Событие недели — "Исступление" (Frenzy, 1972), предпоследний фильм великого Альфреда Хичкока (1899-1980) и первый фильм, поставленный им в родной Великобритании после 30-летней работы в Голливуде (17 января, НТВ, 23.40, *****). Возвращение на родину словно влило свежую кровь в творчество режиссера, казалось, утратившего былую силу в вяловатых шпионских триллерах второй половины 1960-х годов. Впрочем, слова о свежей крови рискуют прозвучать скверным каламбуром: "Исступление" — один из самых черных фильмов Хичкока, а его пролог небывало жесток. По Темзе плывет обнаженное тело изнасилованной и задушенной женщины. На ее горле — орудие преступления, щегольской галстук. А среди зевак, толпящихся на берегу, сам Хичкок, никогда не упускавший возможность мелькнуть в своих фильмах, словно напоминая зрителям, кто здесь настоящий кукловод. История охоты за сексуальным маньяком, терроризирующим Лондон, совмещает два постоянных мотива творчества Хичкока: зритель одновременно следует путем убийцы, который становится известен уже через пятнадцать минут, и одновременно сопереживает загнанному в угол герою, облыжно обвиненному в преступлении. Впрочем, отставного летчика Ричарда Блейни, только что потерявшего работу в баре, трудно не заподозрить: где бы он ни появлялся, возникает и свеженький труп. Стоит ему направиться к своей бывшей жене, чтобы посетовать на превратности судьбы, как она погибает. Стоит найти убежище у бывшего сослуживца, как убивают женщину, направившую Ричарда к нему. Кстати, сцены убийств сняты в "Исступлении" также с необычной для Хичкока жестокостью. Франсуа Трюффо писал о фильме: "Мы находим в 'Исступлении' хичкоковскую вселенную, замкнутую, как ночной кошмар, где все персонажи знают друг друга — убийца, невинно обвиненный, жертвы, свидетели,— мир, сведенный к чему-то основному, где каждый разговор в лавочке или кафе касается именно убийств, мир, выстроенный из совпадений, столь методично упорядоченных, что они пересекаются по вертикали и по горизонтали. 'Исступление' представляется кроссвордом на тему убийства". Любопытно, что одну из героинь, супругу полицейского инспектора Оксфорда, сыграла Вивиан Мерчент, жена знаменитого английского драматурга Гарольда Пинтера. Другой образец истинно британского жанрового кино — бессмертный "Доктор Но" (Dr. No, 1962) Тэренса Янга, первый эпизод тянущейся и по сей день кинобондианы (17 января, НТВ, 20.55, *****). Когда фильм вышел на экраны, он воспринимался как безудержный китч, аккумулирующий все существующие штампы шпионского кино и предвещающий все штампы, еще не существующие. Конечно, это китч, но по прошествии времени на это совершенно наплевать. А мифологизированные эпизоды "Доктора Но" можно пересматривать бесконечно. Сюрреалистическое убийство британского агента тремя слепыми нищими в прологе. Первое появление Бонда-Коннери во время карточной игры. Первый раз прозвучавшие с экрана слова "Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд". Явление из пены морской будоражащей сексуальные фантазии Урсулы Андресс. Единоборство Бонда с ядовитым пауком, подброшенным к нему в постель. Сам Доктор Но, маньяк с искусственными руками, грезящий о мировом господстве. Создание фильма окружено множеством легенд и анекдотов. Кому-то, например, пришла в голову гениальная идея повесить в логове доктора Но портрет герцога Веллингтона кисти Гойи, незадолго до того похищенный. А продюсеры фильма, снятого за очень скромную сумму в $900 тыс., отнеслись к своему детищу довольно скептически и, опасаясь провала в США, сделали ставку на европейскую премьеру. Одним словом, "Доктор Но" — факт современной культуры, защищенный от любого критического подхода. "Край земли" (The Edge of the World, 1937) Майкла Пауэлла представляет иную грань британского кино (19 января, "Культура", 22.40, ***) — документалистскую традицию. Находившийся под впечатлением шедевра великого документалиста Роберта Флаэрти "Человек из Арана" (Man of Aran, 1934) молодой Пауэлл посвятил свой строгий фильм жизни обитателей Шетландских островов, проходящей в безжалостном противоборстве с природой. Забавно, что впоследствии Пауэлл, начинавший как реалист, приобрел репутацию одного из самых изобретательных фантастов мирового кино, снял, в частности, "Багдадского вора" (The Thief of Bagdad, 1940), "Красные туфельки" (The Red Shoes, 1947) и "Подглядывающего" (Peeping Tom, 1960). По сравнению с британским кинематографом Голливуд представлен на неделе неказисто. "Человек-мотылек" (Monthman Prophecies, 2001) Марка Пеллингтона (18 января, РТР, 23.20, *) больше всего напоминает эпизод из "Секретных материалов", раздутый до полнометражного фильма. Недавно овдовевший журналист, сыгранный Ричардом Гиром, вступает в борьбу с огромным человеком-мотыльком, терроризирующим городок, куда героя занесло неведомым ему самому путем. Дополнительную прелесть фильму придает то, что его создатели ссылались на реальную (!) основу этой идиотской истории. По сравнению с "Человеком-мотыльком" неожиданно симпатично выглядит "Бар 'Гадкий койот'" (Coyot Ugly, 2000) Дэвида Макнелли (17 января, "Первый канал", 23.40, **). Затрепанная до дыр история провинциальной девчонки, мечтающей о концерте в Карнеги-холле, но вынужденной работать официанткой в сомнительном баре, рассказана свежо и с почти анархистским задором. Этакая Золушка эпохи постпанка. В баре заправляют отплясывающие на стойке девки-оторвы, по сравнению с которыми их клиенты, краснорожие дальнобойщики, просто детсадовцы. Особого цинизма фильма достигает в финале, когда героиня выставляет на аукцион родного отца, застенчивого провинциального копа-обжору. Ну и концерт в Карнеги-холле, конечно, неминуем. Можно, правда, пересмотреть фильм Тима Бартона "Эд Вуд" (Ed Wood, 1995) — гимн человеку, совершенно заслуженно пользовавшемуся репутацией самого плохого режиссера всех времен и народов, но бывшему действительно бескорыстным обожателем движущихся картинок (17 января, "Первый канал", 1.30, *****). Правда, в соответствии с вполне голливудской традицией судьба этого безумного "партизана" 1950-х годов, автора кретинических фильмов ужасов не то чтобы приукрашена, но смикширована. В реальности он разорился, спился и умер, бездомный и неприкаянный. А на экране почти что покорил Голливуд. Ностальгией по кинематографу былых времен пропитан и дебютный фильм Александра Котта "Ехали два шофера" (2000), своеобразная экранизация "Песни о Чуйском тракте" (19 января, ТВЦ, 18.30, **). Когда фильм вышел на экраны, критики писали о нем чуть ли не как об ответе "Кубанским казакам". Вряд ли великие и ужасные "Казаки" нуждаются в каком-либо ответе. Но фильм действительно является симптомом странного морока, овладевшего в последние годы молодыми режиссерами. Им хочется рвать тельняшку на груди, доказывая вещи, в доказательствах не нуждающиеся: дескать, и в 1937, и в 1948 году, когда происходит действие фильма, люди, невзирая на политическую погоду, любили друг друга и были счастливы. Кто бы сомневался. Но когда нормальная любовная история между шофером Колькой Снегиревым и шоферицей Райкой, встретившимися где-то на евразийском полустанке и из гордости не признававшимися друг другу во взаимных чувствах, декорируется портретами Сталина и кумачовыми лозунгами, получается гимн бараку, а не песнь торжествующей любви. Так что "Кубанские казаки" могут спокойно скакать себе по полотнищу экрана: соперников им нет и, надо надеяться, не будет.-
Телекино
Событие недели — "Исступление" (Frenzy, 1972), предпоследний фильм вел
Событие недели — "Исступление" (Frenzy, 1972), предпоследний фильм великого Альфреда Хичкока (1899-1980) и первый фильм, поставленный им в родной Великобритании после 30-летней работы в Голливуде (17 января, НТВ, 23.40, *****). Возвращение на родину словно влило свежую кровь в творчество режиссера, казалось, утратившего былую силу в вяловатых шпионских триллерах второй половины 1960-х годов. Впрочем, слова о свежей крови рискуют прозвучать скверным каламбуром: "Исступление" — один из самых черных фильмов Хичкока, а его пролог небывало жесток. По Темзе плывет обнаженное тело изнасилованной и задушенной женщины. На ее горле — орудие преступления, щегольской галстук. А среди зевак, толпящихся на берегу, сам Хичкок, никогда не упускавший возможность мелькнуть в своих фильмах, словно напоминая зрителям, кто здесь настоящий кукловод. История охоты за сексуальным маньяком, терроризирующим Лондон, совмещает два постоянных мотива творчества Хичкока: зритель одновременно следует путем убийцы, который становится известен уже через пятнадцать минут, и одновременно сопереживает загнанному в угол герою, облыжно обвиненному в преступлении. Впрочем, отставного летчика Ричарда Блейни, только что потерявшего работу в баре, трудно не заподозрить: где бы он ни появлялся, возникает и свеженький труп. Стоит ему направиться к своей бывшей жене, чтобы посетовать на превратности судьбы, как она погибает. Стоит найти убежище у бывшего сослуживца, как убивают женщину, направившую Ричарда к нему. Кстати, сцены убийств сняты в "Исступлении" также с необычной для Хичкока жестокостью. Франсуа Трюффо писал о фильме: "Мы находим в 'Исступлении' хичкоковскую вселенную, замкнутую, как ночной кошмар, где все персонажи знают друг друга — убийца, невинно обвиненный, жертвы, свидетели,— мир, сведенный к чему-то основному, где каждый разговор в лавочке или кафе касается именно убийств, мир, выстроенный из совпадений, столь методично упорядоченных, что они пересекаются по вертикали и по горизонтали. 'Исступление' представляется кроссвордом на тему убийства". Любопытно, что одну из героинь, супругу полицейского инспектора Оксфорда, сыграла Вивиан Мерчент, жена знаменитого английского драматурга Гарольда Пинтера. Другой образец истинно британского жанрового кино — бессмертный "Доктор Но" (Dr. No, 1962) Тэренса Янга, первый эпизод тянущейся и по сей день кинобондианы (17 января, НТВ, 20.55, *****). Когда фильм вышел на экраны, он воспринимался как безудержный китч, аккумулирующий все существующие штампы шпионского кино и предвещающий все штампы, еще не существующие. Конечно, это китч, но по прошествии времени на это совершенно наплевать. А мифологизированные эпизоды "Доктора Но" можно пересматривать бесконечно. Сюрреалистическое убийство британского агента тремя слепыми нищими в прологе. Первое появление Бонда-Коннери во время карточной игры. Первый раз прозвучавшие с экрана слова "Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд". Явление из пены морской будоражащей сексуальные фантазии Урсулы Андресс. Единоборство Бонда с ядовитым пауком, подброшенным к нему в постель. Сам Доктор Но, маньяк с искусственными руками, грезящий о мировом господстве. Создание фильма окружено множеством легенд и анекдотов. Кому-то, например, пришла в голову гениальная идея повесить в логове доктора Но портрет герцога Веллингтона кисти Гойи, незадолго до того похищенный. А продюсеры фильма, снятого за очень скромную сумму в $900 тыс., отнеслись к своему детищу довольно скептически и, опасаясь провала в США, сделали ставку на европейскую премьеру. Одним словом, "Доктор Но" — факт современной культуры, защищенный от любого критического подхода. "Край земли" (The Edge of the World, 1937) Майкла Пауэлла представляет иную грань британского кино (19 января, "Культура", 22.40, ***) — документалистскую традицию. Находившийся под впечатлением шедевра великого документалиста Роберта Флаэрти "Человек из Арана" (Man of Aran, 1934) молодой Пауэлл посвятил свой строгий фильм жизни обитателей Шетландских островов, проходящей в безжалостном противоборстве с природой. Забавно, что впоследствии Пауэлл, начинавший как реалист, приобрел репутацию одного из самых изобретательных фантастов мирового кино, снял, в частности, "Багдадского вора" (The Thief of Bagdad, 1940), "Красные туфельки" (The Red Shoes, 1947) и "Подглядывающего" (Peeping Tom, 1960). По сравнению с британским кинематографом Голливуд представлен на неделе неказисто. "Человек-мотылек" (Monthman Prophecies, 2001) Марка Пеллингтона (18 января, РТР, 23.20, *) больше всего напоминает эпизод из "Секретных материалов", раздутый до полнометражного фильма. Недавно овдовевший журналист, сыгранный Ричардом Гиром, вступает в борьбу с огромным человеком-мотыльком, терроризирующим городок, куда героя занесло неведомым ему самому путем. Дополнительную прелесть фильму придает то, что его создатели ссылались на реальную (!) основу этой идиотской истории. По сравнению с "Человеком-мотыльком" неожиданно симпатично выглядит "Бар 'Гадкий койот'" (Coyot Ugly, 2000) Дэвида Макнелли (17 января, "Первый канал", 23.40, **). Затрепанная до дыр история провинциальной девчонки, мечтающей о концерте в Карнеги-холле, но вынужденной работать официанткой в сомнительном баре, рассказана свежо и с почти анархистским задором. Этакая Золушка эпохи постпанка. В баре заправляют отплясывающие на стойке девки-оторвы, по сравнению с которыми их клиенты, краснорожие дальнобойщики, просто детсадовцы. Особого цинизма фильма достигает в финале, когда героиня выставляет на аукцион родного отца, застенчивого провинциального копа-обжору. Ну и концерт в Карнеги-холле, конечно, неминуем. Можно, правда, пересмотреть фильм Тима Бартона "Эд Вуд" (Ed Wood, 1995) — гимн человеку, совершенно заслуженно пользовавшемуся репутацией самого плохого режиссера всех времен и народов, но бывшему действительно бескорыстным обожателем движущихся картинок (17 января, "Первый канал", 1.30, *****). Правда, в соответствии с вполне голливудской традицией судьба этого безумного "партизана" 1950-х годов, автора кретинических фильмов ужасов не то чтобы приукрашена, но смикширована. В реальности он разорился, спился и умер, бездомный и неприкаянный. А на экране почти что покорил Голливуд. Ностальгией по кинематографу былых времен пропитан и дебютный фильм Александра Котта "Ехали два шофера" (2000), своеобразная экранизация "Песни о Чуйском тракте" (19 января, ТВЦ, 18.30, **). Когда фильм вышел на экраны, критики писали о нем чуть ли не как об ответе "Кубанским казакам". Вряд ли великие и ужасные "Казаки" нуждаются в каком-либо ответе. Но фильм действительно является симптомом странного морока, овладевшего в последние годы молодыми режиссерами. Им хочется рвать тельняшку на груди, доказывая вещи, в доказательствах не нуждающиеся: дескать, и в 1937, и в 1948 году, когда происходит действие фильма, люди, невзирая на политическую погоду, любили друг друга и были счастливы. Кто бы сомневался. Но когда нормальная любовная история между шофером Колькой Снегиревым и шоферицей Райкой, встретившимися где-то на евразийском полустанке и из гордости не признававшимися друг другу во взаимных чувствах, декорируется портретами Сталина и кумачовыми лозунгами, получается гимн бараку, а не песнь торжествующей любви. Так что "Кубанские казаки" могут спокойно скакать себе по полотнищу экрана: соперников им нет и, надо надеяться, не будет.-