Вчера во Флоренции закончился Европейский общественный форум. В субботу в антивоенной манифестации приняло участие около миллиона человек. Жертв и разрушений нет. Антиглобалисты больше не хулиганы. Они теперь влиятельная политическая сила. Из рядов влиятельной силы — специальный корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН.
Открытый город
Это все Фаллачи. Журналистка Ариана Фаллачи была символом свободы для левой молодежи в Италии 68-го года. Может, помните: захват университетов, студенты на баррикадах, хиппи швыряют в полицейских то цветами, то булыжниками, провал американской войны во Вьетнаме, красные книжечки Мао, молодой Билл Клинтон курит марихуану не затягиваясь, "Битлз", ЛСД, свободная любовь. Еще немного — и воцарится справедливость. "Imagine all the people..." Де Голль уходит в отставку. Фаллачи красива и молода, в мини-юбке.Прошло тридцать пять лет. Фаллачи стала старой, уродливой, богатой истеричкой. Она написала статью в газете Corriere della sera, в которой велела флорентинцам в дни общественного форума запереться в домах, не выходить на улицу, не отправлять детей в школу, забаррикадировать лавки и магазинчики, закрыть статуи деревянными щитами.
Черта лысого кто-нибудь ее послушался. Накануне форума некоторые негоцианты действительно закрыли свои лавки, но потом, когда в город понаехало 100 тыс. веселых молодых людей с разноцветными головами, растаманскими дредами из-под растаманских шапок, гитарами, барабанами, кольцами в бровях и носу, с палестинскими платками вместо шарфов — все лавочки отрылись обратно. Небось не из пугливых. Флоренция — открытый город. В каждом баре, в каждом трактире, в каждом магазине на витрине висит плакат: "Флоренция — открытый город".
Я захожу в ресторанчик поужинать и спрашиваю:
— Зачем висит плакат? Вы хотите, чтобы антиглобалисты принимали вас за союзников?
Трактирщик отвечает:
— Плакат висит потому, что Флоренция — открытый город. Какого черта Сильвио Берлускони с этой его подвывалой Фаллачи велят мне закрыть лавку, только потому что в город приехали друзья моего сына и будут протестовать против идиотской войны? Я не закрою лавку! Делегаты форума едят у меня с двадцатипроцентной скидкой. Потому что у нас свобода слова, если ты там в России знаешь, что это такое, у нас свобода собраний. Бенито Муссолини мы полвека назад повесили за яйца на площади Лорето.
— Так уж и за яйца?
— Ну ладно, за ноги. Но это завоевания демократии, если ты там в России понимаешь, что это такое,— говорит трактирщик, нарезая тосканскую ветчину.
В среду вечером 40 тыс. человек приходят на площадь Санта Кроче участвовать в открытии форума. В церкви Санта Кроче похоронен Джоаккино Россини, рядом ложная могила Данте Алигьери, потому что настоящая могила Данте в Равенне, но все равно памятник культуры. На ступенях церкви — пятиметровая статуя Данте. На площади Санта Кроче молодой Данте 700 лет назад устраивал манифестации против партии гибеллинов. На площади или где-то рядом он встретил некую Беатриче.
Молодой человек с косами до пояса и майке с портретом команданте Че Гевары кричит в мобильный телефон:
— Лаура, мы в этой толпе не найдем друг друга, давай встречаться у памятника Данте.
Лаура — самое распространенное во Флоренции женское имя, имя возлюбленной Франческо Петрарки, который тоже выходил на флорентинские площади попротестовать.
На площади негде упасть яблоку. Голос Виктора Хары, если кто-нибудь помнит такого чилийского певца, поет "El pueblo junido". 40 тыс. кулаков взлетают над толпой вверх. Из них 20 тыс. девчачьих, нежных.
На сцене человек в кепке и с аккордеоном танцует, поет и говорит в микрофон:
— Все, кто работает от зари до зари, братья. Братья, скажите мне от всего сердца, чьи это оливы.
Это группа Faleg из Калабрии. А оливы тут применены в смысле метафорическом. В том смысле, что земля — крестьянам, а фабрики — рабочим. Толпа пляшет. На сцену выходит девушка в красном пальто и красном берете. Девушка-флаг. Она говорит:
— Братцы, тише! Я позову сейчас на сцену маму нашего Карло.
Тут аплодисменты. Долгие траурные аплодисменты, то есть без свиста и выкриков. "Наш Карло" — это панк Карло Джулиани, который полтора года назад во время протестов в Генуе пытался ударить полицейского огнетушителем и был застрелен. Он не жил в доме своих родителей, считая их буржуазной сволочью, он жил в городском парке под кустом с собакой. После его смерти родители стали чуть не главными авторитетами антиглобалистского движения. Он не совершил никакого подвига, он просто единственный, кто оценил эти пляски на площади и размахивание кубинским флагом больше жизни. Его мать говорит:
— Давайте сегодня вспомним не только моего мальчика, но и детей в Палестине, Афганистане, Ираке.
Семеро молодых людей переводят ее слова на семь европейских языков, становится даже скучно, но тут с разных сторон, от улицы Санта Кроче, улицы Бенчи, улицы Пандольфини, начинает звучать далекая музыка. Это уличные оркестры. Музыка все ближе и ближе. Толпа расступается, музыканты несколькими колоннами проходят к сцене и поднимают над головами инструменты, как партизаны поднимали бы винтовки.
Лауреат Нобелевской премии писатель и артист Дарио Фо, что-то вроде нашего Жванецкого, но поглавнее, выходит на сцену и говорит:
— Знаете, почему они велели вашим родителям закрыть лавки и забаррикадировать щитами статуи на улицах? Потому что они думают, что это их лавки и их статуи, потому что они все меряют в деньгах, потому что они хотят только, чтобы приезжали туристы, смотрели на статуи и платили, приезжали, смотрели и платили. Они забыли, что во Флоренции живут еще и люди, что все эти памятники архитектуры — еще и дома. Их строили ваши прапрадеды, а ваши отцы откапывали их из грязи, когда в 60-е годы Арно вышла из берегов и затопила город.
Площадь опять танцует. Группа Les Italiennes играет "Bella Ciao". Постепенно толпа разбредается по городу, и на каждой площади — танцы, музыка, театр, праздник, дешевая еда и выпивка, потому что не платишь накруток и не платишь официантам. И так будет каждый день, каждую ночь.
Я как-то прожил во Флоренции год, я часто приезжаю сюда, но я никогда не видел этот город таким веселым. Наскоро сколоченные помосты, кубинцы какие-то с барабанами, легкий запах марихуаны повсюду. На помостах вместе с восемнадцатилетними танцуют длинноволосые седые хиппи, герои 1968 года, сохранившиеся бог знает в каких сквотах и дождавшиеся, что 68-й вернулся. Даже журналисты с берлускониевских телеканалов перестают бояться и начинают спрашивать, что, собственно, эти молодые люди хотят.
Голос крепости
Крепость Фортецца да Бассо похожа в эти дни, скорее, на университет. 30 тыс., 40 тыс., потом 60 тыс. молодых людей с тетрадками. Все эти объявления от руки, расклеенные где попало, про то, что семинар такой-то состоится в такой-то аудитории, что за студенческим проездным билетом надо обращаться туда-то, что талоны на дешевое питание выдаются там-то, что сдается койка девушке без вредных привычек...Организаторы форума бесплатно разместили в школах и студенческих пансионах 20 тыс. человек. Они организовывают каждый день 50 тыс. обедов за 3 евро. Одновременно в крепости происходит 10 больших лекций и штук 50 маленьких семинаров. Студенты погуливают, конечно, валяются на траве и целуются, поют под гитару партизанские песни, пьют пиво.
Посреди крепости стоит большой павильон, в котором что-то вроде выставки. У каждой партии, каждого движения свой стенд. Здесь "Международная амнистия", "Врачи без границ", сапатистская армия из Мексики, Ассоциация родственников жертв нью-йоркского теракта 11 сентября, курды из Ирака, женщины из Афганистана, даже из России здесь есть небольшая делегация, возглавляемая бывшим работником ЦК КПСС Александром Бузгалиным, который, правда, странным образом разговаривает только о правах трудящихся и не разговаривает о чеченской войне. Здесь французский профсоюз Attac собирает подписи за принятие налога Тобина (на доходы от биржевой игры) и запрет на приватизацию воды, здесь сыровар Жозе Бове носится со своим рокфором как с писаной торбой.
Если пройти по залам, то получишь кучу полезной информации, на первый взгляд никак не связанной с информацией, распространяемой в соседнем зале. Вот, например, лосось, рыба такая, которую очень любят европейцы, выращивается в Норвегии, но вскармливается рыбной мукой, доставляемой из Эквадора. Реки в Эквадоре ради рыбной муки перегораживаются, обратите внимание на слайд, и огроменная мясорубка перемалывает живьем все, что в реках плавает.
— Реки там полны крови,— говорит лектор, а студенты в задних рядах перестают целоваться и кричат: — Позор!
Для получения 1 кг лосося нужно 6 кг рыбной муки, то есть вы, когда идете ужинать, сжираете 7 кг рыбы. Плохо не становится?
В другом зале рассказывают про глобальное потепление. Это не то, что вы думаете. Это не то, что Италию затопит когда-нибудь потом. Это уже сейчас в Африке и Азии ареалы распространения малярийного комара настолько расширились, что с каждым годом от малярии погибает на 1 тыс. человек больше, чем в прошлом году. Так вот, за то, что у вас в ванной освежитель воздуха с пшикалкой, и за то, что у вашего автомобиля большой объем двигателя, каждый год погибает 1 тыс. человек.
В третьем зале рассказывают про американскую программу космического ядерного щита. Так вот, 3% выделяемых на эту программу денег хватило бы, чтобы накормить на Земле всех голодных.
В крепостном равелине Кававилья проходит семинар под названием "Кто мы такие?". Равелин представляет собой огромный ангар, по площади больше Ленинградского вокзала. Там не протолкнуться. Половина ангара заставлена стульями, но места всем не хватает, и люди сидят на полу, стоят снаружи, заглядывают в двери, записывают в тетрадочки, ну и целуются, конечно.
Глава итальянского отделения профсоюза Attac Марко Берсани говорит:
— Неолибералистская модель глобализации предполагает, что надо либо использовать других, либо быть использованным. Мы не принимаем такую модель. Нам говорят, что все на свете стоит денег. Но мы не согласны. Есть вещи, которые нельзя покупать и продавать,— он говорит, а в огромном ангаре нарастает гул одобрения, заставляющий его кричать.— Жизнь человека, воздух, вода, образование (зал ревет), свобода!
Зал взрывается аплодисментами.
Лидер общественного форума Витторио Аньолетто говорит, что неолибералистская модель глобализации неизбежно ведет к войне. Потому что если сильные отбирают у слабых воду и средства к существованию, то слабые на второй день становятся отчаянными и идут воевать насмерть.
— Поэтому завтра мы выйдем на демонстрацию за мир. Мир любой ценой. Мир во всем мире. Без всяких условий и оговорок.
Собрание заканчивается. Последним выступает американский профессор Колбинкос и под одобрительный рев толпы говорит, что то, что они делают сейчас,— это мировая революция.
Аньолетто, щуплый человечек в очках, выходит из равелина, останавливается под деревом и звонит кому-то по телефону. Студенты, проходящие мимо, стараются прикоснуться к его одежде, как верующие прикасаются к одежде святого.
Я спрашиваю:
— Доктор (он врач-педиатр по профессии), получается, что если вы против Буша, так, стало быть, за Саддама?
— Нет, мы против Буша и против Саддама. И тот и другой мучают иракский народ.
— Сколько вас завтра будет?
— Не знаю, двести тысяч, может, больше.
— Вы уверены, что демонстрация будет мирной?
— Я уверен. Это будет мирная веселая демонстрация, в конце которой я хотел бы увидеть лицо Сильвио Берлускони, грустное-грустное оттого, что ему не удалось спровоцировать беспорядков, как в Генуе.
Голос улиц
Утро в субботу начинается с того, что Флоренция пуста. Каким бы она ни была открытым городом, но все же лавочники побоялись работать на улицах, по которым сейчас пойдет 200 тыс. человек. Я с трудом нахожу кафе, чтобы позавтракать. Рядом со мной за столиком немецкая журналистка. За окнами нет прохожих. Как будто чума.— Затишье перед бурей? — немка испуганно оглядывается.
— Не боись, ешь булку,— говорит бармен,— а то мне пора закрываться — и на демонстрацию.
Демонстрация должна была начаться в три пополудни, а началась в одиннадцать утра. Через час префект сказал, что демонстрантов 300 тыс. Через два часа официальное число демонстрантов составило 500 тыс. человек. Через четыре часа — 700 тыс. По данным организаторов, их был 1 млн. Во Флоренции всего 1 млн жителей. Их был целый город.
Я не знаю, представляете ли вы, что такое на флорентинских улицах миллион человек. Демонстрация растянулась на 8 км. И двигалась от крепости до Марсова поля шесть часов. Когда на Марсовом поле уже начался концерт, из крепости еще уходили последние колонны.
Для сравнения: в Генуе было 200 тыс., и они разнесли город. А здесь 1 млн — и ни одного разбитого стекла, ни одной даже ссадины на коленке. Начальник флорентинской полиции сказал, что мелких беспорядков во время всей демонстрации было меньше, чем бывает во время самого спокойного футбольного матча.
"Не смейте воевать!"-- вот что они кричали. Горожане открывали окна, аплодировали, вывешивали из окон флаги с надписью "Мир". Некоторые даже писали слово "мир" на скатертях и простынях, чтобы вывесить простыни из окон. А под окнами танцы, музыка, девчонки пляшут с полицейскими, у полицейских щеки в помаде. Бабушки из окон передают в толпу воду и кофе. Огромные плакаты "Другая Европа возможна!"
Я нашел Витторио Аньолетто и, перекрикивая толпу, спросил:
— Какая такая другая Европа?
— Да вот же она, другая Европа!
Особенным успехом пользовалась актриса одного из флорентинских театров, переодевшаяся Арианой Фаллачи и шедшая на демонстрации под лозунгом "Другая Фаллачи возможна".
Босоногий человек, одетый в тряпье, сказал мне:
— Помнишь, у Махатмы Ганди была такая фраза: "Сначала тебя не замечают, потом над тобой смеются, потом тебя бьют, потом ты побеждаешь"?
В воскресенье в итоговом коммюнике флорентинского общественного форума будет пять законопроектов для будущей европейской конституции. И начнется пять кампаний по всему континенту, чтобы законопроекты стали законами. Европа обязуется никогда не начинать войну первой. В Европе запрещается приватизация воды. Запрещаются генетически модифицированные продукты. Гарантируются свобода передвижения и самый свободный в мире визовый режим. И наконец, вводится налог Тобина на биржевую игру.
Парламенты и правительства обманут, конечно, но хотя бы выслушают теперь антиглобалистов. Нельзя в Европе не выслушать миллион человек, если только не записать их в террористы.
А в террористы этих мальчишек и девчонок в растаманских шапках записать не удалось.