В Москве торжественно открылась дизайн-студия и шоу-рум итальянского архитектора Марко Горини (Новинский бульвар, 7). Никогда до того контраст между сосредоточенностью дизайнерских произведений и оживленностью вернисажной публики не достигал такой степени напряженности. Комментирует ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Марко Горини в дизайне реализует стратегию, которую давно ожидали, но никак не могли воплотить. Он пришел в дизайн из мира высокой моды (сначала — модель, потом — PR-директор дома Armani) и превращает дизайн в высокую моду. Это значит — никаких разговоров о функции (вещь должна быть функциональна, но об этом неприлично говорить), о новых технологиях и материалах (это так же дико, как обсуждать на дефиле швейные машинки), ни слова о производстве и уж тем более его удешевлении — словом, ничего, что обычно произносит любой дизайнер, неважно кто — звезда уровня Филиппа Старка или бывший зампред Союза дизайнеров СССР. И вообще никаких разговоров — допускаются краткие восхищенные вздохи: "Настоящее совершенство!"
Эту модель дизайна Марко Горини привил покамест только кухням, хотя собирается и всему остальному дому. Кухни он сделал самые дорогие в мире. Модные дома немедленно их приобрели — кухни Горини и у Армани, и у Фенди, и на них записываются в очередь по всему миру, особенно арабскому. Это чудо, и разобраться в том, как устроены кухни haute couture, за вернисажный вечер невозможно. Но что-то видно.
Кухни Горини — это абстрактные скульптуры авангарда, на которых можно готовить. Причем авангарда не в его эпатажной фазе, а в тот момент, когда он стремится к открытию первоформул бытия, к вечности,— этакие архитектоны Малевича. Мысль о том, чтобы сварить макароны на архитектоне, кажется травмирующей и святотатственной, но травма смягчается тем, что использовать там можно только кастрюли из серебра — как в охоте на вампиров.
Это скорее пищевые алтари, и если все же упоминать о технологии, то изготовлены они по алтарному принципу "такого не может быть". Знаете, в любых прямоугольных объектах есть проблема края. Когда вылезает край листа металла, прикрученного к остову, какие-то заклепки, когда видно, как отслаивается шпон,— беда. Так вот у Горини края нет. Его опусы — монолиты, у которых неведомым путем одна сторона деревянная, вторая — металлическая, и одно переходит в другое без шва. Это алтарь, который спустился с неба, где вещи делают не из материалов, а непосредственно из молекул.
Как искусство это впечатляет, но все время пытаешься представить себе, как этим пользоваться. Нужно как-то, видимо, проникнуться настроением, по-японски отогнать все лишнее, очистить сознание, увидеть чистые линии бытия и потом спокойным и точным движением ножа отделить соответствующее данному ритуалу количество молекул рыбного филе. Дело, видимо, требует медитации, когда твой вкус и интуиция настраиваются подобно музыкальному инструменту, сосредоточение требует глубокого одиночества.
А на вернисаже народу было — как на коммунальной кухне, когда все жильцы собрали свою группу гостей на новоселье. Около этих скульптур было просто не протолкнуться, подъезд к зданию охраняли десятки милиционеров, пытавшихся как-то разрулить пробку. Так что понять и почувствовать что-нибудь было очень трудно. Остается надеяться, что цена этих кухонь в последующие дни все же образует вокруг них необходимое пространство сосредоточенного уединения.