Роман И. Грековой (1907-2002) "Свежо предание" был написан и не мог быть напечатан в 1962 году. Тогда соединять разрозненные "перегибы" в какую бы то ни было "тенденцию" не дозволялось. Это вовсе не остановило доктора технических наук, сотрудницу Военно-воздушной академии имени Жуковского Елену Вентцель, которая в свободное от математических теорий время и придумала из латинской буквы "игрек" писательницу "И. Грекову". Просто вместо запрещенных антисемитов и космополитов профессор пока предложила не менее занимательных парикмахеров, гостиничных администраторов и тихую научную интеллигенцию: в том же 1962 году в журнале "Новый мир" были опубликованы ее первые рассказы "Дамский мастер" и "За проходной".
Теперь роман "Свежо предание" в составе нового "неформального" собрания сочинений знаменитой писательницы публикуют издатели, специализирующиеся на молодой экспериментальной прозе, видимо, понимают, что "предания" минувших лет поинтереснее многих современных наворотов. Недаром пущенный под нож в 1930-х "чересчур правдивый", по словам Фадеева, роман Бориса Житкова "Виктор Вавич", появившись в новом веке, тут же подхватил вовсе не положенную временными рамками премию "Антибукер".Подобные романы действительно не принято обходить премиями: он сравним и со знаменитым "Люблинским штукарем" нобелиата Исаака Башевиса Зингера, и с "Жалобами портного" Филипа Рота. Только в отличие от героев Зингера и Рота, пытающихся осмыслить собственную жизнь как магическую загадку или как физиологическую ошибку, персонаж И. Грековой призван быть фоном для красочно расписанных обстоятельств. История семьи Константина Левина начинается еще с дореволюционных еврейских погромов. Продолжается сквозь сталинские и фашистские "чистки": папа главного героя — разжалованный революционер, а жена и маленькая сестра летом 1941 года оказываются на Украине. Наступают времена гонений на кибернетику — главный герой как раз кибернетик. И даже "дело врачей" для него не чужое: врачам-вредителям не удается долечить его в психбольнице. Герой, было избавившийся от чувства вины и пошедший на поправку, умирает. Бесстрастная интонация повествования ни на секунду не позволяет этому нагромождению лишений выглядеть комично. Автор, особо не увлекаясь стилистическими изысками, будто уступает слово самой эпохе. Эпоха кричит газетными заголовками: "Перерожденцы отделались выговорами", "До конца разоблачить антинародную группу театральных критиков!", "Чистится товарищ Вайнштейн". Какие уж тут изыски, если героя, названного Котей Левиным, попрекают за то, что он "замарал" великое литературное имя!
Отличные рассказчики среди математиков вовсе не редкость. Когда во время лекции уставшие от высоких слов гуманитарии норовят рассказать студентам анекдот про тещу, технари блистают примерами из литературы, живописи, истории. Особо выдающиеся байки студенты и коллеги просят повторить на бис — наверное, так и сложилась книга одного из самых известных российских математиков, академика Владимира Арнольда. И анекдоты про тещу здесь тоже есть — почему бы и нет, если братом его бабушки был Борис Житков, а другие родственники и друзья "нобелевского уровня" считали минутным делом объяснить юному Арнольду весь матанализ.
Академический дух сближает "Истории давние и недавние" со знаменитыми "Виньетками" Александра Жолковского, ироничность — с "мелочами" Михаила Ардова, находчивость — с охотничьими рассказами. Автор веселится заковыристым пушкинским шуткам, азартно преподносит эпизоды из жизни Екатерины I и индийского математика Рамануджана и повествует о собственных злоключениях с получением визы. Наверное, академик даже не представляет, какое наслаждение для филологов прочесть о найденной геометрической неточности у перфекциониста Набокова. Удовлетворение, сходное с чувством палача, из истории о Лавуазье: ученый, желая извлечь пользу даже из собственной казни, придумал систему подмигиваний, чтобы узнать, испытывает ли что-нибудь отрубленная голова. После долгих переговоров палач наконец заметил: "Научного толку от этого эксперимента все равно не будет. Если бы эти головы ничего не чувствовали, мне не приходилось бы каждую неделю менять корзину, у которой они обкусывают края!"
Знаменитый американский популяризатор Дуглас Хофштадтер (Douglas R. Hofstadter) уже благодаря предисловию к книге "Гедель, Эшер, Бах" вполне мог бы стать колоритнейшим персонажем для "виньетки" Владимира Арнольда. В предисловии к российскому изданию американец рассказывает, как из человека, не слишком знакомого с словосочетанием "Евгений Онегин", он превратился в ярого пушкиномана. Можно вообразить, какие горы свернет такой автор, описывая сложнейшие взаимодействия между теоремой Геделя, картинами Эшера и музыкой Баха. Автореференция, границы разума, искусственный интеллект, нейрофизиология, дзенбуддизм, Зенон и Льюис Кэрролл — из всего этого выстроился 700-страничный мировой бестселлер. Причем одновременно и для пытливых "физиков", и для склонных к философствованию "лириков".
И. Грекова. Свежо предание. М.: Зебра Е, ЭКСМО, 2002
Владимир Арнольд. Истории давние и недавние. М.: Фазис, 2002
Дуглас Хофштадтер. Гедель, Эшер, Бах: эта бесконечная гирлянда / Перевод с английского М. Эскиной. Самара: Бахрах-М, 2002