Бутыль инвестора

Коллекционные вина порой называют инвестициями. Это верно лишь с уточнением: делать такие вложения, не имея привычки употреблять их внутрь, опрометчиво. Иногда, как в последние 30 лет, они могут спорить по доходности с акциями. Но бывают и другие годы, когда остается лишь наполнять хорошо выдержанными инвестициями свой бокал.

ГЛЕБ БАРАНОВ

Тонкие вина, редкие автомобили, картины и другие предметы коллекционирования обычно сводят в одну группу — альтернативные инвестиции. Но общее у них лишь то, что за ними, в отличие от ценных бумаг, не стоит денежного потока. Если бы названия выдумывали не продавцы, это могло бы оказаться и альтернативными спекуляциями. Но даже «альтернативные» звучит не очень, и однажды их стали продавать как passion investments и называть emotional assets. Так что теперь это «инвестиции для души» в «эмоциональные активы».

Вот только гениальная картина, суперкар 70-летней давности и вино, которое уже нельзя пить, вызывают довольно разные переживания. Да и на цену эти эмоции влияют по-разному. А жидкий актив — вино — вообще стоит особняком.

Если вазу в лучшем случае удастся сохранить без повреждений, то у вина есть шанс со временем улучшить потребительские качества и объективно повысить свою ценность. Правда, именно шанс, и чтобы воспользоваться им, требуются серьезные усилия и немного везения. Но это и в самом деле напоминает инвестиции.

Четверка с плюсом

Одной из причин, по которой инвестиции в вино вообще смогли появиться, была французская Les Grands Crus classes en 1855. Эта классификация вин обязана своим появлением Всемирной выставке 1855 года в Париже, для гостей которой она и была разработана по указанию императора Наполеона III.

Винные брокеры тогда оценили десятки вин из Бордо по репутации шато и ценам. Например, красные были разделены на пять категорий (cru). В высшую категорию (Premier Cru Grand Cru Classe) тогда попали всего четыре — Chateau Lafite (сейчас это Chateau Lafite Rothschild), Chateau Latour, Chateau Margaux и Haut-Brion. И лишь в 1973 году категорию расширили, включив в нее после многих лет, затраченных бароном Филиппом де Ротшильдом на лоббирование, Chateau Mouton Rothschild.

Эта классификация существует и до сих пор. Сейчас ее порой критикуют, но в XIX веке это был первый четкий ориентир для любителей французских вин. Именно его появление и помогло им надолго стать международным стандартом. Собственно, и до сих пор большая часть коллекционных вин родом из Франции.

Поначалу же было не так. Здесь, как и в других средиземноморских странах, вино делали спокон веку, а с XVII столетия стали разливать его в бутылки, похожие на современные, которые закупоривали пробкой. Но в Лондоне, Антверпене и Роттердаме в то время предпочитали пить испанские и португальские вина, а из Франции чаще завозили результат их перегонки — разного рода бренди. К тому же одно время импорт французского вина был в Англии прямо запрещен, а когда его разрешили, то обложили высоким налогом.

Тем не менее вино, конечно, пили и были порой готовы очень дорого платить за него.

На первых торгах Christie’s 5 декабря 1766 года продавались среди прочего и девять лотов вина — пять fine claret (красное из Бордо) и четыре fine old madeira.

А уже через три года Джеймс Кристи провел первые торги, на которых было выставлено только вино.

Но хотя понимание того, как сильно на вкус влияют условия хранения, точное место происхождения и год, появилось еще в XVII веке, вино долгое время продавалось без определенных названий или под именем привезшего его торговца.

И лишь в XIX веке, уже при Джеймсе Кристи-младшем, в каталогах Christie’s появились названия шато и год урожая французских вин. Тогда это была все еще в известной степени условность, показывающая дотошность аукциониста.

Ведь вплоть до середины XIX века даже лучшие вина из Бордо нередко перед продажей смешивали с другими. И это не говоря о том, что в вино, шедшее на экспорт, совершенно свободно могли, например, долить крепкого спиртного.

Но после 1855 года богатые коллекционеры из других стран смогли получить некоторую уверенность в том, что именно они приобретают. И именно благодаря этому сейчас, по данным Barclays Bank Wealth Insights, каждый четвертый миллионер в мире имеет коллекции вина, на которые приходится около 2% их активов.

Истина вина

Получить уверенность в том, что полторы сотни лет назад вложения в вино были хорошей инвестицией, сейчас очень непросто, если вообще возможно. Данные даже о котировках ценных бумаг за такой период очень неполны, хотя их давно и тщательно фиксируют как биржи, так и многочисленные сторонние наблюдатели. С прозрачностью же винного рынка в XIX–XX веках дело обстояло много хуже.

Это обстоятельство до сих пор поддерживает легенды о том, что доходность вложений в коллекционные вина выше и стабильнее, чем у любых других инвестиций. Вино будто бы в долгосрочной перспективе всегда дорожает, его цена не зависит от факторов, влияющих на ценные бумаги, и даже имеет отрицательную корреляцию с акциями. Так что его можно рассматривать как своего рода страховку.

Если бы это было так, то оно с успехом могло бы заменить в портфелях инвесторов золото. Но разрозненные данные об аукционных торгах за сотни лет не сведены, сведения о множестве сделок утеряны. А делать далеко идущие выводы на основании результатов пары лет или даже десятилетий довольно нелепо.

Но даже если бы данные имелись в большем объеме, обеспечить их сопоставимость и показательность было бы очень непросто. Каждое вино имеет индивидуальный жизненный цикл. Какие-то созревают, допустим, 30 лет, а другие — 40. Теряют свои потребительские свойства они тоже по-разному и в разное время, но зато, потеряв их, начинают цениться уже как антиквариат.

Динамика их цен благодаря этому очень отличается. Поэтому

для создания достоверного индекса, который мог бы описывать ситуацию на винном рынке за сотню лет, есть объективные препятствия.

В 1970-х годах исследования показывали, что инвестиции в вина не превосходят по доходности вложения в казначейские векселя США, если, конечно, учесть затраты на хранение и страхование. В 1980-х уже, естественно, другие исследователи продемонстрировали, что доходность будет выше. В 1990–2010-х годах результаты исследований продолжали противоречить друг другу: выше или ниже доходность, чем у облигаций, выше или ниже волатильность, чем у акций. Проблема была в том, что исследовались слишком короткие и к тому же разные периоды.

Если бы сама мысль о том, что инвестиции в вино стоит рассматривать точно так же серьезно, как и в ценные бумаги, появилась пораньше, но она получила достаточно широкое распространение лишь в 1970–1980-х. Тогда же, кстати, распространились и подделки дорогих вин, а несколькими десятилетиями раньше над инвесторами в бутылки исследователи и мошенники еще только невинно подшучивали.

Все это напоминает заголовки популярной прессы о том, что в 2016 году вино было самой лучшей инвестицией. Liv-ex Fine Wine Investables Index, рассчитываемый London International Vintners Exchange, вырос тогда на 24,23%. В нем представлено около 200 вин 24 топовых шато Бордо, так что и в самом деле можно говорить, что в том году цены на вино быстро росли.

А в прошлом году индекс поднялся еще на 5,57%, до 341 пункта, но, увы, так и не дошел до уровней лета 2011 года, когда он достигал 370 пунктов. За последние шесть с половиной лет доходность вложений в вино была отрицательной.

Деньги в бокале

Относительно небольшие периоды в истории любого рынка можно подобрать и так, чтобы очаровать, и так, чтобы разочаровать инвестора. Тот же самый индекс с января 2004 года, когда он находился на 100 пунктах, к началу этого года вырос в 3,41 раза (это примерно 9,16% годовых). Такую доходность нельзя назвать незаметной.

Индекс S&P500 вырос за это время в 2,46 раза. Но по акциям платят дивиденды, и их вклад с учетом реинвестирования превратит доходность S&P500 в 8,8% годовых. Удержание же винной позиции требует серьезных затрат, так что в лучшем для нее случае доходности сопоставимы.

Но и это немало. К тому же 30 лет назад винный индекс должен был бы составлять 16,54 пункта, а значит, его доходность была бы к сегодняшнему дню уже 10,61% годовых. Тогда, впрочем, и инфляция была повыше, да и самого индекса еще не было — составители взяли данные у тогдашних торговцев вином и отсчитали все назад до января 1988 года.

А вот S&P500 в то время существовал в действительности, и его доходность с учетом реинвестирования дивидендов составила 10,73% годовых. Даже без учета затрат на хранение и страхование коллекций и немалых отчислений, связанных с покупкой продажей вина на аукционах, акции выиграли. А если еще учесть то, что фунт подешевел за это время с $1,78 до $1,36 (британский и американский индексы рассчитываются, естественно, в национальных валютах), вино проиграло очень заметно.

Но удивительно, что такая борьба вообще была возможна. Один лишь рост качества вина, часть из которого к тому же уже стала непригодным для употребления антиквариатом, не может объяснить доходность на уровне, сопоставимом с американскими акциями, обеспеченными растущими прибылями крупнейших корпораций. Так что эмоциональности в этом активе все-таки хватает. И объяснением хотя бы части его подорожания в последние десятилетия мог бы быть рост неравенства в мире, увеличивающий спрос на роскошь.

Если так, то

индекс вина, охватывающий все прошлое столетие, показал бы, что в первой его половине, когда неравенство снижалось, инвестиции в вино были не столь привлекательны, как сейчас.

Несколько лет назад попытку создать его предприняли Элрой Димсон из London Business School, Питер Руссо из Vanderbilt University и Кристоф Спаньерс из HEC Paris.

Первый из них давно известен аналогичными изысканиями (правда, с другими соавторами), касающимися фондовых рынков прошлого века во многих странах мира. Но здесь задача была сложнее как на стадии конструирования индекса, так и в плане подбора данных.

Тем не менее, преодолев множество препятствий и подняв сохранившиеся архивы торговцев и аукционистов, им удалось создать вполне правдоподобный индекс лучших вин Бордо за 1900–2012 годы. Он не так широк, как индекс Liv-ex, но включает в себя все пять вин из нынешнего Premier Cru.

Хищные вина века

Это исследование позволило выяснить, что на длинной дистанции корреляция доходности вина и акций все-таки положительная, волатильность — выше, а доходность — ниже. В общем, совсем не мечта, конечно. Но реальная доходность инвестиций в вино (с поправкой на инфляцию и стоимость хранения) оказалась все же 4,1% годовых. Это ниже, чем в последние годы, однако и реальная доходность британских акций за тот же период составила 5,2%, а облигации и предметы искусства показали результаты хуже вина.

Проблема в другом. Быстрый рост цен на вино оказался историей исключительно второй половины прошлого и начала этого столетия. В первые 20 лет XX века винный индекс с поправкой на инфляцию и стоимость хранения уверенно снижался, уступая и акциям, и казначейским векселям, и предметам искусства.

После начала Первой мировой войны, правда, резко ухудшились результаты облигаций, так что на несколько лет вино перестало быть худшим активом в мире. Но и в 1940 году его реальная цена была примерно такой же, как в начале века. Поспорить с ним в этом плане могли лишь предметы искусства, реальные цены на которые за эти 40 лет вообще упали.

Так что смеяться над инвесторами в вино тогда были все основания. Хотя это был и черный юмор — на четыре десятилетия инвестиций в период, на который пришлись первая и вторая мировые войны, чаще всего жизни не хватало. Но зато коллекционеры получали прибыль иного рода — прекрасный напиток почти за те же деньги, которые они платили за более молодое вино.

А вот инвестировать в вино и не пить его — действительно было глупо. Это, вообще-то, не слишком правильно и сейчас.

Если вы захотели инвестировать в вина, но не можете позволить себе пить их, то у вас нет и специально оборудованного винного погреба или винного холодильника. Их может не быть и в случае, если вы вина пьете. Но если неудачные температура, влажность и положение бутылки не сильно влияют на вино, которое скоро будет выпито, то инвестицию они могут загубить. А затраты на хранение влияют на результаты тем больше, чем меньше коллекция.

Можно, конечно, воспользоваться услугами по хранению вина сторонними организациями. Их, например, предоставляют компании, торгующие вином, как за рубежом, так и в России. Есть и другие варианты хранения, есть даже фонды, инвестирующие в вино. Многие из них работают давно, так что могут считаться надежными, и для кого-то они выглядят вариантом. Но посредники в подобных делах — это еще и риск, оценить который заранее порой просто невозможно.

Халатность, случайности, в которых будто бы никто и не виноват, а инвестиция пропала. Сломалось оборудование — и расплодился грибок; бутылки поставили так, что пострадала пробка; какой-то фонд на удивление неудачно составил винный портфель. К тому же бывают и ловкие мошенничества, и обычное воровство. Если о них пишут не так часто, как о бинарных опционах, то лишь потому, что тысяча человек, потерявших по $100, заметнее одного, оставшегося без тех же $100 тыс.

Но зачем вообще рисковать, если вас не интересует вкус вина? От доходности нет оснований ожидать сверхъестественных результатов, а хлопоты гарантированы. К тому всегда есть некоторые шансы на то, что следующие 40 лет окажутся похожими на начало XX века. И если вы не пьете вина, то не сможете компенсировать недостаточную доходность даже тем, что просто откупорите бутылку.