дж. Флетчер, прибывший в 1588 году ко двору царя Федора Иоанновича в качестве посла английской королевы Елизаветы. Этот выпускник Кембриджа, доктор гражданского права, член Парламента и дипломат отмечал, что при тираническом правлении весь правящий класс находится в полной зависимости и рабском положении в отношении первого лица государства. Но взамен, как констатировал Флетчер, ему предоставляется неограниченное право грабить всех нижестоящих:
«Что касается до земель, движимого имущества и другой собственности простого народа, то все это принадлежит ему только по названию и на самом деле нисколько не ограждено от хищничества и грабежа как высших властей, так даже и простых дворян, чиновников и солдат».
Не было ничего нового и в наказаниях для мздоимцев. Правда, кары эти начинались после многих лет попустительства и имели цель весьма далекую от искоренения коррупции. О линии высшей власти в этой сфере английский посол писал:
«Не препятствовать насилиям, поборам и всякого рода взяткам, которым князья, дьяки и другие должностные лица подвергают простой народ в областях, но дозволять им все это до окончания срока их службы, пока они совершенно насытятся; потом поставить их на правеж (или под кнут) за их действия и вымучить из них всю или большую часть добычи (как мед высасывается пчелою), награбленной ими у простого народа, и обратить ее в царскую казну, никогда, впрочем, не возвращая ничего настоящему владельцу, как бы ни была велика или очевидна нанесенная ему обида».
Задолго до петровской эпохи коррупционеров временами подвергали и самым жестоким наказаниям. Но только когда они брали не по чину или когда мздоимство слишком распространялось и нужно было успокоить народ. В рассказанной Флетчеру истории из недавнего прошлого говорилось о том, как решал действовать первый человек государства в подобном случае:
«Показывать иногда публичный пример строгости над должностными лицами (грабившими народ), если кто из них особенно сделается известным с худой стороны, дабы могли думать, что Царь негодует на притеснения, делаемые народу, и таким образом сваливать всю вину на дурные свойства его чиновников. Так, между прочим, поступил покойный Царь Иван Васильевич с дьяком одной из своих областей, который (кроме многих других поборов и взяток) принял жареного гуся, начиненного деньгами. Его вывели на торговую площадь в Москве, где Царь, находясь лично, сам сказал речь: "Вот, добрые люди, те, которые готовы съесть вас, как хлеб, и проч."; потом спросил у палачей своих, кто из них умеет разрезать гуся, и приказал одному из них сначала отрубить у дьяка ноги на половину икр, потом руки выше локтя (все спрашивая его, вкусно ли гусиное мясо), и наконец, отсечь голову, дабы он совершенно походил на жареного гуся».
Частоколы вокруг русских деревень возводились для защиты не только от зловредных врагов внешних, но и от корыстных врагов внутренних
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Частоколы вокруг русских деревень возводились для защиты не только от зловредных врагов внешних, но и от корыстных врагов внутренних
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Что вред и убыток Государству причинить может»
Ничего не изменилось и более века спустя. Всем «у дел будучим» в 1720 году приказали вновь прочесть царский указ о жестоком наказании за взятки и лихоимство и дать подписку об ознакомлении на специальных листах, которые следовало без промедлений отправить в Сенат. Такие же листы надлежало подписывать и вновь принимаемым на службу. Кроме того, отпечатанный петровский указ о коррупции предписывалось прибить в публичных местах и вновь объявить обывателям. А всем желающим продавать его печатный текст.
Однако в царском указе говорилось и об исключениях из общих правил. Получать вознаграждения помимо жалования должностное лицо могло с разрешения царя или всего состава Сената. Но главное было в другом: преступлением считалось «все то, что вред и убыток Государству причинить может». Ущерб интересам частных лиц в указе не упоминался. И, как показывала практика, наказанию не подлежал.
К примеру, по приказу петровского военачальника — генерал-фельдмаршала графа Б. П. Шереметева многое из имущества, отбитого у неприятеля во время затяжной войны со шведами, включая главное транспортное средство той эпохи — лошадей, чуть ли не с поля боя отправляли в его имения. Но это было боевым трофеем и по законам войны тех лет по праву принадлежало победителю. Трофеем, правда, условно, считалось и все то, что солдаты Шереметева добывали в обывательских домах и с чего их командующий получал немалую долю.
Но главной доходной статьей графа стали пленные. Ведь самой большой ценностью для любого состоятельного собственника кроме обширных земельных владений были крепостные. А потому солдаты просто сгоняли людей с завоеванной территории, не обращая особого внимания на их прежние звания и чины, и гнали их в поместья и вотчины графа для превращения в землепашцев или иных нужных ему рабов. Однако это не вызывало ни малейшего неприятия или гнева царя. Ведь генерал-фельдмаршал брал по чину, а главное, был очень полезен самодержцу.
И потому Петр I не без иронии писал, что Шереметев славно похозяйничал в Прибалтике.
Другим подтверждающим общее правило примером стала судьба сибирского губернатора князя М. П. Гагарина. Он перенаправил потоки самого ценного тогда сибирского товара — мехов, предназначавшихся для царской казны,— в свою личную казну. И беззастенчиво обирал всех купцов, возивших товары в Китай и обратно. Поначалу князь придерживался установленных рамок — делился с царским любимцем светлейшим князем А. Д. Меншиковым и подносил подарки Екатерине Алексеевне, которую царь повелел считать своей женой.
Но «безгрешные доходы» были настолько велики, а желание продемонстрировать то, насколько он богаче и важнее всех окружающих, оказалось настолько сильным, что Гагарин потерял всякую осторожность и решил строить в Москве невиданные по богатству отделки палаты. При этом в казну поступало все меньше денег из Сибири, и губернатора вызвали в Санкт-Петербург, а после ревизии его деятельности самодержец повелел сенаторам:
«Дела плута Гагарина надлежит вам слушать, которые важны (понеже не одна тысяча есть) и особливо которые он делал уже после публикованных указов за лихоимство, и по оным учиня по правде, прислать ко мне».
Конец жизни князя оказался вполне закономерным для того, кто нанес значительный вред и убыток государству,— следствие с пытками и приговор к лишению живота и всего имения. 16 марта 1721 года Гагарина повесили, и в назидание другим царь приказал устроить в тот день артиллерийский салют и долго запрещал снимать с виселицы останки князя.
Самое высокое положение среди всех любовниц России позволяло княжне Долгорукой запрашивать самые крупные по размеру взятки
Фото: Росинформ, Коммерсантъ
Самое высокое положение среди всех любовниц России позволяло княжне Долгорукой запрашивать самые крупные по размеру взятки
Фото: Росинформ, Коммерсантъ
«Чины и кресты весьма часто продаются»
Со временем менялись только имена фигурантов, прославившихся участием в разнообразных коррупционных схемах, полученные ими суммы и способы передачи денег. В эпоху Александра I, например, распространилась мода брать взятки не лично, а через любовниц. А в следующее царствие, при Николае I, это стало уже делом совершенно обыкновенным и привычным. Князь П. В. Долгоруков в 1862 году в своих заметках упоминал о том, что желавшие продвинуться по карьерной лестнице или упрочить свое положение в светском обществе представители знатных фамилий с помощью взяток любовницам влиятельных особ получали ордена и придворные чины. Но дама сердца министра императорского двора генерала от инфантерии графа В. Ф. Адлерберга — М. И. Буркова — кроме денег жаждала еще и почета:
«Невозможно себе представить,— писал Долгоруков,— до каких пределов доходит низкопоклонностъ перед Миною Ивановною петербургского придворного круга, этих полу-монголов, полу-византийцев, имеющих претензии на значение английских лордов, низкопоклонность этой "холопии", которая воображает себя аристократиею... Гостиная Мины Ивановны набита людьми знатными, которые приезжают на поклон и заискивают ее покровительства… Самый низкопоклонный из мининских холопов в первопрестольной столице — начальник Московского архива иностранных дел князь Михаил Андреевич Оболенский, который через ее посредство купил чин гофмейстера. Я говорю "купил", потому что при петербургском дворе чины и кресты весьма часто продаются втихомолку».
Причем награждения за взятки практиковались и при предыдущем министре двора — генерал-фельдмаршале светлейшем князе П. М. Волконском:
«Торг этот,— уточнял князь Долгоруков,— существует издавна, и даже при князе Петре Михайловиче Волконском, который, при всех своих пороках, был человеком вполне бескорыстным, лица, имевшие на него влияние, торговали придворными чинами. Андрей Иванович Сабуров, например, купил в 1851 году чин гофмейстера, заплатив двадцать тысяч рублей серебром Жеребцовой, любовнице старика Волконского».
Чтобы понять, во что обошелся Сабурову желанный чин, достаточно сказать, что самые высокооплачиваемые рабочие 1850-х годов — на золотых приисках в Сибири — получали 3–5 рублей серебром в месяц. А месячное жалование главного врача московской больницы не превышало 50 рублей серебром.
Однако тем же способом взятки брали не только на министерском уровне. После начала в России железнодорожного бума взятки практически открыто начали брать члены императорской фамилии:
«Когда Шувалов был шефом жандармов,— писал в дневнике сенатор А. А. Половцов,— то вел. кн. Николай Николаевич зачастую являлся к нему с просьбой уладить кое-какие делишки. Раз он пришел просить о серьезном деле — о проведении Минской железной дороги по такому-то направлению, наивно подкрепляя свое ходатайство таким соображением, что если просимое им направление возьмет верх, то он получит 200 тыс. руб., коими может обеспечить судьбу незаконных детей своих.
Как ни старался Шувалов доказать вел. князю, что это взятка, он не понял или не хотел понять этого.
Дело прошло в Комитете министров, и, хотя ходатайство Николая Николаевича не имело значения, тем не менее восторжествовало направление, коего он добивался. Шувалов уже несколько позабыл об этой истории, когда однажды, приехав на какой-то бал, увидал вел. кн. Николая Николаевича, делавшего ему знаки и наносившего себе ладонью удары по карману. Это означало, что он 200 тыс. руб. получил».
Однако мало кто из Романовых мог сравниться в алчности с любовницей императора Александра II княжной Е. М. Долгорукой и ее братом. 28 июля 1871 года Половцов записал историю о министре путей сообщения графе В. А. Бобринском:
«В. Бобринский получил от государя приказание отдать Севастопольскую дорогу Губонину, т. е. Мих. Долгорукову. Никакие возражения не были выслушаны. В. Бобринский написал письмо за границу государю, сказав, что считал обязанностью исполнить это приказание, но засим почитает себя обесчещенным и просит об увольнении. Из другого источника мне известно, что Долгорукий за исходатайствование этой концессии получает 800 тыс. руб.».
За продвижение интересов магната Полякова в получении права на постройку Кавказской железной дороги княжна запросила уже 3,5 млн рублей. А поскольку история получила огласку, шефу жандармов пришлось найти выход из неприятной ситуации. Но в результате взятку, по сути, получал сам император (см. «Возил государю портфель, набитый тысячей сторублевых бумажек»).
На таком фоне коррупция и казнокрадство постоянно ширились и множились. 5 мая 1901 года А. А. Половцов записал свои впечатления о санкт-петербургском градоначальнике:
«Самодержавие сделалось в последнее время девизом для всяких искателей собственного благополучия. Одним из рельефнейших представителей такого сорта людей является петербургский градоначальник Клейгельс. Уже в бытность варшавским обер-полицеймейстером он составил себе взятками порядочное состояние; по переходе в Петербург он начал грабить самым беззастенчивым манером. В последние годы он купил шесть имений, из коих за последнее заплатил 600 (?) рублей… Имения его управляются полицейскими чиновниками, продолжающими получать свое казенное содержание; в одном из имений оказался даже пароход, числящийся по спискам в составе речной петербургской полиции; арестанты не получают следующих им кормовых денег, кои Клейгельс кладет в свой карман».
Однако поскольку главным источником побочных доходов Н. В. Клейгельса была львиная доля с того, что выжимали из обывателей его подчиненные, а император Николай II ему благоволил, неоднократно начинаемые следствия по его «беспримерным злоупотреблениям» заканчивались ничем.
Оружие в руках и революционное правосознание создавали неограниченные возможности для «безгрешного обогащения»
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Оружие в руках и революционное правосознание создавали неограниченные возможности для «безгрешного обогащения»
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«За удесятеренную или удвадцатиренную взятку»
Противники самодержавного строя активно использовали истории о коррупции во всех эшелонах власти в своей антиправительственной пропаганде. Благо всем было хорошо известно, что члены непомерно разросшейся императорской фамилии за деньги легко соглашаются лоббировать интересы поставщиков всего и вся в правительстве и министерствах. А разного рода чудеса с назначением за взятки на любые должности вплоть до министерских, которые творил «святой старец» Григорий Распутин, во многом способствовали приближению конца правления дома Романовых. Причем большевики, активно бичевавшие пороки старого мира, придя к власти, не перестали разоблачать коррупцию времен своих предшественников.
К примеру, в декабре 1917 года в числе прочих дипломатических документов прежних лет они опубликовали письмо атташе посольства России в Токио барона А. Ренне секретарю Дальневосточного отдела МИДа А. А. Автономову, датированное 19 июня 1917 года. В нем Ренне описывал изобилие и дешевизну всего и вся в Японии, остающейся островком безмятежности в бушующем море Первой мировой войны. В особенности на фоне России, после Февральской революции начавшей тонуть в болоте разрухи. И предлагал наладить перевод ему денег по официальным дипломатическим каналам для закупки нужных Автономову товаров. Но не даром. Взамен барон просил выхлопотать ему орден Святого Станислава:
«Получится обмен продуктов: вы мне — Станистлава III ст., я Вам — ботинки и т. д.При неустойчивости положения это, к тому же, будет хорошей практикой на будущее, когда, может, придется браться еще и не за это».
Большевики иронизировали над тем, как низко пала ценность прежних наград, если орден можно выменять на ботинки. А также над тем, насколько быстро коррупция подточила устои власти Временного правительства. Однако истина заключалась в том, что большевистские выдвиженцы начали брать взятки вскоре после получения постов и полномочий.
Буквально в первые же дни после создания 7 (20) декабря 1917 года Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) во главе с Ф. Э. Дзержинским выяснилось, что два ее следователя получили взятки за прекращение дел и освобождение арестованных. Не отставали от них и милиционеры, следователи и члены трибуналов. Например, в Петрограде член следственной комиссии ревтрибунала Алексеевский практически открыто вымогал взятки.
«Сторож у Барецкого, второго директора ресторана "Медведь",— сообщал в следственную комиссию Дзержинский,— подслушал разговор между Алексеевским и Барецким 19/XII-17 следующего содержания:
Алексеевский требовал у Барецкого 5 тысяч рублей за освобождение Леонарди (первого директора "Медведя"), арестованного за покупку поддельной печати».
А в конце декабря 1917 года Ф. Э. Дзержинскому доложили, что в Петрограде существует подпольный частный игорный дом в квартире гражданки Марии Живаго, связанной со следователями ВЧК.
В начале мая 1918 года Глейста, Губина и других сотрудников Московской следственной комиссии, обвинявшихся во взяточничестве и шантаже, трибунал, как предполагали, тоже за взятку, приговорил лишь к шести месяцам заключения. Немало удивленный размахом коммунистической коррупции В. И. Ленин 4 мая 1918 года потребовал исключить членов трибунала из партии, а наркому юстиции РСФСР Д. И. Курскому писал:
«Необходимо тотчас, с демонстративной быстротой, внести законопроект, что наказания за взятку (лихоимство, подкуп, сводка для взятки и пр. и т. п.) должны быть не ниже десяти лет тюрьмы и, сверх того, десяти лет принудительных работ».
Декрет приняли 8 мая 1918 года, правда, мера наказания была снижена до пяти лет заключения и принудительных работ. Но ничего не помогало.
Находившийся на Украине сотрудник Наркомата иностранных дел РСФСР Д. Ю. Гопнер писал Ленину и Г. В. Чичерину о тех, кто получил полную власть над народом:
«Не лучше обстоят дела в Екатеринославе. Вооруженные с головы до ног люди от имени ЧК, Комендатуры города, уголовно-розыскной милиции и других учреждений производят обыски, аресты, подбрасывают фальшивые деньги, напрашиваются на взятки, шантажируют этими взятками, заключая в тюрьму тех, кто эту взятку дал, чтобы в конце концов освободить человека из-под страха смерти за удесятеренную или удвадцатиренную взятку».
«Взятка стала чем-то обыденным и обязательным»
Какое-то время широкий размах коррупции объясняли тяжелыми условиями Гражданской войны. Но наступил мир, и ничего не изменилось. 25 сентября 1922 года Дзержинский писал в Политбюро ЦК РКП(б):
«Обследование хозяйственных органов, ознакомление с материалами судебных и розыскных органов и, наконец, анализ развития частного торгово-промышленного аппарата указывают на развившееся в грандиозных размерах взяточничество должностных лиц.
Взятка стала чем-то обыденным и обязательным, о ней говорят открыто, как о чем-то узаконенном; взятка буквально разлагает личный состав государственных и кооперативных учреждений, взятка срывает наши хозяйственные планы и обескровливает государственные ресурсы; взятка становится рычагом в хозяйственной жизни Республики; атмосфера взяточничества захлестнула и нашу партийную среду, некоторых буквально, а большинство коммунистов стали безмолвными зрителями вакханалии взяточничества, примирясь с этим явлением».
Дзержинский предлагал начать масштабную кампанию по борьбе со взяточничеством, и многие из его предложений были приняты. В 1924 году в Ленинграде на скамье подсудимых оказались следователи и судьи, о преступлениях которых обвинитель — прокурор уголовно-судебной коллегии Верховного суда РСФСР А.Я. Вышинский — рассказывал:
«Следователи и народные судьи Сенин-Менакер, Кузьмин, Шаховнин, Михайлов, Копичко, Васильев, Елисеев, Демидов, Флоринский и Гладков вошли в связь с нэпманами и различными преступными элементами, заинтересованными в прекращении своих дел, находящихся в производстве этих судебных работников. Указанные выше следователи и судьи занимались систематическими попойками и кутежами. Во время этих попоек и кутежей, тут же на месте, судебными работниками, при участии тех же нэпманов, составлялись постановления о незаконном освобождении арестованных по разным делам лиц и достигалось соглашение о незаконном прекращении самих судебных дел».
Вышинский требовал самого сурового приговора для 42 обвиняемых в коррупции и содействии ей, и 17 подсудимых были приговорены к высшей мере социальной защиты — расстрелу, восемь получили по десять лет с последующим поражением в правах, а остальные отделались более мягкими приговорами.
Затем состоялось еще несколько громких процессов с суровыми приговорами, и ситуация стала выглядеть так, будто советским руководителям удалось добиться полной или почти полной ликвидации коррупции. Во всяком случае, это прямо следовало из показателей судебной статистики. Если в 1924 году 33% всех осужденных за должностные преступления составляли взяточники, то в 1932–1934 годах эта цифра не превышала 1,6%.
Один из создателей советского уголовного права Н. Д. Дурманов, анализируя в 1934 году эти и другие данные, собранные Научно-исследовательским институтом уголовной политики, писал:
«В несколько раз снизилось и абсолютное число осужденных за взяточничество.Это обстоятельство дало основание прокурору Башкирской АССР т. Хазову заявить, что сейчас в Башкирии уже добились почти полного уничтожения взяточничества».
Однако ставший к тому времени заместителем прокурора СССР Вышинский заявил, что подобный подход — усыпление бдительности. И данные НИИ уголовной политики подтверждали его слова. Взятки не исчезли, изменился способ их получения. К примеру, нужных людей стали официально премировать в заинтересованных в их услугах организациях.
«Начальник финсектора Северозападного речного пароходства Писаревский,— писал Дурманов,— получил от Экспортлеса 5000 руб. "премий" за то, что заключил с зам. управляющего Ленинградской конторой Экспортлеса Фрейдлиным соглашение о списании задолженности за простой судов в сумме 249 тыс. руб. Через месяц он же получил 1300 рублей "премий" за "успешное проведение взаимных расчетов"».
В 1934 году, когда средняя зарплата в стране составляла 136 рублей в месяц, это было очень приличной платой за услуги. Но при тотальном дефиците товары и услуги ценились гораздо выше денег, и те, кто был ближе всего к перевозкам товаров и продуктов,— руководящие товарищи из различных структур Наркомата путей сообщения — предпочитали их или оплаченный взяткодателями отдых. Хотя не брезговали и «премиями»:
«В Ленинграде,— констатировал Дурманов,— группа инженеров планово-экономического управления райуправления НКПС (РУПР), имея резерв в 45 вагонов, ежедневно предоставляла его только за взятки, выражавшиеся в отпуске продуктов и предметов производства по себестоимости. Взятки давали Мясокомбинат, артель "Аврора", Росконд, "Союзплодоовощ", Ленжет, завод "Красный треугольник" и т. д. Такие учреждения, как Ленэнерго, Союзлесоснабсбыт, Главуголь облекали взятки в форму премий или путевок в санатории. Учреждения же, имевшие право на первоочередное получение вагонов, этих вагонов не имели».
Еще один пример, приведенный Дурмановым, свидетельствовал о том, что и при советской власти за взятки можно было получить все, что пожелаешь:
«Селезнев, зам. директора магазина автодеталей орса автозавода в г. Горьком, продавал детали за взятки костюмами, полушубками, деньгами и т. д., которые давались агентами различных хозяйственных организаций, нуждающихся в автодеталях… Глава всех взяткодателей, организатор этого дела Лукашевич… закупал у засевших в магазине взяточников автодетали с таким расчетом, чтобы комплектовать целые машины. По его заданию взяточники, работавшие в магазине, крали на заводе в отделе утилизации и даже в основных цехах детали, пользуясь исключительной безалаберностью и расхлябанностью, царившей в этих цехах. Лукашевич организовал подпольный сборочный цех автомашин, накрав деталей на 6 машин, из которых одна была уже собрана в момент ареста. Директор магазина оказался также взяточником».
«Заводил заведомо дутые дела»
Генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу постоянно вручали памятные подарки, которые нередко оказывались очень ценными
Фото: Алексей Гостев / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу постоянно вручали памятные подарки, которые нередко оказывались очень ценными
Фото: Алексей Гостев / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Данные НИИ уголовной политики подтверждали и то, что коррупция в правоохранительных и судебных органах никуда не исчезла:
«В Киргизском главсуде раскрыта шайка взяточников, в которую входили заместитель председателя главсуда, члены главсуда, прокуроры, и пр. По делу осуждено несколько десятков человек.
Во Владивостоке раскрыто взяточничество прокурора Ким и нарсудьи Кан, которые были тесно связаны с преступными элементами спекуляции. За взятки прекращались дела и выносились оправдательные приговоры. Судья Кан в целях вымогательства взяток заводил заведомо дутые дела, которые прекращались после получения взятки. Главные виновники приговорены к 10 годам лишения свободы».
Жалобы на взяточничество милиции, следователей, прокуроров и судей не прекращались на протяжении многих лет. И в 1948 году Прокуратура СССР доложила в ЦК ВКП(б), что взятки берут не только в провинциальных судах, но и в Мосгорсуде, Верховном суде РСФСР и Верховном суде СССР (см. «Члены Верховного суда брали взятки»).
Коррупция захватила полностью всю систему пищевой промышленности, общественного питания и торговли, где практически повсеместно соблюдался принцип 50% — отдай половину того, что «наварил», непосредственному начальнику. Взятки в ГАИ стали не просто обыденностью, а нормой (см. «Установлены безобразные факты в автоинспекции»). В отдельных регионах страны на работу устраивались только за взятку, а бесплатное обучение в вузах оказывалось весьма дорогостоящим (см. «Без взятки у абитуриентов даже документы не принимают»).
В хрущевские времена развернулась новая масштабная кампания борьбы с коррупцией. Но взяток и взяточничества меньше не стало. Говорили, что взятки брал даже член президиума ЦК Ф. Р. Козлов, которого Хрущев готовил себе на смену. Да и Брежнев ни в ту пору, ни позднее не отказывался от сделанных от чистого сердца подношений.
А после прихода к власти Брежнева отечественная коррупция вернулась к истокам и стала почти не отличимой от старорежимной. Следователи вспоминали, что зять Брежнева первый замминистра внутренних дел Ю. М. Чурбанов, арестованный за получение взяток, не мог точно вспомнить, сколько раз он брал деньги у того или иного просителя.
Взятки брали даже в святая святых — ЦК КПСС. В 1967 году о Ф. Я. Молчанове, заведующем сектором Комиссии по выездам за границу, которая решала, кто из советских граждан достоин ехать на работу или отдых за рубежи СССР, в ЦК сообщали:
«Тов. Молчанов Ф.Я., используя служебное положение, занимается злоупотреблением. Посылая или, вернее, отбирая за границу того, кого ему надо использовать в корыстных целях.
Отбирая товарища для поездки за границу с условием, что он ему привезет валюту, на которую Молчанов Ф. Я. с женой берут вещи в магазине, как мех норку, мохер и др., потом спекулируют».
Но после рассмотрения информации компетентные товарищи пришли к выводу, что «проверить перечисленные сведения не представляется возможным». Однако после изучения всех обстоятельств личной жизни и деловых качеств Молчанова пришли к выводу:
«Полагали бы целесообразным рассмотреть вопрос о направлении тов. Молчанова Ф. Я. из аппарата ЦК КПСС на другую работу».
Время от времени зарвавшихся руководящих товарищей наказывали не только отстранением от должности, но и исключением из партии и даже лишением свободы. Как и всегда, суровее всего наказывали бравших не по чину. А к концу эры Брежнева, как вспоминали оперативники МВД СССР, они неожиданно стали узнавать от своих «оперативных контактов», что изъятые у осужденных спекулянтов и коррупционеров особо ценные произведения искусства и ювелирные изделия работы лучших мастеров оказывались не в музеях или Гохране, а в коллекциях высокопоставленных руководителей. Так что, если исключить публичные казни, сходство со стародавней системой оборота «безгрешных доходов», описанной послом Дж. Флетчером, стало почти полным.
И в этом не было ничего удивительного. «Люди вышние», как и тогда, пребывали в рабской зависимости от первого человека в государстве, который в один момент может лишить всего и вся. Право собственности народа, как и тогда,— чистая условность. Разве что грабить людей стали по большей части экономически, не злоупотребляя прямым насилием.