Новый роман Кристиана Крахта "1979" привезен в Россию с Франкфуртской ярмарки прошлого года. Тогда, после событий 11 сентября, в литературе срочно понадобилась глобализация. Или антиглобализм, все равно — лишь бы как-то сопрягались, а может, навек разрывались Восток и Запад. Джордж Харрисон с ситаром, Кирсан Илюмжинов с шахматами, Мохсен Махмалбаф на европейском кинофестивале, Орхан Павич и Милорад Памук — все это разом превратилось в красивую досентябрьскую сказку. Даже Виктор Пелевин, пока добирался до "внутренней Монголии", подрастерял "русского языка". Пока Пелевин учит монгольский и дописывает новый роман, ключевые слова "Иран", "Китай" произносим по-немецки с Кристианом Крахтом.
Именами этих стран озаглавлены две части романа "1979". В соответствующем году герой-европеец из Тегерана попадает в Тибет. Сам себя рассказчик считает глуповатым: не слишком разбирается в тонкостях восточной поэзии, не делает особых успехов в изучении китайского языка. Однако обозначить источники финансирования своего путешествия ума у него хватает. Таким образом, он отлично упакован для того, чтобы олицетворять поиски западного индивидуального сознания и символизировать взаимодействие цивилизаций. Сначала герой воодушевленно плетется за своим другом Кристофером, более поднаторевшим в восточной эстетике вообще и наркотической зависимости в частности. Но Кристофер погибает при загадочных обстоятельствах. Тогда герой уже готов остаться с загадочным же персонажем по имени Маврокордато, однако тот дает ему идею и деньги для путешествия в Тибет, где необходимо совершить искупительный поход вокруг "мандалы мира", горы Кайлаш. Выполняя наказ, герой в качестве искупительной награды получает путевку в китайскую исправительную колонию. Вот и выученный за компанию китайский язык пригодился: новым другом, товарищем и партнером героя становится Мао.Повествование в "1979" как будто ведется с приглушенным звуком и уменьшенной яркостью цвета: герой и внутренний монолог ведет негромко, и словно находится в вакууме. Однако все самые нужные детали и подробности он четко видит боковым зрением: девочка-наркоманка и парень со свастикой на богемной иранской вечеринке, исламская революция, разбитые в тибетском паломничестве полуботинки от Берлути, охота за опарышами в китайской колонии. Вся конфликтность оказалась запрятанной в подтекст, причем очень глубоко. Что и удивило западного читателя, при обозначении восточной темы тут же начинающего страдать. Дикой и ужасной трагедии падения не получилось — вышла слегка ироническая история по-женственному ведомого сознания. "1979" — это сегодняшняя "М. Баттерфляй" без политиканства и сантиментов. Ведь и в конец извратившийся дипломат из "М. Баттерфляй" Давида Хуана признал, что лучше быть китаянкой-мечтой, чем лживым посольским клерком.
Книги-манифесты тоже все больше приходят к нам в заграничном исполнении и тоже с опозданием. Из концептуальной нон-фикшн большей популярностью будут пользоваться не "Моя политическая биография" Эдуарда Лимонова, а более насущные работы вроде "Богатый папа, бедный папа", "Как избавиться от очков". Книги вроде "Хаос и анархия" Хаким-бея тоже обещают своеобразное "прозрение", "спасение души", как следует из подзаголовка "Революционная сотериология" — но, руководствуясь ими, "богатым папой" точно не станешь.
Издательство "Гилея" продолжило серию "Современная мировая антибуржуазная жизнь", где уже вышел сборник субкоманданте Маркоса и готовятся "Сопри эту книгу!" Эбби Хоффмана, "Революция обыденной жизни" Рауля Ванейгема. Сочинения Хаким-бея, хит 1980-х, теперь читаются уже не как призыв, а как учебник по истории анархических движений.
Принявший ислам канадец прославился термином "временные автономные зоны", в которые зачислил Париж 1968 года, американские коммуны и другие бунтарские явления. Наверное, теперь Хаким-бей зачислил бы в эти "зоны" и российский путч с его "Лебединым озером" в качестве телевизионной программы. А тогда, в середине 1980-х, автор всячески продвигал идею необходимости культурного "джихада". Главы "Нравственность насилия", "Бунт ислама" в 2002 году уже и шокируют по-другому. Для истории же искусства более примечательны обоснования "поэтического терроризма" (это когда стихи в туалете, граффити на стенах, спам в электронной почте и забастовка на работе, "не удовлетворяющей вашу потребность в лени и духовной красоте") и "искусства-саботажа" (это когда то же самое, что "поэтический терроризм", но с отягчающими обстоятельствами, например, взорвать телебашню или сжечь книги). Хаким-бей защищает и порнографию в литературе — но не в одиноких кабинетных чтениях, а в экстатических общих собраниях. В общем, стоит раскрепоститься, и все будет хорошо. Только вот даже в скромном литературном вопросе нестыковочка выходит: если, уничтожая книги "продвинутого" писателя Сорокина, некая общественная организация тоже занимается "продвинутым искусством", то кто же в конце концов займется нашими "потребностями в лени и духовной красоте"?
Кристиан Крахт. 1979 / Перевод с немецкого Т. Баскаковой. М.: Ad Marginem, 2002
Хаким-бей. Хаос и анархия. Революционная сотериология / Перевод с английского О. Бараш, Д. Жутаева, Дм. Каледина. Составление В. Ахметьевой, А. Тарасова. М.: Гилея, 2002 (Серия "Час 'Ч'")