Танец как образ жизни

Вышла в свет «Жизнь в балете» Азария Плисецкого, младшего брата Майи Плисецкой,— книга мемуаров, имеющая подзаголовок «Семейные хроники Плисецких и Мессереров», который отражает ее содержание гораздо точнее, считает Татьяна Кузнецова.

Мемуары вышли основательными: 360 страниц без учета именного указателя, в котором кого только нет — от Фиделя Кастро до братьев Кеннеди, от авиаконструктора Яковлева до Лили Брик. Не говоря уже о балетных небожителях вроде Михаила Барышникова или Мориса Бежара, которым посвящены отдельные главы. В книге — десятки людей-легенд, и всех их Азарий Плисецкий знал не понаслышке: с некоторыми встречался, со многими работал, с большинством дружил-приятельствовал — так удивительно сложилась жизнь этого москвича, сделавшего первые шаги в АЛЖИРе (Акмолинском лагере жен изменников родины) и проживающего сейчас в городке Сен-Сюльпис на берегу Женевского озера. Десять лет на Кубе у Алисии Алонсо, два года в Марселе у Ролана Пети, больше двух десятилетий в Брюсселе и Лозанне с Морисом Бежаром, Япония, Германия, США — наследственный педагогический дар Азария Плисецкого был востребован во всем мире. Поразительно лишь то, что СССР позволил его беспрепятственно реализовать: в свои долголетние командировки, начиная с первой, кубинской, куда он был отправлен из Большого театра в 1963-м, Азарий Плисецкий ездил совершенно легально.

Эта потрясающая жизнь описана мемуаристом удивительно простодушно. Не сказать, буднично, поскольку за каждой фразой сквозит восхищенное удивление — и самой жизнью, и ее возможностями, и удачно складывающимися обстоятельствами. Но вялость литературного темперамента (столь бурного у его сестры Майи), уравнивание важного и третьестепенного, а также отсутствие жесткой литературной редактуры превращают невероятное в очевидное, почти банальное. Разговорный тон мемуаров по-своему обаятелен: интонация добродушного рассказчика вызывает доверие. Но знаменитые персоны не выпрыгивают со страниц книги Азария, как какая-нибудь эпизодическая спекулянтка из мемуаров Майи Плисецкой, метафоры не цепляют неожиданностью, советские злодеи не выглядят монстрами: ритм текста — мерно-убаюкивающий, с аккуратным чередованием сложносочиненных и сложноподчиненных предложений — стрижет всех под одну гребенку. Словом, художественных открытий мемуары не сулят, зато читатель имеет возможность узнать из первых рук много фактов и подробностей из жизни замечательных людей.

Причем главные в этой книге — не исторические личности, а члены семьи. Правда, клан Плисецких—Мессереров почти сплошь состоит из знаменитостей, но прежде всего это именно семья — многолюдная, разветвленная, сплоченная и любящая. Азарий Плисецкий посвящает родственникам (дедушкам-бабушкам, тетям-дядям, кузинам и кузенам) первую часть мемуаров и возвращается к самым близким людям в заключительных главах, уже после описания собственного жизненного пути: мама, брат, тетка Суламифь, дядя Асаф и его жена Анель, кузен Борис и Белла Ахмадуллина. И, конечно, Майя, с мемуарами которой, отвергшей почти всех родственников, он не то что полемизирует (мужчины в этом клане задиристостью не отличаются), но излагает собственную позицию, деля любовь и почтение между всеми членами семьи и объясняя конкретными причинами бескомпромиссную резкость Майи. И вот тут (возможно, вопреки воле мемуариста) тон книги неуловимо меняется: 80-летний успешный артист, педагог, балетмейстер, семьянин превращается в маленького, всеми любимого и любящего Азарика, обиженного старшей сестрой, исключившей его из своих воспоминаний. Горечь и в общем-то справедливость обиды, не высказанной при жизни Майи, придают финалу книги ту трогательную интимность, которая и позволяет разглядеть личность самого мемуариста в пестром потоке событий, где бомбежки, анекдоты, расстрелы, житейские курьезы, балеты, автомобили, знаменитости и анонимы выстроены в ровные ряды, как образцовый кордебалет.