Вчера в Петербурге состоялось торжественное открытие после капитальной реставрации Военной галереи Зимнего дворца и передача бизнесменом Борисом Йорданом будущему эрмитажному Музею гвардии штандарта лейб-гвардии Уланского его величества полка, вывезенного из России в ноябре 1920 года при эвакуации врангелевской армии из Крыма.
Давно известно, что интеллектуалы, слывущие поклонниками всяких там джазов, на самом деле больше всего любят военные марши. Поэтому приглашенные с радостью подчинились требованию очистить проход из Военной галереи в Георгиевский зал: "Вас же колонна сметет". Галерея сияла красным цветом стен, максимально приближенным к оригинальному, мерцала воссозданными лампионами верхнего яруса, ласкала глаз реставрированными гризайлями свода и помолодевшими красками портретов победителей Наполеона. Адмиралтейский оркестр Ленинградской военно-морской базы с эффектно-усатым дирижером исполнил увертюру Петра Чайковского "1812 год". Губернатор Владимир Яковлев, полпред президента Валентина Матвиенко и даже министр культуры Михаил Швыдкой, входя в зал, почти чеканили шаг, как на параде.
Главный герольдмейстер России Георгий Вилинбахов вполне маршальским голосом командовал церемонией передачи штандарта — для непосвященного странной, но преисполненной, очевидно, глубокого геральдического смысла. Из рук почетного караула он перешел в руки господина Йордана, от него — к генконсулу США Моррису Хьюзу (сначала предполагалось участие посла Александра Вершбоу), затем по очереди к Михаилу Швыдкому, Михаилу Пиотровскому и новому почетному караулу. Через Георгиевский зал промаршировали солдаты, матросы и кадеты. Церемония получилась лаконичной и мужественной: к чему слова, когда говорят военные трубы.
Только Михаил Пиотровский произнес слова об Эрмитаже как памятнике русскому оружию, отразившему за три века трех страшных агрессоров — шведов, французов и немцев. Возвращение реликвии, кочевавшей 80 лет по свету, было названо свидетельством "связи времен, приятной и трогательной". Наверное, он был прав, умолчав в такой торжественный день о том, что история реликвии несколько двусмысленна.
Дед и отец господина Йордана и их однополчане, сберегшие знамя в годы второй мировой войны, были не только хранителями воинской славы, но и офицерами Русского охранного корпуса (какое-то время он назывался Русской охранной группой), сформированного в Югославии немецкими оккупантами в 1941 году. Дед — начальником штаба одной из двух бригад корпуса в звании полковника, отец — простым обер-лейтенантом. Корпус подчинялся непосредственно группенфюреру СС Нойхгаузену, его бойцы носили немецкую форму, приносили присягу лично фюреру, обязуясь не задумываясь пожертвовать за него жизнь, и отблагодарили гостеприимное югославское правительство участием в карательных операциях против сербских партизан. А в октябре 1944 года — и против советских войск.
В 1944 году штандарт, хранившийся в белградском эмигрантском Музее памяти императора Николая II, разобрали и спрятали, а в конце 1940-х переправили в США. Сначала он хранился в храме Христа Спасителя в Нью-Йорке, затем в небольшом музее в штате Канзас. Теперь он вернулся на родину, и, наверное, это правильно: знамя-то не виновато, в чьих руках побывало. А возникшая вокруг дара семьи Йорданов аура двусмысленности развеется только тогда, когда историю России ХХ века перестанут спрямлять в патриотическом духе с той же грациозностью, с какой ее спрямляла советская пропаганда.
МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ