В Opera Garnier представили новую программу одноактных балетов. В ней одно возобновление — дуэт «Фавн» Клода Дебюсси в постановке Сиди Ларби Шеркауи (подробнее — см. “Ъ” от 25 сентября 2017 года). И две мировые премьеры — меланхоличное сочинение немца Марко Гёке «Собаки спят» и вольная трактовка «Свадебки» Игоря Стравинского, созданная шведским хореографом Понтусом Лидбергом. Из Парижа — Мария Сидельникова.
Балет «Собаки спят» рассказывает о человеческих странностях и наваждениях
Фото: Ann Ray/Opera national de Paris
Директор балета Парижской оперы, а в прошлом этуаль труппы Орели Дюпон уверена, что ничто так не питает артиста, как работа с авторами балетов, поэтому современных хореографов она исправно приглашает каждый сезон. На этот раз дебютантов двое.
46-летний немец Марко Гёке, бывший штатный хореограф Штутгартского балета и будущий худрук труппы в Ганновере, давно и хорошо известен за пределами родной Германии. Даже в Москве успели распробовать его «Одинокого Джорджа», и только с Парижем все как-то не складывалось. А меж тем поставить для Парижской оперы было мечтой Гёке, потому что у него две путеводные звезды — классический балет и танцтеатр Пины Бауш, и обе ведут в Париж.
Название «Собаки спят» стоит понимать буквально. У Гёке есть такса. Репетиции ли, интервью, поездки — он всюду с ней. Собачьи мысли и сны настолько завладели воображением хореографа, что он задумал сделать про них спектакль. Но на этом буквальности заканчиваются и начинается экспрессивный мир фантазий Гёке, населенный не собачьими, а вполне человеческими уязвимостями, странностями и наваждениями.
Его обитатели, как всегда, узнаваемы. Откуда-то из глубины сцены доносится пыхтение, сопение, нервные обрывки танцевальных фраз, произнесенные обрывками тел подчеркнуто бесполых существ: балерины затянуты в телесные купальники, танцовщики с голым торсом. Густой туман почти полностью скрывает артистов. Но в крохотном силуэте, который раздирает изнутри, словно в нем ожили сразу все герои Мунка и Бэкона, в импульсивных пор-де-бра, ради которых позвоночник извивается бескостным жгутом, невозможно не узнать этуаль Людмилу Паглиеро. Не уступала старшей коллеге в самоотверженности и Марион Барбо, заслуженно ставшая «первой танцовщицей» балерина с хватким умным телом. Тики Гёке пришлись по нраву и давно не заявлявшей о себе Мюриэль Зюсперреги. К мужскому составу тоже не придраться: у молодых «первых танцовщиков» Марка Моро и Артюса Раво скороговорки немца отскакивали от рук и от ног, а матерые этуали Матьё Ганьо и Стефан Бюльон мастерски допускали в них еще и мелодичные интонации.
С музыкой у Гёке свои отношения. Он любит ставить не под музыку, а вместе с ней. В начале спектакля заикающиеся «пике» и истерические подергивания рук даже не пытаются попадать в такт тягучего «Реквиема» Тору Такэмицу. Но чем дальше в «Сон», тем больше гармонии в дуэте танца и музыки. «Благородные и сентиментальные вальсы» Равеля, открывающиеся красивейшим женским трио, «Ноктюрны» Дебюсси и заключительная «April in Paris» голосом джазовой певицы Сары Воан словно усыпляют бушующие в теле неврозы. А финальное соло Ганьо, которое артист исполняет с упоительным самоотречением, выглядит лучшей метафорой умиротворения, а возможно, и смерти.
В иной тональности представил свой парижский дебют 42-летний Понтус Лидберг. Выпускник школы Шведского королевского балета, лет десять назад карьере танцовщика он предпочел ремесло хореографа. Необязывающий, беглый и очень кинематографичный почерк шведа пришелся по вкусу американцам. Фильм «Дождь», где под ливнем страдают от любви пары разных конфигураций, считается его творческим манифестом. После признания в США подтянулись и европейские компании. В апреле он был назначен арт-директором Danish Dance Theatre — главной современной труппы в Дании. И вот теперь еще одна веха — премьера в Парижской опере легендарной «Свадебки» Игоря Стравинского, «русских хореографических сцен с музыкой и пением», поставленных Брониславой Нижинской по заказу Дягилева в 1923 году.
Лидберг не стал, как Гёке, напускать туману. Главная декорация-лейтмотив его «Свадебки» — гигантская роза, которая то и дело спускается с колосников сцены. Цветущая вначале как символ зарождающихся чувств, она увядает с каждой попыткой покуситься на свободную любовь и связать отношения малейшими обязательствами: к финалу от нее остается лишь сухой безжизненный бутон. Порицает Лидберг не только институт брака, но и вообще любые традиционные постулаты. Если уж брак — то для всех. И все бы ничего, если бы свои прогрессивные взгляды он облек в не менее прогрессивную танцевальную форму, сделал бы их ярким коллективным высказыванием. Но два десятка молодых французских артистов полчаса заняты тем, что имитируют движение на сцене: убежали-прибежали-разбились по парам. Не в пользу Лидберга и музыка Стравинского. На фоне мощной пляски хора и оркестра под управлением дирижера Велло Пяхна ансамбль шведа казался еще более пресным. Что, впрочем, не помешало парижской публике тепло встретить премьеру: браков их ведь сколько еще будет, а «Свадебку» в Парижской опере услышишь нечасто.