Оккульт-привет

Выставка живопись

Основатель салона «Роза + крест» Жозефен Пеладан (1858–1918) — плодовитый писатель, критик и один из эксцентричнейших персонажей Парижа конца XIX века — был самым что ни на есть настоящим розенкрейцером, больше того — гроссмейстером ордена. Он был каббалистом, мистиком и оккультистом, носил туники, хламиды и ассирийскую бороду, почитал божеством Вагнера, преклонялся перед Пюви де Шаванном, хотел перевернуть художественный мир, от чего, как и от прочей ереси, правда, быстро отказался, когда любимая женщина призвала его окститься. Вера его, как и его учение, была пылкой, но неустойчивой. Родившись в лионской католической семье и проучившись в двух иезуитских колледжах, он оказался в столице, где дули иные ветры. Из долгого итальянского путешествия Пеладан привез страсть к нумерологии и мистическим играм Ренессанса и, в частности, к христианскому каббализму, который на символистской почве декаденствующего Парижа обернулся каббалистическим орденом розы и креста. Пеладан основал его вместе с поэтом и оккультистом Станисласом де Гуайта, привлек туда самых видных оккультистов во главе с будущим знакомцем царской семьи Папюсом (и заодно уж между делом Эрика Сати и Клода Дебюсси), быстро добрался до иерархических высот ордена, столь же стремительно поругался с де Гуайта и в 1891-м основал свой «католический орден Роза + крест и эстеты башни Грааля», под знаменем которого и пройдут шесть выставок символистского салона в галерее Дюран-Рюэля.

Никакого особого оккультизма, каббалы да и католицизма на этих выставках не было. Сам Пеладан публично заявил, что «отказывается якшаться со спиритизмом, масонством или буддизмом», де Гуайта тут же ответил: «Мы, братья “Розы † креста”, объявляем, что упомянутый господин Пеладан — розенкрейцер-раскольник и отступник; мы отрекаемся от него и осуждаем его так называемый католический орден “Роза † крест” перед трибуналом общественного мнения». Раскол развязал Пеладану руки, и в свой салон он станет приглашать символистов по духу, а не по вере. Арнольд Бёклин, Фердинанд Ходлер, Жорж Руо, Фернан Кнопф, Феликс Валлотон — это только те, кто сегодня на слуху. В каталогах пеладановских салонов десятки имен символистов и околосимволистов из Франции, Бельгии, Германии, Скандинавии. Первые лица французского символизма, правда, участвовать во всем этом отказались — Одилон Редон и Гюстав Моро не приняли приглашения, а Морис Дени, Гоген, тот же Пюви де Шаванн в это время предпочитали иные сцены и иные салоны.

Выставка в Музее Гуггенхайма как раз об этом — о втором ряде европейского символизма. Вместо хрестоматийных Бёклина и Моро тут правят бал медузообразная голова Орфея в мутных водах Леты от Жана Дельвиля и незакавыченные цитаты вроде анемичных дев точь-в-точь как у Пюви де Шаванна, но кисти Александра Сеона. Зрителю тут предлагается убедительный корпус текстов, по которому можно считывать базовые символистские сюжеты: восторг перед итальянскими примитивами, культ Орфея и femme fatale, «наивный» католицизм, новая религиозность через антиклерикализм, персональные культы Вагнера и Пеладана.

Символизм как стиль понимается так широко, что давно потерял какой-либо конкретный смысл. Первую половину прошлого века он почитался за моветон, и сияние импрессионистов и постимпрессионистов исключало появление символистской мути в приличных стенах. В 1970-х он был реабилитирован, но исследователи шли наиболее прямой и понятной дорогой — через конкретные, самые громкие и художественно убедительные имена. Потом будут работы о национальных изводах символизма или о конкретных сюжетах, им развиваемых. Гуггенхайм заходит с другой стороны — предлагает разобраться в том, что почитали символизмом сами его носители и их зрители. Зрелище получилось убедительное: тут и истоки Кандинского, и формулы, позже использованные Пикассо, и наследие прерафаэлитов. Не самая помпезная страница в истории европейского искусства, но на самом деле крайне необходимая для его понимания. Из этой книги слова не выкинешь, как бы ни старалась изменчивая мода.