премия архитектура
Лауреатом премии Стирлинга — высшей награды Британского союза архитекторов — стал научно-приключенческий центр "Магна", созданный по проекту бюро "Вилкинсон Эйр" (архитекторы Chris Wilkinson и Jim Eyre). В поисках развлекательности современные архитекторы пришли к образу мистического храма индустриальной цивилизации, считает ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.Приз Стирлинга (Stirling Prize) раньше был просто одной из национальных архитектурных премий. Однако в последние несколько лет все поменялось. Причиной тому стала Millenium Programm — программа строительства около сорока крупных культурных объектов, которые делались по всей Англии в связи с наступлением нового тысячелетия. В этой программе участвовали крупнейшие архитекторы современности, каждый новый объект становился предметом пристального внимания, интерес к ним подогревало и то, что делались они по конкурсу и что соревновались между собой звезды. Все это превратило Британию в главный архитектурный центр мира, и, соответственно, значение национальной премии резко выросло.
"Магна" — это реконструкция старой сталелитейной фабрики в Южном Йоркшире, под Роттерхемом. Это был крупнейший стальной центр Британии, выросший в первую мировую войну и развившийся во вторую. В 80-е годы весь этот промышленный район стал погибать — фабрики бросали, сносили, они разрушались сами. Та же судьба ожидала и "Магну", но местные власти решили создать из этой фабрики памятник всей сталелитейной зоне. Они написали программу, подали ее в комиссию Millenium и получили финансирование в размере 60 млн фунтов стерлингов.
Архитекторы предложили полностью сохранить старый цех, лишь освободив его от слишком большого количества машин для удобства прохода. Внутри цеха они расположили четыре новых павильона, каждый из которых посвящен одной первостихии — Воде, Воздуху, Огню и Земле. По мнению архитекторов, из преобразования этих элементов и родится сталь, и хотя павильона собственно стали они не сделали, сочетание первостихий в сталелитейном цехе должно создать музей сталелитейной промышленности.
Как и все проекты Millenium, начиная с Купола тысячелетия Ричарда Роджерса (Richard Rogers), "Магна" отличается патетической невнятностью задачи. Заброшенная сталелитейная фабрика в убитой промзоне в роли музея-памятника этой промзоне. Музея, в котором нечего смотреть, кроме Воды, Воздуха, Земли и Огня, которых и в других местах навалом. При этом плановая посещаемость — 250 тысяч человек в год. Когда функция объекта столь изысканно бредова, мимо нее невозможно пройти. Очевидно, что здесь — пуант всей работы, именно здесь ее соль. Чем безумнее задача, тем сильнее в архитектуре чисто художественное измерение, тем ближе она к арт-жесту.
Но в "Магне" нет и современного искусства. Один из архитекторов бюро "Вилкинсон Эйр", Марк Баррон (Marc Barron), так описывает первое посещение фабрики: "Мы осматривали ее с фонариком, и у нас не было никакой идеи, от которой мы бы отталкивались. Надо было идентифицировать пространство. Понять, что нужно оставить из массы машинерии. Как превратить эту грубую фактуру в аттракцион". Пробираться через заброшенную фабрику с фонариком — уже само по себе аттракцион в духе "Сталкера". Тут не надо ничего добавлять или убавлять — все уже сложилось, и если бы можно было просто объявить все это музеем сталелитейности, то свое предназначение — пространство аттракциона, таинственное и влекущее,— цех выполнял бы без всякого архитектурного вмешательства.
Проблема в одном — со сталкером не ходят толпой, такой аттракцион не обеспечивает массового посещения. Нужна национальная программа реконструкции, включение в программу Millenium, высшая национальная премия за архитектуру. Но это означает, что архитектурная задача формулируется так — перестроить сталелитейный цех так, чтобы ничего не нарушить. В этом и состоит изящество концепции "Вилкинсон Эйр".
Вода, воздух, огонь и земля — то, что можно объявить присутствующим везде и всегда. Но первостихии — это такая вещь, которая материальна, но формы не имеет. Ее не совсем понятно как изобразить. На первый взгляд решения, предложенные Wilkinson Eyre, не имеют между собой ничего общего. Земля — это комната с некими пластами, которые входят в сложное взаимодействие друг с другом, Огонь — это металлическая комната с горящим горном, Вода — это овальная цистерна, Воздух — это дирижабль. Тут нет и не может быть никакой единой концепции формы. Но чем больше рассматриваешь эти павильоны, тем яснее становится их единство. Оно заключается в том, что все они — машины. Павильон Земли — это такое место, где ее тяжелые пласты находят друг на друга, как шестерни, и производят какую-то работу. Павильон Огня — это увеличенная до огромных размеров внутренность керосиновой горелки. Такими же машинами являются павильон Воздуха — это дирижабль и павильон Воды — светящаяся цистерна.
Но поскольку на всей фабрике это единственно работающие машины, то создается ясное ощущение, что вся фабрика построена ради них. Что кран-балки перевозят воздух к воде, вагонетки — огонь к земле, и хотя непонятно, зачем это делается, машинность включает первоэлементы в контекст фабрики, позволяя им естественно существовать в этом пространстве и одновременно сообщая ему философическую глубину.
Любая фабрика по своей сути — большая машина, единственная логика фабричного пространства — рациональность. При этом каждому, кто первый раз входил в цех — неважно какой, прядильный или камнеобрабатывающий,— известно, что, когда оказываешься внутри машины, понять, как и зачем она работает, не представляется возможным. Визуально — это пространство таинственной, непостижимой сложности, где все зачем-то ездит, раздаются кошмарные нечеловеческие звуки, что-то членится и обратно собирается, и все это уходит в бесконечность перспективы. Но осмысляется эта таинственная невнятность как высшее проявление функциональной рациональности.
Это создает ощущение мистики рациональности. В преобразовании рациональности в мистику, собственно, и заключается художественная ценность авангардной архитектуры — она всегда представляет такую рациональность, которая своей сложностью намекает на существование иных горизонтов разума. Мы не можем постичь смысла этой рациональности, но веруем, что она рациональна. Для культуры, в которой существование Бога проблематично, это важное и приятное чувство.
Машина Воздуха, машина Воды, машина Земли и машина Огня — путь к тому, чтобы превратить промышленный цех в мистическое святилище. Они непонятно как и зачем работают. Они просто есть. Они полностью рациональны, как машины, и совершенно мистичны, как машины в себе. И они бесконечно трудятся над производством или переработкой первостихий. Тем самым метафора фабрики становится универсальной — это фабрика по производству мироздания. Она универсально-рациональна и универсально-мистична. По сути это — Бог.