Корреспондент "Коммерсантъ-Weekend" Татьяна Маркина застала Александра Ляпина в его доме под Парижем.
— Как и когда вы впервые увидели декорации и костюмы к опере "Золотой петушок", которые теперь выставлены в Москве?— Я часто хожу в аукционный зал "Отель Друо", там ежедневно все меняется. И вдруг в одном зале я увидел (а это было 30 мая 1980 года, в четверг) — массу русских костюмов и декораций. Когда я на это набрел, то подумал, что такая ситуация просто невозможна! На следующий день я пошел на аукцион, чтобы спасти хотя бы часть. Тем более что Константин Коровин был любимым учеником моего дедушки, Василия Дмитриевича Поленова. Я просто хотел как можно больше спасти — не зная, что с этим буду делать дальше. Продавали буквально все костюмы, все декорации, всю бутафорию: и сапоги, и лапти, и так далее. Мы с женой купили около 60 или 70 предметов. Конечно, многие костюмы — например, Шамаханской царицы, кто-то купил до нас. Цены были не очень высокие, но по мере того как я покупал — они нарастали. В конце концов я купил все, что смог. Но декорации так и не продали.
Там же я и познакомился с дочерью Григория Раисова — антрепренера и тенора. Я сидел в четвертом ряду и ругался жене: "Безобразие, как люди могут это продавать!". И дама, которая передо мной сидела, вдруг отвечает: "У меня просто сердце обливается кровью — это я продаю, я, дочь Григория Раисова". После мы с ней познакомились, я часто ее навещал. И буквально за несколько месяцев до своей кончины она мне сказала — забирайте все, и партитуры и декорации. Которые она тем временем подарила театру Шатле. А в театре все это отвезли куда-то на склад, в провинцию, где оно гнило и тлело. Когда нам с этого склада это все привезли — просто ужас был. Пришлось выбросить штук двадцать или больше костюмов. Зато декорации были в целости и сохранности. Мы привели все это в надлежащий вид — жена этим занималась очень долго — и потом все это у нас висело на чердаке.
И в один прекрасный день я решил, что нужно с этим что-то сделать. И решил отдать бахрушинскому театральному музею. Московскому, а не петербургскому — хотя я родился в Париже, я чувствую себя и русским, и москвичом.
Мы все это привезли в Россию в 1989 году. Ехали с женой на поезде, вдвоем в купе. Оно было битком набито вещами. В Бресте таможенник спросил, что это. Мы объяснили, что это бутафория, театральные костюмы — и он нас пропустил.
— Вы все жизнь собираете русское искусство и дарите его музеям. Музею в Поленово, Третьяковской галерее, Бахрушинскому музею. Вам не тяжело расставаться с этими вещами?
— У нас детей нет. И мой священный долг вернуть то, что связано с Россией и что неизвестно русскому народу. Может, это очень громко сказано. Просто нужно, чтобы это вернулось.
— Не жалко?
— Наоборот. Очень приятно смотреть на все это в музее или на выставке. Что оно не лежит где-нибудь на складе, что все это можно другим посмотреть.
— Вы путешествуете по аукционам, отслеживаете все антикварные продажи. Есть ли еще шанс обнаружить неизвестные ценные произведения?
— Таких аукционов сейчас стало гораздо меньше. Шанс сделать открытие... Этот шанс всегда есть, но он с каждым годом уменьшается.
— Каковы ваши последние находки?
— В июне 2002 года я случайно набрел на абрамцевское зеркало в резной раме, сделанное по рисунку Елены Дмитриевны Поленовой, а также крохотный абрамцевский шкафчик. Они были в ужасном виде. Я их отреставрировал, и должен сказать не хвастаясь — очень удачно.