Прямые иностранные инвестиции (ПИИ) в Россию в 2020–2021 годах будут главной темой форума ВТБ «Россия зовет!», что открывается 20 ноября в московском Центре международной торговли. Единственное, что о них можно сказать сейчас,— их параметры, как формальные, так и реальные, в ближайшие два года непредсказуемы, можно лишь утверждать, что большинство трендов прошлых пяти лет, видимо, прямо их определять не будут — ни положительные, ни отрицательные.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Тема, которая еще десять лет назад была главным предметом обсуждения всех российских инвестфорумов, в последние годы обсуждается как бы нехотя — причин не говорить много о ПИИ слишком много, и они слишком разнообразны и взаимосвязаны, для того чтобы говорить об их иерархии по значимости. В вопросе о ПИИ, формальная статистика которых предоставляется Банком России и международными организациями, смешивается так многое, что, например, июльская публикация ЦБ о достижении в первом полугодии 2019 года чистого притока ПИИ в $2,19 млрд на фоне оттока в $14,48 млрд во втором полугодии 2018 года почти не вызвала не только позитивных ожиданий, но и хотя бы внимания аналитиков.
И их вполне можно понять. Начнем с того, что более или менее известно всем, кто внимательно рассматривал данные ЦБ о структуре ПИИ — и чистых, и тем более структуры притока-оттока капитала. По крайней мере часть ПИИ в силу устройства глобализованного российского и иностранного бизнеса — это операции инвестирования и реинвестирования прибылей как российских, так и иностранных компаний в экономику РФ, которые собственно капитальными вложениями считать невозможно. ПИИ в Россию существуют, равно как и ПИИ из России в другие экономики, однако достоверно очистить их от некапитальных операций крупных компаний через две-три юрисдикции (с участием Кипра, Британских Виргинских Островов, Ирландии, Люксембурга, крупных экономик ЕС, все еще включая Великобританию, и наконец, добавим к этому использование самой России в качестве транзитной для ПИИ юрисдикции, что тоже возможно) не в состоянии даже Всемирный банк, МВФ и ОЭСР. Можно лишь предполагать, и то очень приблизительно. Последовательно добавим к этому уравнению с 2014 года еще несколько факторов, действующих различно, долгосрочно и нелинейно: изменение цен на нефть и системную девальвацию рубля, изменение денежно-кредитной политики ЦБ, кампанию «деофшоризации» в России и глобальную кампанию по ужесточению контроля над «контролируемыми иностранными компаниями», в РФ принимавшую особо нелогичные формы, ожидания «Брексита», грозящие изменить статус Лондона как финансового центра для СНГ, рост привлекательности США для ПИИ, изменение общеэкономической стратегии Китая, уровень активности российских госбанков и госмонополий, уровень беспокойства инвесторов по громким процессам в РФ — в том числе дело Baring Vostok, но не только оно. Это только часть того, что стоит учитывать, говоря о том, почему в конкретном квартале конкретного года последние пять лет объемы привлечения и погашения ПИИ в Российскую Федерацию составляли именно такую, а не иную цифру. Достоверно можно утверждать только одно: с 2014 года условно настоящие ПИИ в России уменьшались вместе с инвестиционной активностью, в 2017 году, предположительно, был достигнут пик их снижения, тренды 2018 года были очень неустойчивы, как, впрочем, и в 2019 году.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Возможно, именно поэтому опубликованное в октябре 2019 года исследование компании E&Y, представленное к заседанию Консультативного совета по иностранным инвестициям в Россию (КСИИ), выглядело очень диссонансно. С одной стороны, в E&Y прекрасно знают, что сегодня для ПИИ во всем мире не самое хорошее время, в 2019 году их объем во всем мире снижался на 15–20%, и в связи с этим относительная непривлекательность для инвесторов России мало что значит самостоятельно на фоне, например, сокращения на 42% мировых ПИИ во втором квартале 2019 года, пятикратного сокращения ПИИ в Нидерланды и огромного роста как приходящих, так и исходящих ПИИ в Германию. Но, показывает E&Y, если говорить не о статистических показателях, а о новых проектах — иностранные инвестиции власти России интересуют не столько в сводках ЦБ, сколько в виде новых бизнесов, предприятий, вложений в компании,— то все выглядит сильно лучше, чем можно было бы ожидать. В 2018 году иностранные инвесторы вели в России 211 проектов, это нерадикально меньше, чем в 2017 году (238), и это — девятое место в Европе.
Более всего проектов в АПК, химпроме и производстве пластиков, на третьем-четвертом месте — машиностроение и цифровые технологии, причем число проектов в цифре растет в полном соответствии с европейскими трендами. Отметим, если судить по поручениям правительства по итогам обсуждений октябрьского заседания КСИИ, то активность (выражающуюся прежде всего в выявленных рабочих проблемах — например, если вы не вкладываетесь в производство мебели и не планируете, то у вас вопросов о качестве регулирования этой отрасли на КСИИ не возникнет по определению) иностранные компании имеют в химии, АПК и пищепроме, машиностроении (в том числе в сфере роботизации производства в этом секторе), а также в производстве стройматериалов и в электроэнергетике. Если бы верен был тезис о том, что ПИИ в России чисто имитативны и почти полностью связаны с трансграничными операциями российских компаний, то откуда бы такой интерес участников КСИИ к условиям инвестиций в Россию — от PepsiCo до SAP? Да и невозможно сказать, что специальные усилия властей России по привлечению инвестиций не работают. Так, около трети ПИИ в РФ в 2014–2018 годах — это вложения в Дальний Восток, где проводится активная кампания (в том числе в рамках ТОР и свободных портов) по привлечению инвестиций в развитие этого региона. В остальном же география ПИИ в России вполне предсказуема: это в основном две крупнейшие городские агломерации РФ, московская и петербургская, и в меньшей степени инвестиционно активные территории (Калуга, Казань, Краснодар, Ульяновск).
Другое дело, что, разумеется, и предполагаемые объемы реальных ПИИ, и их доля в общем объеме инвестиций в экономику России, и влияние их на инвестклимат в России действительно существенно меньше, чем те же показатели в открытой, качественно регулируемой и существенно интегрированной в мировой рынок развивающейся экономике без принципиальных барьеров для привлечения ПИИ и для создания иностранными инвесторами в этой юрисдикции новых прибыльных инвестпроектов. Россия в рейтинге Doing Business входит в топ-30 самых привлекательных юрисдикций мира, и это радикально расходится с соответствующим масштабам этой экономики притоком ПИИ и присутствием здесь иностранцев. Часть причин перечислена выше. Этот список следует дополнить еще и последствиями уникальной траектории развития корпоративного сектора в РФ в последнее десятилетие: если до 2009 года страна очень во многом ставила на ПИИ как на средство модернизации российской экономики (а к концу этого периода можно было даже говорить о том, что власти в России часто предпочитают иметь дело не с крупным частным российским капиталом, а с крупным иностранным), то после 2009 года РФ — это конгломерат интересов крупных госбанков и крупных окологосударственных компаний: в такие юрисдикции ПИИ также приходят, но по иным каналам, на иных условиях, чем в обычные экономики, и хуже. Не говоря уже о том, что сопоставимыми аналогами такой юрисдикции в мире являются Китай, ЮАР и Бразилия, каждая из которых имеет свои неповторимые проблемы во взаимоотношениях с ПИИ.
Тем не менее именно конец 2019 года может быть особенно интересным для старта обсуждения будущего иностранных инвесторов в России. В первую очередь вопрос о том, в какой степени РФ способна поднимать уровень экономического роста, перестает быть теоретическим. Если снижение темпов роста ВВП в 2017–2019 годах было временным и с 2020 года есть шансы хотя бы на ускорение темпов экономического роста — вслед за приходом в госдолг России в 2018 году нерезидентов вполне вероятен и рост интереса к ПИИ. Усилить этот интерес могут два новых недооцениваемых фактора. Первый — кампания дерегулирования условий предпринимательства, в России известная как «регуляторная гильотина». Второй — ожидаемый закон о «соглашениях о поощрении и защите капиталовложений» (СЗПК), очень существенно и по не самой распространенной в мире схеме гарантирующий важнейшие условия всех крупных инвестпроектов в России. Даже в ослабленной в сравнении с СЗПК форме аналоги, специнвестконтракты, в последнее десятилетие произвели реальную революцию в российской автомобильной промышленности — то, чего не происходило с ней до этого десятилетиями, несмотря на все усилия властей РФ.
При успешном совпадении этих факторов (СЗПК, дерегулирование, экономический рост в силу роста госинвестиций, в том числе инфраструктурных) и неизменности нынешних преимуществ российской юрисдикции (нормализованная инфляция, недоинвестированность, свобода движения капитала, относительная квалифицированность рабочей силы, отсутствие острой социальной и политической напряженности на уровне, например, Латинской Америки, высокий уровень цифровизации) рисками ПИИ в России останутся прежде всего риски внешнеполитические (санкции, контрсанкции, кульбиты российской внешней политики), внутриполитические (в основном связанные с силовиками) и управленческие (слабое распространение и принятие современных технологий управления в России скорее недооценивается). С тремя последними рисками в 2020–2021 годах, видимо, ничего не произойдет — и для иностранных инвесторов, не готовых их принимать, Россия останется территорией, в которую инвестировать нельзя.
Число же тех, кто готов инвестировать в Россию с их учетом, выяснится как раз в 2020–2021 годах: если их будет много, все, что мы знали в последнее десятилетие про ПИИ в Россию, в основном можно будет сдавать в архив и поднимать из архива данные 2004–2009 годов, времени локального пика иноинвестиций в Россию в последнее время. Возможны и более высокие ставки: за это время многое изменилось (и не только к лучшему) в мире и (не только к худшему) в самой РФ. В общем, есть что обсудить — без большой уверенности, без радужных ожиданий, в рабочем режиме.