В Москве и Санкт-Петербурге прошли концерты Терри и Гьяна Райли. Слушать легендарного композитора, игравшего на клавишных, и его сына-гитариста в петербургский зал «Лендок» отправилась Кира Немировская.
Фото: Коммерсантъ / Алексей Смагин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Смагин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Смагин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Смагин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Смагин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Смагин / купить фото
Терри Райли вот-вот исполнится 85 лет. С белой бородой, переходящей в косичку, он похож на профессора Дамблдора, переодевшегося в красную индийскую рубаху и бейсболку. Свой концерт дуэт Райли провел на сильно затемненной сцене с непредсказуемо менявшейся время от времени сумрачной подсветкой и еще более необъяснимым задымлением. Отец и сын, мало отвлекаясь на публику, играли полтора часа с небольшими паузами на аплодисменты между примерно десятиминутными композициями и без всякой болтовни, обычной для джазовых концертов. А потом встали и ушли. Правда, публике удалось выпросить еще один номер на бис — Терри улыбнулся и даже сказал по-русски «спасибо».
Райли-старший вошел в историю музыки в 1964 году, сочинив «In C» — пьесу с «неопределенным количеством исполнителей», которая стала каноническим текстом американского минимализма. Изобретенный в ней стиль — главная находка новой музыки во второй половине XX века, здоровая альтернатива послевоенному авангарду. Там, где композитор-авангардист предлагает предельную жесткость всех нюансов текста и его исполнения ради пугающе сложного и дезориентирующего слух интонационно и ритмически результата, минималист использует четкий повторяемый ритм, простой мелодический паттерн и незатейливую гармонию, в случае Райли — оставляя остальные музыкальные «измерения» на выбор исполнителя. В отличие от «серьезных» минималистов — Райха, Адамса, Гласса,— Райли в следующие десятилетия минимализмом никак не ограничился, испробовав самые разные направления импровизационной музыки, от джаза до раги. В интервью он рассказывает об интересе к европейскому модернизму, к Шёнбергу и Бартоку, и без иронии употребляет слово «психоделика».
Минимализм Райли сегодня применяет дозированно и разнообразно — как один из возможных способов построения импровизации. Переходя от рояля к электронным клавишам, а то и играя сразу на том и другом, он начинает каждую композицию с какого-то привычно минималистского паттерна, но быстро отпускает ее на волю — все его импровизации стилистически переменчивы и космополитичны. В них есть и «восток-запад», и «электроника-акустика», и «архаика-модернизм», роскошные джазовые аккорды, ритм хабанеры и жутковатые кляксы нетемперированных электронных миксов, как будто занесенные из докомпьютерной кинофантастики про космос. В рецензии на один из прошлогодних концертов Райли корреспондент The Guardian сравнил одну из вещей с «Бахом, который попробовал сыграть бибоп». На российских концертах подобные произведения тоже были. Благодаря электронике тембров в распоряжении дуэта — целое море. Рояль и электрогитара были главными весь вечер, но с ними отлично сочетались квазидудук и напоминающий о гамелане звон. Сочиняя на наших глазах, отец и сын Райли показали, что такое идеальный дуэт: музыканты думают сходным способом и понимают друг друга без слов.
Музыка, которую сейчас делает Терри Райли, далеко ушла от «методичности» времен «In C», она проще, чем то, что он писал для «Кронос-квартета», менее экзотична, чем его последний «индийский» альбом «The Lion's Throne». И, как у всякой импровизации, качество ее не вполне предсказуемо. Одна композиция кажется полным надувательством, другая — просится на пластинку с названием вроде «Музыка для медитаций №20», зато следующие три оказываются совершенно блестящими. Главное, что сообщает нам Райли, играя на сцене,— это каким огромным обаянием обладает полная артистическая свобода: от фиксированного ли текста, композиционной драматургии или от актуальных стилей, в том числе тех, что когда-то были придуманы им самим.