Почти на четыре месяца в десяти залах Зимнего дворца воцарился светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (1739–1791): Государственный Эрмитаж решил отметить 280-летие главного екатерининского полководца, фаворита и реформатора. Более тысячи предметов из коллекций Эрмитажа, Горного музея Санкт-Петербургского горного университета, Государственного мемориального музея Суворова, Государственных музеев-заповедников «Павловск» и «Царское Село», Государственного Русского музея, а также Казанского (Приволжского) федерального университета рассматривала Кира Долинина.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Выставка названа с юмором: «Это сам Потемкин!» — прямая цитата из Гоголя, «Ночь перед Рождеством». «"Это царь?" — спросил кузнец одного из запорожцев. "Куда тебе царь! Это сам Потемкин!" — отвечал тот». Гоголь знал, что писал, «сам Потемкин» был на юге России куда выше, чем любой царь-царевич, он был и завоеватель, и посланник императрицы, и строитель, и гроза непокорных, и отец родной. Главная фигура «времен Очаковских и покоренья Крыма», он в какой-то степени олицетворял собой екатерининское царство для не особо посвященных в тайны петербургского двора. И то правда, красавец: роста большого, грудь широкая, нос орлиный, чело высокое, глаза голубые, нежнейший румянец и «ровные, ослепительной белизны зубы». Пред таким великолепием пала императрица, падали и народы. Факт тайного венчания Екатерины и Потемкина то ли в конце 1774-го, то ли в начале 1775-го не подтвержден, но, охладев к нему в 1776-м, императрица оплакивала кончину своего Светлейшего через 15 лет, как молодая вдова.
Однако, несмотря на изобилие портретов и личных вещей на экспозиции, эрмитажная выставка все-таки не о любви и фаворитизме. Потемкин не был бы Потемкиным, если бы после него не осталось бы его империи огромного наследства. Военная реформа Потемкина должна была сильно облегчить солдатам их быт. Укороченные мундиры, сапоги вместо башмаков, введение летней полевой формы, отказ от париков, кос и пудры сделали жизнь солдата более сносной, о чем до него никто из русских императоров и полководцев не заботился. Введение строгой экономии и жестких правил вроде запрета на занятие солдат на частных работах, конечно, не оказалось окончательным, но коррупционную нагрузку несколько снизило. Казачьи войска стали регулярными полками российской армии.
Ну и Новороссия, Малороссия, и Крым, конечно. Сейчас не 2014-й, но тема присоединения земель тут правит бал. «Потемкин» — это о колонизации южных земель, о бешеном темпе строительства новых городов, задуманных как крупные уже с самого начала: князь основал Екатеринослав, Херсон, Севастополь, Николаев. Это о Черноморском флоте, который при Потемкине стал реальной военной силой. И о пятимесячной осаде Очакова, по поводу которой противники Потемкина выпили много его крови, ответом на что стал полуторачасовой штурм крепости и окончательное ее взятие. Вы скажете, что Потемкин — это еще и «потемкинские деревни», но миф об обмане государыни императрицы Потемкиным был давно уже развенчан академиком Панченко, доказавшим, что светлейший князь демонстрировал Екатерине во время ее знаменитого «Таврического вояжа» 1787 года проектные макеты будущих городов, а не то, что мы все до сих пор понимаем под словосочетанием «потемкинская деревня».
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Почти всему этому Эрмитаж уделяет внимание. И музею есть чем удивить. Роскошная трофейная турецкая палатка из светло-зеленого сукна с шитьем серебром и прочими красотами раскинута прямо в Николаевском зале вместе с не менее грандиозной композицией Франческо Казановы (родного брата великого авантюриста) «Взятие Очакова». Два огромных стола, по всем правилам сервированных: один — знаменитым «Сервизом с камеями», подаренным Потемкину Екатериной II, второй — «Потемкинским сервизом» Берлинской королевской фарфоровой мануфактуры, заказанным прусским королем Фридрихом Великим. Множество мундиров, которые, без сомнения, затмевает мундирное платье императрицы, но смотреть надо прежде всего именно на новые реформированные наряды российской армии. Куча даров (прежде всего дары Екатерины сердечному другу), вещей из многочисленных коллекций князя (Потемкин был большим любителем диковин, среди которых особенно привечал механизмы — знаменитые часы «Павлин» тоже ведь потемкинские), портретов больших и малых, книг из личного собрания Потемкина, среди которых есть даже Тора.
Сказать, что светлейший князь Григорий Александрович после этой выставки стал живее, нельзя. По этому пути явно решили не ходить вообще, а зря, потому как одного лишь любовного словаря Екатерины и Потемкина, где есть и «Гришенок», и «Гришифушечка», и «душенька Гришенька», и «кукла милая», и «мамурка», и «муж дорогой», хватило бы на то, чтобы оживить обоих. Любовь длилась не так уж долго, но сердечная близость оказалась долговечной — до последнего вздоха «Гришифушечки», ушедшего первым. И в истории этой близости екатерининский век с его сильными мира сего проявляется четче и живее, чем в скучных стеклянных витринах с хрустальными люстрами и парадными сервизами. Ну а если принять во внимание, что по некоторым из поныне существующих залов Потемкин ходил, а в других Екатерина его принимала, то жизнь вполне могла бы победить холодную архивную память. Правда, Эрмитаж этого не любит. Имперский музей предпочитает имперскую историю.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ