Вчера был день траура, и к зданию театрального центра на Дубровке целый день шли люди. Никто не спрашивал о погибших. Здесь вообще почти не задавали вопросов. Все и так было ясно.
"Чтобы вам было спокойнее"
Тротуары у входа во Дворец культуры шарикоподшипникового завода завалены цветами, горят свечи. Улицу Мельникова, на которой находится реабилитационный центр, в десять утра по какой-то причине перекрыли. Милиционеры объясняли, что перекрыты и остальные улицы, ведущие к театральному центру. Но это было не так. Остальные улицы были совершенно свободны.На 1-й Дубровской, ведущей к главному входу в театральный центр, стояло много людей. Они пришли, чтобы положить цветы и поговорить. Многим все эти дни было не с кем обсудить происшедшее. Пожилые мужчины и женщины отчаянно спорили, надо или не надо было применять газ. Собственно говоря, был только один противник газа. Он же требовал вывести войска из Чечни. С ним спорили, сначала более или менее интеллигентно, потом он понял, что вот-вот его станут, видимо, бить, и, расстроенный, пошел к метро.
Оставшиеся припоминали властям более безобидные проступки. Одна старушка из дома напротив центрального входа в ДК рассказывала, что у них во дворе уже месяц стоит машина с разбитой фарой и никто даже не интересуется, чья она.
— Может, хозяина убили, ну, к примеру,— заметила она.— Все три дня, пока здание было захвачено, я звонила в ДЭЗ, чтобы они проверили, что там такое. Никто!
Старушке отвечали, что она не туда звонила.
Тем временем к театральному центру продолжали идти люди. Среди них были и бывшие заложники, и их родственники, и родные тех, кто погиб в результате штурма. Было много слез. Подходили священники и политики. Приехали Борис Немцов и Павел Крашенинников. Лидер СПС сказал, что власть должна ответить на три вопроса: как террористы смогли попасть в центр Москвы, почему сразу после штурма не нашлось достаточного количества врачей и карет "скорой помощи" и почему родственникам до сих пор не дают точной информации о заложниках в больницах. Он пояснил, что его мама, сама врач, недоумевает, как могли не оказать квалифицированную помощь заложникам прямо на месте.
Подъехали десять грузовиков с солдатами внутренних войск, встали на улице Мельникова. Солдаты начали быстро разворачиваться в цепи, лихорадочно устанавливать связь, затыкать буквально все щели на улице. Стало тревожно. На вопросы, зачем все это, солдаты отмалчивались, а один офицер ответил: "Чтобы вам было спокойнее".
Своей цели, можно твердо сказать, они не добились.
"Мы стояли на улице и пели песни"
Во второй половине дня к театральному центру на Дубровке приехали актеры из "Норд-Оста". Собирались все у метро. Их видно было издалека — большую группу людей под разноцветными зонтиками. Они тихо переговаривались. "Я думал, что перед смертью успокаиваешься и вся жизнь проходит перед глазами, но это не так",— говорил актер Борис. Наверное, он пытался сказать, что не хотел умирать.Говорили, как тяжело было сидеть там внутри, потому что боялись расстрелов и потому что плохо пахло из оркестровой ямы. Как попросили у фээсбэшников освежители воздуха, потому что были разбиты кондиционеры, а им передали три дезодоранта Fa, и заложники обиделись, потому что это было похоже на насмешку. И как вместо необходимых медикаментов врач Рошаль зачем-то принес антибиотики, но не принес вату, спирт и анальгин. И какой молодец продюсер Васильев, который несколько раз спасал заложников от случайных взрывов, потому что "эти ублюдки" ничего не понимали в технике безопасности. И как ночью перед штурмом бараевцы набирали по телефону 03 — нужна была "скорая" для двух раненых заложников. А "скорая" приехала через три часа, и сразу после нее начался штурм. И как зал стал заполнять дым и террористы испуганно закричали: "Газ!" И заметались, потому что не хотели умирать. И зачем вообще начался штурм, разве заложникам не обещали, что штурма не будет? Разве заложники не отличаются от террористов?
Когда все уже собрались идти к театральному центру, раздался крик: "Савельевой плохо!" Актриса Ира Савельева с лимонным лицом сползла по стенке торговой палатки, и ее пытались удержать, били по щекам, мыли лицо водой. Костя Кабанов вызвал "скорую". Кто-то раздобыл нашатырный спирт.
Нордостовцы еще не были на Дубровке после штурма. Их нужно было приободрить. Пиар-менеджер труппы Лена Шмелева собрала их в кружок и сказала:
— Я знаю, что вы будете давать интервью. Я хочу, чтобы вы подумали, как это делать. Неясна ситуация с "Норд-Остом". Его теперь нет. Но мы хотим, чтобы он был. Своими силами мы его не восстановим. Давайте донесем это до людей.
— Вы думаете, у "Норд-Оста" есть будущее? — задал корреспондент Ъ Лене жестокий вопрос.
— Я думаю, мы не заслужили, чтобы "Норд-Ост" связывали с болью и разрухой. Это светлый семейный спектакль, и он будет как птица-феникс.
В ближайшее время театральный центр приведут в порядок, а потом дадут два благотворительных спектакля. Нордостовцы не знают, смогут ли снова завоевать публику, и спрашивают: "Вот теперь придут к нам люди?" Я говорю, что обязательно приду с друзьями. Не потому, что мне жаль этих ребят — просто это действительно хороший мюзикл.
У театрального центра оцепления уже нет, но к зданию пройти нельзя. Здесь стоит невысокий металлический забор, и милиционеры пускают только тех, у кого цветы и свечи. Кто-то посторонний пытается пройти вслед за актрисой Катей Гусевой. Ему не удается. Там, за оградой, много цветов, дрожат в стеклянных колбах свечи. Актеры стоят и смотрят на свой "Норд-Ост". На разорванный рекламный щит. На солдат внутренних войск, которые ходят по вестибюлю. Кажется, еще чуть-чуть, и они запоют свои любимые партии — те, что звучали двое суток перед оцеплением на Мельникова, 7.
Они уже привыкли петь под дождем. Эти ребята очень хотят попасть внутрь, но их зал поломан и разбит, а в вестибюле вместо зрителей солдаты.
На выходе их встречают журналисты. "Как вы себя чувствовали?" — спрашивают у Кати Гусевой, у которой в среду, 23-го, был выходной. "Тяжело,— отвечает Катя.— Мы стояли на улице и пели песни". "Я не знаю, как я снова выйду на эту сцену,— говорит еще одна актриса.— Мне до сих пор очень страшно".
16 нордостовцев погибли от газа. Двое из них — дети. Пропавших больше нет — все они опознаны и почти все умерли. Последним пропавшим был капельдинер Максим Чернецов. О том, что он мертв, его товарищи узнали за три часа до встречи.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА