«Бежать по любому поводу к психоаналитику — западная манера»

В прокат выходит фильм «Ван Гоги» Сергея Ливнева — тяжелейшая семейная драма, после просмотра которой непременно хочется услышать и увидеть родителей. Накануне 8 Марта, дня, когда в России принято чествовать любимых женщин, исполнительный редактор «Коммерсантъ Стиль» Елена Кравцун поговорила с исполнителем одной из главных ролей в картине, Алексеем Серебряковым, о важнейших отношениях в жизни любого человека.

— Алексей, спасибо за фильм «Ван Гоги», некоторые сцены стали для меня настоящим откровением. В одном из интервью вы говорите, что психологически вам картина далась тяжело. С какими сложностями вы столкнулись? Они были, как я понимаю, эмоционального характера?

— Достаточно тяжело заглянуть в себя до такой степени глубоко, чтобы найти правильные ноты для этой, по сути, исповедальной истории. Эта картина, если попадает в твою душу, то заставляет тебя разбираться с самим собой. Это не проходной фильм, он оставляет след. И может быть, вы даже захотите его пересмотреть еще раз через какое-то время. Эту ленту необходимо смотреть на большом экране, потому что изображение Юры Клименко заслуживает того, чтобы смотреть кино не на компьютере, а в кинозале.

— Насколько мне известно, изначально в сценарии в центре сюжета были показаны отношения героя с матерью, а вовсе не с отцом. Мы беседуем с вами в преддверии гендерного праздника 8 Марта, когда важно вспомнить о главных женщинах в жизни — маме, бабушке. Какие у вас были отношения с мамой?

У меня, как, наверное, и у всех, были сложные отношения с мамой, которые менялись в зависимости от взросления — моего и ее. Это было «отношеньческим» путешествием, причем отношения эти разорвать невозможно, потому что родители тебе даны от природы.

—В отличие от реального путешествия, где ты можешь сказать «больше не хочу на Эверест» и вернуться, здесь такой возможности нет. Поэтому ты проживаешь ежедневно-ежечасно какие-то раздражения, обиды, порывы любви, милосердия, жалости, жертвенности, разочарования, бесконечную влюбленность, чувство родства и в то же время желание порвать пуповину. То есть огромный спектр эмоций, который только возможен. Это все, конечно, было и у меня.

— Вы по-настоящему были близки со своей мамой?

— В какой-то период был очень близок.

— А в каком возрасте у вас это произошло? Мне недавно исполнилось 30, и я только сейчас начинаю открывать близость отношений с собственной матерью, потому что до этого принять в себе и осознать ее черты было довольно тяжело. Когда это случилось у вас?

— Я вам советую попросить прощения и попытаться изжить эту вину, до того как вы, возможно, расстанетесь навсегда. У меня с мамой были очень близкие отношения, я даже не говорю про детство, когда вы совсем близки. Тебе больно, и ты, плача, бежишь первым делом к маме. Потом был переходный период, когда ты пытаешься разорвать пуповину, это нормально, и, наверное, где-то в 23 года, то есть до 30 у меня начались очень близкие отношения с ней. Потом у тебя уже у самого появляется семья, и эти отношения претерпевают какое-то превращение. Ты в большей степени занят уже организацией собственного пространства и собственного семейного счастья и уюта. Тем не менее я все равно каждый день звонил маме.

— Она поддерживала вас в стремлении стать актером, выбрать такой творческий путь?

— Она меня поддерживала во всех моих желаниях. Честно сказать, она меня поддерживала вообще, чем бы я ни занимался. Но справедливости ради, ничего плохого я и не хотел, поэтому ей было несложно это делать.

— В фильме «Ван Гоги» меня поразило, что главный герой настолько увлечен образом своего отца, что не может отделить образ родителя от образа человека в принципе. Мы часто забываем, что наши мамы и папы — тоже люди, у которых может быть и чувство зависти, и глубокая боль от нереализации в каких-то областях жизни...

— Родственная близость предполагает принципиально иную «отношеньческую» претензию.

Отец или мать — это не просто человек, а это человек, который тебя породил и который не спросил тебя — а хочешь ли ты жить вообще. Это был его выбор, и он тебя, по большому счету, обрек на существование в этом мире.

— Стоит ли винить родителей во всех своих бедах, как это происходит, например, в вашей картине?

— Я думаю, что стоит проживать то, что с тобой происходит, и пытаться понять, насколько ты прав и не прав. Вот мой персонаж в конце концов понял, что он был не прав, слава богу, он пришел к этому. Именно это дало ему возможность продолжать дальше жить. Ведь до этого он был безумно сконцентрирован на чувстве претензий к своему отцу.

— Во время просмотра семейных драм у меня всегда возникает один вопрос — почему никто из героев не находит в себе силы обратиться к психоаналитику? Ведь такая ситуация встречается сплошь и рядом.

— Потому что это не в нашей традиции. Ходить по любому поводу к психоаналитику — западная манера.

— Я воспринимаю поход к психоаналитику как душевную гигиену, чем он отличается от похода к зубному или косметологу?

— Согласитесь, что эта традиция появилась совсем недавно.

Вообще само понятие психоанализа довольно молодое. Это люди вашего возраста уже могут пойти на это, а я, например, до сих пор не очень понимаю и не очень готов доверять кому-либо то, что я испытываю.

Я скорее сам с собой разберусь или вместе со своим другом или женой. Психоанализ для меня — странная конструкция.

— Вы много разговариваете со своими близкими?

— Постоянно. О том, что они чувствуют, как провели этот день.

— Как вы думаете, почему ни одна женщина от героя-отца не ушла по своей воле? Ведь, по сути, он деспот и жить с таким человеком, несмотря на всю его очевидную гениальность, страшно...

— Без сомнения. Но, во-первых, мы не очень знаем про его женщин. Разве что про единственную женщину, я имею в виду персонажа Остроумовой, которую он, грубо говоря, исключил из своей жизни. Но остальные истории мы до конца не знаем. При этом мы понимаем, что умершую жену он действительно любил, хотя совершенно не знал, чем она живет. Ему было достаточно того, что она присутствует в его жизни. Такой психотип, он занят только собой и своей работой, так бывает.

— Если проводить параллель — в вашей жизни бывало что-то похожее? Вы человек творческой профессии, очень заняты работой...

— Нет, в моей жизни похожего не было. Я полюбил женщину, которая живет со мной вот уже 25 лет. Я люблю ее до сих пор с той же силой, как это описано в самых замечательных романтических историях и романах.

— Что такое, по-вашему, любовь?

— Дар.

— Дар свыше? Или дар человека человеку?

— Дар, как талант. Дар, который дается не всем. А свыше ли — я не знаю, поскольку я человек неверующий.

Дети и жена вдохновляют меня одним своим существованием в моей жизни. В связи с этим я испытываю себя совершенно удовлетворенным, потому что они заполняют большую часть моего существования.

Все остальное становится в общем-то только прилагательным по отношению к тому главному, что я имею. Они — главный смысл, который я обрел в жизни.

— Что помогает вам справляться с наплывом неприятных комментариев и выпадов в ваш адрес?

— Никак, я их не замечаю.

— Вы просто не читаете интернет? Не слушаете радио?

— Да, не читаю. И не специально не читаю. Просто в этот момент я, так получается, чем-то занят и поэтому эта буря эмоций проходит мимо меня.

— Вы производите впечатление очень цельного и внутренне светлого человека. Я сознательно в нашем разговоре не хочу задавать вам политических вопросов.

— А я бы вам и не ответил.

— Так, где вы черпаете эту внутреннюю силу?

— Если пафосно, то в своей семье, без сомнения. В жене, которая меня любит и смотрит на меня абсолютно восхищенным взглядом, в себе самом. В собаках, которые меня встречают, когда я прихожу домой, в детях, которые испытывают гордость за меня, не говоря об этом, но я по их глазам это вижу. Это вот и определяет мое существование.

— Ваши собаки из приюта?

Я подбираю собак прямо с улицы. Они по-разному появляются в моей жизни, но они все подобранные.

У меня таун-хаус, который позволяет иметь пять собак. Хотя и в квартире у меня жили три собаки. Самое большое количество собак, что у меня было,— семь.

— Ого! У вас с детства такая любовь к животным?

— Да. Я в детстве попросил у мамы собаку, и когда мне было 8 лет, принесли щенка. Это была моя первая любовь, первая ответственность, первая забота, первое понимание, что тебя любит безгласное существо. И любит тебя любого, каким бы ты ни был, в каком бы ты состоянии не находился, любит тебя в принципе. То есть совершеннейший — ну, если говорить в религиозных терминах — ангел, который вообще тебя не оценивает.

— Был ли у вас в детстве любимый сказочный герой?

— Я любил Маугли.

— У Пелевина в романе «iPhuck 10» есть фраза: «Без боли нет подлинного искусства». А вот вы что думаете по этому поводу?

— Я с этим согласен. Закон настоящего искусства — это конфликт, который лежит в основе любой драматургии. А конфликт, конечно же, болезнен, поэтому искусство невозможно без боли, сострадания, милосердия, совести. Иначе начинается уже постмодернизм, когда все достаточно цинично. Но к такому искусству лично я отношусь равнодушно.

— Как и к иронии?

— Ирония тоже бывает разная. Чехов был достаточно ироничен по отношению к жизни, но он любил людей и своих персонажей. Как и я люблю своих героев.

Беседовала Елена Кравцун