Сергей Кузнецов написал нехорошую книжку — и выдвинул ее на негласный конкурс на лучший учебник по истории 1980-1990-х. На первый взгляд "Семь лепестков" — очень даже модный детектив, так сказать, акунинского типа: в меру занимательный, и язык без претензий, и персонажи в любимые не навязываются, чтоб потом по ним не убиваться. К тому же там, где филологу Чхартишвили надо было для сбора современного материала о всяких там разборках и распальцовках выходить в "ночное", Сергею Кузнецову, напротив, лучше было свалить из Москвы подальше, чтобы на родные "Птючи-Летучи" со стороны взглянуть. Действительно, книга подписана "Беэр-шева--Москва--Пало Альто". Эк его занесло.
Сергею Кузнецову сильно раздвинуло детективные рамки то, что герои запросто обсуждают автора и сами подсказывают читателю, как надо любоваться композиционной симметрией,— нормальный постмодернистский ход. Главный местный Шерлок Холмс разгадывает убийства, сидя дома в инвалидном кресле. Тоже видали, помнится, в одном переводном детективе героиня не только лежала в лежку слепая, но даже и не говорила. И, кажется, слышала плохо. Главное тут даже не, что "Шерлок Холмс" не ходит, а то, что "доктор Ватсон" — вечно обдолбанный и под кайфом. Дедуктивному методу помогают магические ритуалы. Да и вообще, "в решающие моменты никто из действующих лиц не находится в нормальном состоянии". Лучше всего в этом детективе чувствуют себя сами "семь лепестков", а в переводе с одного образного языка на другой — "травка", "травушка-муравушка". Про нее отсюда можно узнать все гораздо лучше, чем про детективную интригу и обещанную галерею портретов "Фамусовская Москва" 1980-1990-х.Если начать проводить расследование поверх кузнецовского детектива, что же получится: герои, бывшие одноклассники (скромные школьные годы под бутылочку портвейна и песню "Тихо плещется вода..."), а теперь — "новые русские" ("продвинутая" дача, водочка и ностальгическое "Синий, синий иней") погибают за то, что они, "старые алкоголики", не "срубили фишку" и не переквалифицировались вовремя в растаманов (работа от затяжки до затяжки, рейв и иногда — "Надо держаться корней" БГ). Только законченные алкоголики могут безобидную в принципе дозу кислоты использовать в качестве орудия убийства. Да еще каждый норовит "лепестки" словом обидеть: не подумав, в наркотики записывает. И вот финал этой черной комедии: семеро спасают одного — правильного — персонажа. Благодаря всей этой заварухе новый Ниро Вульф имеет возможность на гонорар от расследования поехать в Америку, чтобы сделать операцию.
Согласна, что на зеркало нечего пенять, что таковой видится автору Москва 1990-х. Но все же венок на могилу 90-м из одного семицветика тоже не сложишь. Дело даже не в том, что не хочется покупку этой книги приравнивать к подписи под воззванием "Legalize it!". Допускаю чисто исследовательский интерес автора (не случайно в травяном тексте нет никакой психоделики; разве что совсем чуть-чуть, на падающий кленовый лист герой загляделся, да и то это, кажется, из О. Генри). Не то что зануда Баян Ширянов, закидывающий читателя своими "винтами". Но жаль катаевской сказки, потому что ее давний рефрен "Лети, лети, лепесток, через запад на восток" — все равно единственное, что остается от кузнецовского литтруда.
"Все эти мальчики, подпольщики и снобы, / Эстеты, умники, пижончики, щенки, / Их клубы тайные, трущобы и хрущобы, / Ночные сборища, подвалы, чердаки" — так приветствует персонажей Сергея Кузнецова его и их ровесник, уже давно поэт и не так давно прозаик Дмитрий Быков. Книга "Призывник" — своеобразный итог, панорама его стихотворений и поэм от 1980-х, 1990-х до начала нынешнего века. Издание получилось объемное: выяснилось, что Быков, чей непробиваемый эгоцентризм на четырехстах с лишним страницах уже начинает зашкаливать,— единственный из молодых поэтов, кто так долго, так любовно и так заинтересованно разговаривал со своей эпохой. Словно у постели больного — был внимателен, развлекал, как мог, "и песни о болоте кончал на звонкой ноте". Помимо целого веера любовных баллад и вариаций ("Снился сон, будто все вы, любимые мной...", "Утешься, я несчастен с ней...", "Устал постель себе стелить...") сюда вошли знаменитые быковские стихи-аттракционы: "Дневник помещика Объедкова, или Конец русского либерализма" (1991) и "Версия" (1993), где так и не случившаяся революция меняет расклад на литературном олимпе. А также — богатая дань XIX веку — поэмы "Ночные электрички" и "Элегия на смерть Василия Львовича". Причем диалог со временем и сейчас не прекращается: Быков пополняет свой "Дневник" каждодневными записями, выдвигает все новые "Версии" — где бы он ни выступал в качестве журналиста-публициста, место для поэтического комментария у него всегда зарезервировано. И вот после такой верой и правдой службы "по призыву", выясняется, что "пижончики" из того самого стихотворения про "всех этих снобов", которые уже было поставили Дмитрия одного "сказать за всех",— проснулись. И даже, как, например, Сергей Кузнецов, предложили собственные версии, со своими наборами узнаваемых цитат (все больше не из Пушкина да Пастернака, а из Кастанеды да Пинчона). Вот и выбирайте, какой из "учебников" вам больше подойдет: во всяком случае, в каждом из них есть одна и та же подсказка: "Жизнь выше литературы, / Хотя скучнее стократ".
Сергей Кузнецов. Семь лепестков. СПб: Амфора, 2003 ("Поколение Y")
Дмитрий Быков. Призывник. СПб: Амфора, Геликон Плюс, 2003 ("Созвездие. Классики и современники")