|
Танец на сломанных пальцах |
 |
| Фото: ЭДУАРД КОРНИЕНКО |
| Мансур начал танцевать, чтобы остановить войну |
Победа на краю света
— В номинации "Этнический фольклор" побеждает Мансур Мусаев, 10 лет, Грозный, Россия! — громко по-английски объявил ведущий. Зал дружно зааплодировал. Мансур вскочил и снова сел в кресло. С мест закричали слова поддержки, а ребята из сборной команды России подтолкнули мальчика: "Иди скорее, а то передумают!"
За этого 10-летнего танцора на Международном чемпионате исполнительских видов искусства в ЮАР болела не только его мама, обычная грозненская учительница, но и вся сборная России. Даже соперники Мансура забыли о конкуренции и радовались его победе.
У Мусаевых не было наличных денег, и они не позволяли себе в Кейптауне никаких развлечений. Правда, уже на третий день к Саците Мусаевой стали подходить благополучные мужчины и женщины и осторожно, чтобы не видели дети, давать ей деньги: "Это Мансуру на сладости".
— А вы где живете? — спросила однажды у Сациты маленькая подружка Мансура Маша Чумаченко.— Грозный — в Чечне, я знаю. И там идет война. Как же вы поедете туда?
Подумав, девочка сказала:
— Я буду молиться за вас, чтобы вы доехали и вас не ранило.
У Сациты глаза заблестели от слез. Она теперь часто плачет, когда встречает чужое участие. Потому что она ничего не забыла.
Мансур тоже ничего не забыл. Но в этот день, стоя с мамой на мысе Доброй Надежды и глядя на Атлантический океан, он думал только о том, что его мечта сбылась и он победил.
— Мама, ведь мы с тобой на самом краю света стоим,— сказал он.— Я видел вчера карту. Там, за нами, ничего больше нет.
Запретная тема
 |
| Фото: ЭДУАРД КОРНИЕНКО |
| Ахмат Кадыров называет Мансура своим маленьким другом |
Еще в 95-м Мусаевы перебрались в подвал, где уже жили восемь семей. Когда мощные удары сотрясали землю, маленький Мансур вздрагивал, прятался в угол и кричал от страха. Поэтому взрослые, заслышав гул приближающихся самолетов, начинали громко бить в ладоши и кричать: "Мансур, лезгинка! Танцуй, Мансур!" И мальчик, радуясь всеобщему веселью, начинал отплясывать, а люди кричали и хлопали сильнее. И только когда все понимали, что все кончилось — самолеты ушли, а мальчик танцует, напряжение спадало, и Сацита обнимала уставшего сына. Но однажды бомбили очень сильно. Мансур остановился в середине танца, втянул голову в плечи и бросился вон из подвала. Никто и опомниться не успел. Когда Сацита выскочила следом за сыном, мальчик лежал, присыпанный землей — ударной волной его отбросило на несколько метров от дома. С тех пор ребенок почти не видит левым глазом.
В августе 96-го в город снова вошли боевики. Обитатели подвалов узнали об ультиматуме Грачева: всем гражданским в 48 часов покинуть город. Машины гуманитарных организаций ездили по городу, собирая людей. За Мусаевыми и их товарищами по несчастью приехала машина "Врачей без границ".
— В это время рядом взорвали роддом,— вспоминает Сацита.— Мы стояли у машины и смотрели на женщин. Они убегали из роддома в забрызганных кровью халатах. А потом последней пошла совсем молодая девушка. У нее халат тоже был в крови, а на руках она держала ребенка. Ребенок был голенький, поверх пеленки и не шевелился, а по пеленке тоже стекала кровь. Ей врачи что-то сказали, позвали с нами, кажется, а она даже не услышала. Мы смотрели ей вслед, а потом нас стали запихивать в машину, и только в машине я поняла: Мансур вцепился мне в руку, пальцы у него побелели, и он смотрит на эту девушку из окна. Так и держал меня всю дорогу. Мы тогда набились в эту машину и поехали, а коридора никакого не было, все время вокруг стреляли. В Старосунженском лесу нашу машину остановили какие-то военные — в черных повязках на головах, с автоматами. Они забрали у нас медикаменты, продукты и сказали: "Вы должны исчезнуть из этого радиуса за 30 секунд". Машина наша рванула с места, раздалась пулеметная очередь вслед. Но это, видно, так, по воздуху, пугали.
— Мы приехали в Старые Атаги к моей сестре,— продолжает женщина.— Мансур почти не спал, дрожал, всего боялся. Там мы и досидели ту войну. В Ингушетию мы уже во вторую войну перебрались. Дом у нас полностью разрушен, жить негде, а у нас еще пятеро детей, двое — совсем маленькие. Куда нам было деваться? Мы уже почти четыре года живем в бараках, где был раньше плодоовощной завод. Зато там не страшно. А Мансур и сейчас боится ночи. Когда темнеет, берет меня за руку и говорит: "Мам, нас никто не заберет?" Муж мой ругается: мол, не подобает мужчине так вести себя. А мне сына жалко. У нас в доме война — тема запретная. Когда Мансур вспоминает бомбежки и тот Грозный, у него губы дрожат.
Не мужское это занятие
В 99-м, когда Мусаевы стали беженцами, родственники посоветовали Саците отвезти мальчика в Москву: там, может быть, вылечат глаз. В Морозовской больнице Мансур стал душой всего отделения. По вечерам он включал магнитофон, собирал медсестер и объявлял: "Концерт для вас!" — и танцевал под дружные аплодисменты. "Ну что, Мцыри, как твои глазки?" — спрашивал лечащий врач. В больнице его так и называли — Мцыри. Врачи посоветовали Мусаевым обратиться в Центр микрохирургии глаза Святослава Федорова. Там мальчик обследовался, но на операцию денег не было, и Сацита с сыном вернулись домой.
В Ингушетии Мансур пошел в Дом детского творчества и поразил преподавателя по народному танцу пластикой и умением держаться. И тот решил отстаивать талантливого ребенка, зная, что отец Мансура, мастер спорта по вольной борьбе Карим Мусаев, не одобряет занятия сына танцами.
— Не мужское это занятие,— сказал Карим при встрече.
— Когда он стал танцевать, я чуть не заплакал,— убеждал преподаватель.— У этого ребенка большое будущее!
И убедил. Его правоту подтвердил конкурс молодых исполнителей "Созвездие", который проводился в Ингушетии в 2000 году. Мама сшила Мансуру из потертой школьной занавески сценический костюм, из старой кожи смастерила обувь, и ее сын победил. Это была первая победа Мансура. Потом были конкурсы "Утренняя звезда", "Лето-2000" в Нальчике и "Филантроп" в Пскове. Чтобы попасть на последний, весьма серьезный конкурс, нужны были деньги — на дорогу, проживание и уже настоящие костюмы и обувь. Сацита обошла всех знакомых с просьбой о помощи. Когда надежда почти умерла, ей неожиданно позвонил бывший спортсмен Арсен Харсиев, московский чеченец, живший когда-то в Грозном.
— Мы жили тогда очень бедно,— вспоминает Сацита.— У нас не было даже сахара в чай. Мы ходили в Думу, нам назначали время приема 12 часов, и до пяти мы ждали на улице. Нам не на что было купить даже еду. Мы покупали бутылку воды и сухарики и так питались весь день. Арсен дал денег, купил нам костюмы, обувь, оплатил дорогу в Псков. Он и потом нам помогал чем мог. Если бы не этот парень, мы никогда не вышли бы на мировую сцену.
Вскоре после очередной победы кто-то из знакомых принес Саците книгу, написанную вдовой Святослава Федорова. В этой книге Ирен Федорова вспоминала о талантливом чеченском мальчике и обещала ему безвозмездное лечение в своей клинике. Мансур радовался не столько тому, что вылечит глаз, сколько новой поездке и знакомству с новыми людьми. Мусаевы созвонились с врачами и, получив подтверждение, засобирались в дорогу.
Но неожиданно Мансур получил приглашение в состав сборной России на международный чемпионат, организованный Голливудом в Южной Африке. Поездка стоила $13,5 тыс., и Сацита поначалу отказалась: такие деньги беженцам и не снились. Однако женщина не привыкла сдаваться. Она отправилась в Москву и месяц искала спонсоров. А потом знакомые привели ее к Ахмату Кадырову, который уже слышал о новом Махмуде Эсамбаеве — так теперь называют Мансура знающие его люди. Кадыров согласился стать спонсором, просмотрел смету и перечислил деньги организаторам поездки. Так Мансур впервые попал за границу.
Золотой танец
Сацита знала, что ее сын победит. Она поняла это, едва только увидела его в новеньком костюме тореадора, который был так непохож на все, что носил мальчик прежде. И костюм горца был сшит именно на ее сына, и танцевал Мансур так, как никогда. Он всегда любил народные вайнахские танцы, а здесь, на чемпионате, пристрастился и к латиноамериканским, подметив, что эти танцы чем-то похожи. Он с ходу повторил ритм, отбитый мальчиком-мулатом на неведомом кожаном барабане, а вот другие сделать этого не смогли. И не помешала ему даже серьезная неприятность. Когда в финале Мансур исполнял танец горца (почти весь танец — на носках), а зал завороженно следил за его движениями, Сацита почувствовала неладное, увидев резко сжатые губы и побледневшее лицо сына. Он дотанцевал и ушел за кулисы и только там расплакался от боли: во время танца мальчик сломал два пальца ноги. Именно за этот танец Мансур получил "золото". Вторая золотая медаль досталась ему в номинации "Народный инструмент".
Маленький друг президента
Ахмат Кадыров теперь называет Мансура своим маленьким другом. Во дворе большого дома президента Чечни в селении Центорой Мансур появился вскоре после своей победы на чемпионате в Кейптауне. Аудиенции он ждал около двух часов — в дом постоянно входили разные делегации, и на мальчика в черной черкеске и папахе никто не смотрел. Тогда Мансур стал танцевать. Без музыки. Гости останавливались и с любопытством наблюдали за лезгинкой. Бойцы из личной охраны Кадырова собрались вокруг мальчика и стали азартно хлопать в такт его движениям. К ним присоединились альфовцы — они тоже попали под влияние этого 10-летнего гения. Через 10 минут во дворе было тесно от людей в камуфляже. Мансур остановился, переводя дух и победно оглядывая свою аудиторию. Он снова оказался в центре внимания и теперь был доволен.
— Это ты в Америку ездил? — спросил у Мансура молодой охранник и, не дожидаясь ответа, сказал товарищам: — Этот пацан золотую медаль получил в Америке! (Напомним, состязание в Кейптауне проходило под эгидой Голливуда.)
Мансур протянул бойцам свои фотоальбомы. И почти на час охрана была выведена из строя — стоя и сидя на корточках, рослые парни разглядывали альбомы и с уважением разговаривали с мальчиком.
— А эту фотографию ты зачем сюда положил? — удивились парни, рассматривая снимок разрушенного дома Мусаевых в Грозном.— Тут такие яркие и красивые фотографии. Убери эту, она все портит.
— Нет,— возразил Мансур.— Я ее не уберу. Это мой дом!
— Молодец! — потрепал мальчика по голове появившийся наконец Кадыров.— Чеченцы тобой гордиться будут.
Мансур улыбнулся своему спонсору.
— Я, Ахмат-хаджи, загадал два желания, когда в Кейптаун ехал,— сказал он.— Чтобы я победил на чемпионате и чтобы ты победил на выборах и стал президентом.
Ребенок говорил совершенно искренне, и польщенный Кадыров засмеялся. Сняв папаху с головы Мансура, он наставительно сказал:
— Папаху надо носить вот так, чтобы уши не оттопыривались. Понял? Я-то знаю, давно ношу.
Сацита рассказала президенту, что теперь, после победы, повезет Мансура в Москву на лечение в клинику Федорова, что лечить Мансура будут бесплатно, но ей самой где-то надо жить и навещать мальчика. Кадыров отсчитал несколько стодолларовых купюр и отдал покрасневшей женщине.
— Ему в Америке предлагают учиться,— сказала Сацита.— Предлагали контракт подписать. Из нашей сборной одна девочка подписала, но там семья очень состоятельная.
— А ты хочешь в Америку? — спросил Кадыров у мальчика.
Тот сначала кивнул, а потом сказал:
— Вообще-то мне было бы интересно, но без своей семьи я нигде жить не хочу.
— А зачем тебе в Америку?! — обрадовался президент.— Ты же наша гордость! Помогай своей родине, танцуй. Мы вот мир сделаем, а тебя потом в хороший институт устроим. Договорились?..
Иногда, разглядывая медали Мансура в своем беженском бараке, Сацита думает о том, что годы страданий и унижений не прошли зря. Ее сын теперь звезда, его приглашают учиться в Америку. И называют его надеждой чеченской культуры не зря, ведь путевку в жизнь Мансуру подписал мэтр этнического танца Махмуд Эсамбаев. На своем последнем юбилее знаменитый танцор взял мальчика за руки и сказал:
— Посиди, преемник, на коленях у дедушки.
Конечно, в Америку Мансур не поедет: вряд ли семья найдет для этого деньги. Придется смириться и со многими другими проблемами. Мальчику нужен сильный преподаватель, в Ингушетии таких нет, а Мансуру придется остаться в Ингушетии вместе с семьей. Но Сацита верит, что раз уж удача выбрала ее маленького сына, значит, он все равно победит.
ОЛЬГА АЛЛЕНОВА