Вчера в Нью-Йорке отмечали вторую годовщину террористической атаки 11 сентября. На месте разрушенных башен-близнецов читали "Книгу мертвых", в которой собраны трогательные подробности о каждом погибшем под развалинами, зажигали свечи и носили по городу процессией огромные венки. О войне и политике почти не говорили. Теперь, опомнившись от патриотического испуга, о войне и политике в связи с 11 сентября говорит телевидение.
Ночью накануне 11 сентября казалось, будто по всему нижнему Манхэттену рассыпались светлячки. По улицам даунтауна, по платформам метро расходились небольшими группами люди с фонариками в руках, со свечками в бумажных пакетах, с пластмассовыми какими-то трубками, которые, если потеребить, то они светятся желтым. Это оканчивался траурный марш со свечами, начавшийся в 19.00 на Юнион-сквер и собравший, по данным нью-йоркской полиции, семь тысяч человек. Люди с огоньками в руках потом долго еще сидели в кафе Гринвич-Вилиджа, Сохо и Челси, и было непонятно, принесли ли они траурные свечки с собой, или просто у них на столиках официант зажег свечку. Было непонятно, то ли весь город скорбит, то ли никто не заметил этих людей с фонариками в руках и с портретиками погибших, приколотыми на лацкан.
На фоне двух прожекторных лучей, которыми светят по ночам вертикально в небо более или менее там, где стояли башни-близнецы, траурная демонстрация смахивала на призрачный карнавал, а демонстранты еще тащили на носилках подсвеченную деревянную скульптуру, изображавшую разрушенные небоскребы, как носят на карнавалах деревянные статуи Святой Девы.
На металлическом заборе, огораживающем расчищенный на месте небоскребов глубокий котлован, по мере того как подходили новые демонстранты, оказывались пришпиленными к решетке свежие фотографии. Например, молодой мужчина в военной форме с двумя девочками на коленях — и подпись фломастером: "Папочка, мы скучаем по тебе". А в котловане ползают экскаваторы и лежат рельсы. А на заборе — фотография молодой женщины и подпись: "Не надо ничего строить на могиле моей сестры".
Люди у котлована обнимались и плакали. Начальник караула выкрикивал протяжные военные команды, и караул то вскидывал на плечо белые, казавшиеся бутафорскими винтовки, то отдавал честь, то стоял по стойке смирно. А демонстранты шли мимо и поднимали над головой пальцы, растопыренные латинской буквой V. В смысле победа?
На площади Юнион-сквер, с которой отправлялся траурный марш, я встретил двухлетней давности знакомцев, активистов антиглобалистского движения "Интернациональный ответ". Они были растерянные какие-то и раздавали демонстрантам флаеры, сообщавшие, что в среду — траурный марш со свечами, а в воскресенье — театрализованное шествие против саммита ВТО в Мексике. Памятник президенту Вашингтону не был уже исписан с головы до ног антивоенными лозунгами, на проезжавших мимо автомобилях не было звездно-полосатых флагов. Антиглобалистка по имени Сьюзи узнала меня и сказала:
— Ты видел заголовки новостей по телевизору?
Я видел. Новостные программы по телевизору выходят теперь под заголовками "Все еще война", "Цена войны", "Ислам и демократия", "Нация изменилась". Президент Буш по сто раз повторяет с экрана, что американская нация станет поступать в своих интересах так, как считает нужным. Эта фраза президента повторяется так часто, что перестала быть пропагандой и стала абсурдом. Во всяком случае, Сьюзи думает, будто фраза звучит абсурдно. Она говорит:
— Ты же видишь, телевизор стал критиковать правительство. Мы два года читали только районные газетки, только в них писали, что после 11 сентября Нью-Йорк похож на Белград, Кабул или Багдад.
Я говорю:
— Сьюзи, просто у вас скоро выборы. Может быть, 11 сентября стало просто памятной датой вроде Бостонского чаепития или последней битвы генерала Каспера? Вот ведь торгуют же с одного и того же лотка хрустальными модельками башен-близнецов и майками с надписью "Я пережил блэкаут".
— Нет,— отвечает девушка.— Я не помню даты Бостонского чаепития и не помню уже, какого именно числа в Нью-Йорке отключали свет. А 11 сентября я всю жизнь не смогу думать ни о чем, кроме мира. Мы действительно пережили блэкаут.
Это игра слов. Словом blackout ("затмение") называют равно отключение света в городе и помутнение рассудка. Сьюзи имеет в виду, что 11 сентября два года назад у американцев прошло помутнение рассудка.
"Мир" — это сегодня самое модное слово в Нью-Йорке. Половина демонстрантов одеты в майки с надписью "Страж мира". Отельный менеджер тоже говорит, что всю жизнь 11 сентября будет думать о мире. Таксист-индус собирается всю жизнь 11 сентября думать про то, что миру нужно равновесие и нельзя Америке быть единственной великой державой. На муниципальных выборах в Гринвич-Вилидже плакаты снабжают лозунгом "Вилиджу нужен миротворец". Слово "мир" каждый человек в Нью-Йорке, кого бы я ни спросил про 11 сентября, повторяет по тысяче раз. При этом продолжается война, а телевизор вопрошает, доколе она будет продолжаться. При этом общественное мнение восьмьюдесятью процентами голосов не хочет передавать войну в Ираке Организации Объединенных Наций, потому что не верит, что ООН может добиться мира. Странные они какие-то.
11 сентября с самого утра молодые люди стоят у котлована и, передавая друг другу "Книгу мертвых", читают про человека, который любил играть в гольф, но погиб; про пожарного, который имел двоих детей, но погиб; про уборщицу, которая ждала гражданства, но погибла; про секретаршу, которая собиралась замуж, но погибла тоже. Некоторые ждут, что к котловану приедет вице-президент, а тот все не едет по соображениям безопасности.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН