30 мая в Москве открывается Х международный фестиваль кино о новой культуре Beat Film Festival. Когда-то форум задумывался как знакомство с документальными фильмами о музыке, но в его программе уже давно не только кино о музыкантах. Отдельная секция посвящена отечественным лентам. Откроет смотр фильм Фрэнсиса Уэйтли «Дэвид Боуи. Путь к славе», завершающий кинотрилогию журналиста Би-би-си о великом рок-музыканте. Борис Барабанов поговорил с Фрэнсисом Уэйтли о поворотных моментах в биографии молодого Дэвида Боуи, о его учителях и о возможности байопика о Боуи.
Режиссер Фрэнсис Уэйтли
Фото: Michael Loccisano / Getty Images for HBO
— В какой момент начинается ваше повествование?
— Мы начинаем в 1966 году. Это момент, когда Дэвид Джонс официально меняет свое имя на Дэвида Боуи. Затем мы ломаем ход повествования и рассказываем о его детстве, об отношениях с родителями. Потом возвращаемся в 1966-й и в нормальном хронологическом порядке идем до 1973 года, до того момента, где начинался первый фильм трилогии — «Дэвид Боуи: Пять лет».
— Логика повествования прямо как в «Звездных войнах».
— Спасибо за сравнение. Да, мы начали историю с середины, потом рассказали о том, что предшествовало смерти Боуи («Дэвид Боуи: Последние пять лет»), а теперь сняли фильм о том, как он стал тем, кем он стал. Должен сказать, я никогда не смотрел эти фильмы в правильном с биографической точки зрения порядке. Мы ведь не задумывали трилогию.
Мы начали снимать Боуи, когда он был жив. Я рассказывал о нем, опираясь на мои юношеские впечатления,— я был его фанатом.
Второй фильм я снимал по просьбе Би-би-си, когда он умер. В первом фильме я задавал вопрос: «Разве не удивительно, что этот парень постоянно менялся?». Во втором фильме я говорил: «Да, сам он постоянно менялся, но темы его песен оставались неизменными». Аутсайдерство, отчужденность, неизбежность смерти, слава — все это интересовало Боуи на протяжении всей карьеры. В третьем фильме я рассказываю о том, как этот блок тем сформировался.
В период с 1962 по 1970 год Боуи менялся постоянно, каждые полгода это был фактически новый человек. Он пробовал все. Ему нравилось исследовать мир именно таким способом — меняя самого себя, деля жизнь на отдельные истории, имеющие начало и конец. В первом фильме мы показывали, как эти перемены были частью его борьбы за известность.
Смотрите, сейчас я делаю фильм о Долли Партон. У них с Боуи есть кое-что общее. Они были помешаны на стремлении к популярности. Она еще в детстве сформулировала для себя цель: богатство и популярность. Для Боуи деньги были не так важны, как слава. Он хотел прийти к славе своим собственным путем. И это у него получилось. Я думаю, это свойства любого гения: четко сформулированная задача и уверенность в себе.
В задачу Боуи не входило стать рок-музыкантом. Он мог прекрасно обходиться одной лишь акустической гитарой и по природе своей был скорее фолк-исполнителем.
Вы можете услышать это на альбоме «Space Oddity», а также на «Hunky Dory» и позднее — на «Heathen». Он стал играть рок, потому что рок мог привести его туда, куда он хотел попасть. К славе.
— Если бы меня спросили, в какой момент Дэвид Боуи сделал самый правильный выбор в своей карьере, я бы сказал, что это случилось, когда он осознал, что нужно не только хорошо петь хорошие песни, но выглядеть так, как никто другой. На него должно быть интересно смотреть. Этот момент есть в вашем фильме?
— Вы знаете, я бы все-таки сказал, что переломным стал момент, когда его индивидуальность проявилась в вокале, когда он перестал подражать Рэю Дэвису, Питу Таунсенду, The Beatles или каким угодно еще артистам. У него был необычный вкус, во многом похожий на вкус Сида Барретта. Вы можете обнаружить эту странную чувствительность Боуи на самом первом альбоме — «David Bowie» (1967). Даже раньше, в поп-песнях, таких, как «Can't Help Thinking about Me», он был немного не таким, как того требовал поп-жанр, поэтому, вероятно, он и не добился с ними успеха. Так что переломный момент случился, когда он перестал себя обманывать и пытаться быть похожим на успешных артистов.
В нашем фильме звучит песня «London Boy», вот ее я назвал бы точкой поворота. Это 1966 год, но в этой песне уже есть все, за что мы полюбили позже «классического Боуи». До нее он лез из кожи вон, чтобы быть как другие, но в этот момент все встало на свои места. Другим поворотным моментом стала встреча с Кеном Питтом, его менеджером. Кен Питт открыл ему мир варьете, эстрадных шоу, мир, которому Боуи не придавал значения, считая себя без пяти минут рок-звездой. Знакомство с миром яркой костюмированной поп-музыки не дало мгновенного результата, но Боуи активно использовал эти впечатления в дальнейшем, когда формировался, как артист с ярким имиджем. Возьмите песню «She's Got Medals». Это песня о том, что значит быть трансгендером. Представьте себе 1966 год. Кто тогда писал о трансгендерах? Никто. В общем, все, что требовалось, было у него в руках, ему оставалось только почувствовать, что же сработает.
И настоящий аппетит проснулся у Боуи, когда он выпустил песню «Space Oddity». Его стали узнавать: «О! Это тот парень, который написал "Space Oddity"!» До этого он был, я бы сказал, второстепенным персонажем. Музыканты его тогдашней группы The Hype, включая гитариста Мика Ронсона и будущего продюсера альбомов Тони Висконти, жили под одной крышей и питались фастфудом. И вдруг у Боуи появилась возможность покупать чуть более дорогие вещи. Этого оказалось достаточно, чтобы в нем проснулся настоящий вкус к славе. Он понимал, что одной песни мало для успешного альбома, и он почувствовал, что нашел, наконец, своего персонажа — майора Тома. Майор Том был нужен людям. Боуи понял, какие герои требуются публике, и ему стало легче сочинять популярные песни. И наконец, еще один поворотный момент — это концерт в Гластонбери в 1971 году.
— Мим Линдси Кэмп, наставник и любовник Дэвида Боуи в конце 1960-х, прожил долгую жизнь и наверняка мог вам многое рассказать.
— Мы отсняли его за несколько месяцев до смерти. Он был в отличной форме, продолжал танцевать, играть и преподавать. У него был новый бойфренд, и он просто светился от счастья. Думаю, он умер счастливым человеком. Биографы Боуи склонны преуменьшать то огромное влияние, которое оказал на него Линдси Кемп. Но я считаю, что «Ziggy Stardust» был создан Боуи под большим влиянием Кемпа. Кемп раскрепостил Боуи. Когда Боуи переехал в его квартиру, он оказался в самом чреве центрального Лондона. Как в самой квартире, так и у ее дверей тусовались проститутки, наркоманы, геи, лесбиянки, и надо сказать, для Боуи это был совершенно новый мир. Нечто похожее примерно в то же время происходило с Лу Ридом в Нью-Йорке. Кемп говорил Боуи: «Здесь ты можешь делать все, что хочешь». Кемп помог Боуи освободиться от предрассудков и комплексов.
Вот смотрите, Мик Джаггер был отличным танцором. У Дэвида Боуи для этого не хватало чувства ритма, он физически не был приспособлен к танцу.
Но обучение танцу у Кемпа помогло Боуи понять, как можно создавать на сцене иные миры. Пьеса «Пьеро в бирюзовом», которую поставили Кемп и Боуи, была очень важна для Боуи в первую очередь потому, что он научился создавать новых персонажей. В данном случае он создал Клоуна, который появлялся и в более поздних его работах. Что касается самого Линдси Кемпа, то мы многого не знаем о его частной жизни. И это то, чему Боуи тоже научился у него. За ярким персонажем есть человеческая тайна, которая не откроется никому. Линдси Кемп, как и Кен Питт и режиссер Майкл Армстронг, у которого Боуи сыграл в короткометражке «Образ», видели, что, работая с ними, он не дотягивает до идеала, но в нем точно есть нечто.
Боб Харрис, радиожурналист с Би-би-си, рассказывал, как однажды выступал в качестве диджея в одном из клубов Восточного Лондона и притащил с собой Боуи. А у того оказалась кассета с демо-версией «Space Oddity». Харрис пригласил его на сцену и попросил поставить песню. Толпа тут же начала свистеть, потому что песня явно не вписывалась в настроение танцевальной вечеринки. Некоторые направились к выходу. Харрис кричал в микрофон: «Запомните этот момент! Дэвид Боуи будет большой звездой!» Но ему никто не верил, несмотря на то, что он тогда был в большом авторитете и только что запустил журнал Time Out.
— Большую роль в карьере Дэвида Боуи сыграли его отношения с прессой. Рассказываете ли вы об этом в фильме?
— По случаю выхода «Can't Help Thinking about Me», его первого сингла, выпущенного под именем Дэвид Боуи, была устроена вечеринка. И вот, представьте себе, он входит в помещение, где собрались журналисты, промоутеры, антрепренеры, и говорит со всеми по очереди. Это 1966 год. И Боуи уже точно знает, кто здесь самые важные фигуры, а кто заслуживает только формального приветствия, кому стоит уделить больше внимания. Он сам был лучшим пиарщиком Дэвида Боуи из всех, кто у него был. То же можно сказать и о Мике Джаггере. Они понимали роль журналистов лучше, чем сами журналисты.
Боуи мог максимально приблизить к себе журналиста, использовать на протяжении нескольких лет, а затем просто выбросить из жизни — его место занимал другой.
И все журналисты знали, как у него это работает, и были готовы к этому.
Собственно, такой подход у него был и к музыкантам, и к фотографам. Он отбирал лучших, получал от них все, а потом менял на других. В чем-то Боуи, конечно, был макиавеллист, для него было очень важно все контролировать, чувства других его не очень волновали. Но все люди, с которыми он работал, впоследствии отзывались о нем только в положительном ключе. Такова была сила его обаяния. У меня самого был такой своеобразный опыт общения с Боуи. Когда мы познакомились, я стал посылать ему какие-то фильмы и книги, которые, как мне казалось, могут его заинтересовать. И в один прекрасный день он написал мне сообщение: «Похоже, ты задержишься надолго». Это значило: наш тип общения ему интересен.
Возвращаясь к теме общения с прессой… Знаете, я вспомнил одно интервью Боуи, где он рассказывал, как родилась песня «Starman». Когда был закончен альбом «Ziggy Stardust», у него не было песни, которую можно выпустить в качестве стартового сингла. Рекорд-компании нужен был хит. Боуи просто сел и задумался: что нравится сейчас людям? Им нравится рассуждать о космосе, о звездах. Что если взять эту тему и придумать простую поп-мелодию, что-то близкое к народным детским песенкам? И когда он определился с этими элементами, песня сложилась мгновенно, как будто сама собой. Его не смущала необходимость сочинять поп-хиты в срочном порядке, наоборот, он делал это с наслаждением. Песни «Absolute Beginners», «Fame», «Rebel Rebel», он сочинил быстро и легко. Он чувствовал — это будет продаваться. К слову, сам он космоса боялся и говорил, что полететь в космос — последнее, чего ему хотелось бы. Просто для его песен космос был удобной метафорой отчуждения.
И еще очень важное качество Боуи — предчувствие нового. Когда появился фильм «2001: Космическая одиссея», он почувствовал, что космос станет всеобщим наваждением. Всю жизнь он предощущал важные вещи. Если помните, когда-то он предсказал появление интернета. А в 2000 году заявил: «В будущем вы не сможете зарабатывать на продаже музыкальных записей, музыкантов будут кормить только гастроли. А музыка будет таким же предметом потребления, как вода или электричество». Так оно и вышло.
— Как по-вашему, когда популярность Дэвида Боуи достигла пика?
— После смерти. Я родился в 1966 году, и стал серьезно интересоваться музыкой в период альбома «Let’s Dance» (1983). Он находился в тени групп, которые тогда были у всех на устах, — Joy Division, The Cure, Bauhaus и других. На протяжении долгих лет у массовой аудитории было убеждение: после 1970-х Боуи не сделал ничего интересного. Только сейчас, после смерти, он стал безусловной величиной, практически святым. Это ревизионизм в его самом крайнем проявлении.
— Теперь вопрос, не касающийся фильма. Недавно в России вышла книга мемуаров американской певицы и продюсера Джоанны Стингрей, которая в 1980-е очень помогала советскому рок-андеграунду: через нее, в частности, Дэвид Боуи передавал нашим музыкантам инструменты, которые в СССР были дефицитом. В своей книге она пишет, что Боуи приобрел права на историю ее жизни, хотел снять фильм и сыграть в нем российского музыканта Бориса Гребенщикова. Вы что-то знаете об этом?
— Я никогда не слышал об этом. Могу сказать наверняка только одно. Дэвид Боуи интересовался тысячей разных проектов. Он постоянно загорался чем-то. То и дело слышалось: Дэвид будет делать это, Дэвид будет делать то. Его что-то цепляло, он тратил на это некоторое время, а потом в большинстве случаев переключался на что-то другое. Ему не хватало 24 часов в сутках, чтобы заниматься всем. Мы до сих пор узнаем о каких-то его затеях, которые так и не стали реальностью. То, о чем вы рассказываете, вполне могло иметь место.
Он интересовался русским изобразительным искусством, он записал «Петю и Волка» Сергея Прокофьева, он общался с русским андеграундом.
Так что — да, Дэвид Боуи мог сыграть роль русского музыканта, но насколько далеко зашло дело? Я не знаю.
— Откуда, по-вашему, взялась мода на байопики музыкантов? И стоит ли ждать игрового фильма о Дэвиде Боуи?
— Фредди Меркьюри, Элтон Джон, Дэвид Боуи — они все прожили яркие жизни. Мне кажется, таких героев в буквальном смысле больше не делают. Если говорить о том, каким мог быть байопик Боуи, то я, например, предпочел бы нечто вроде «Меня там нет» Тодда Хейнса. Мне почему-то не кажется продуктивной идея рассказать, например, о встрече Дэвида Боуи и Энди Уорхола в прямолинейном хронологическом стиле. Также скажу, что искать кого-то, кто был бы портретно похож на Боуи, было бы ошибкой. И еще было бы ошибкой сделать кино, охватывающее всю жизнь, весь каталог.
В моем фильме мы даем слово только тем людям, кто знал Боуи лично.
Я знаю, что этот подход был ему по душе, когда мы делали самый первый фильм — «Дэвид Боуи: Пять лет». Мне не интересно, что о нем думают журналисты или герои светской хроники. Даже члены его группы Гейл Энн Дорси или Эрл Слик, близкие ему люди, вряд ли могут судить о частной жизни Боуи. Слава богу, в нашем фильме есть много монологов самого Боуи. По этой же причине мне нравятся фильмы «Эми» об Эми Уайнхаус и «20 000 дней на Земле» о Нике Кейве. Я не думаю, что о героях следующих музыкальных эпох могут снять такие фильмы, как «Богемская рапсодия» или «Рокетмен». Мы не увидим байопик Radiohead, Jay-z или, скажем, звезд грайма. Между ними и аудиторией стоят юристы, бухгалтеры и так далее. Если такие фильмы и появятся, это будут дистиллированные байопики. Они никому не интересны.
