фестиваль театр
В столице Австрии продолжается ежегодный Венский фестиваль — Wiener Festwochen (Ъ подробно писал о его открытии 18 мая). Одним из главных его событий стал показ спектакля "Шум времени", объединившего силы двух знаменитых коллективов — английского театра Complicite и американского струнного квартета Emerson. Спектакль посвящен судьбе и музыке Дмитрия Шостаковича. Из Вены — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.Все начинается с изобретения радио. И поначалу шум времени — это просто хаос радиопередач. В полнейшей темноте по сцене плавают и танцуют светящиеся радиоприемники, обрывки эфиров перебивают и заглушают друг друга. Пока в беспорядок ненужных сообщений вдруг не ворвется известие о смерти в Москве композитора Дмитрия Шостаковича. Потом глаз ослепится на секунду первой вспышкой света: четыре человека в темных костюмах на фоне желтоватой ячеистой стены. Она станет экраном для фотографий и отрывков из кинохроники. Первая половина спектакля немного похожа на мультимедийную лекцию о жизни и значении композитора Шостаковича. Вот он после войны приезжает в Америку в составе советской делегации. Вот разговаривает по телефону со Сталиным. Вот рассказывает о том, как на каком-то идеологическом сборище вынужден был прочитать подсунутую ему бумажку с покаянием. А вот первый космонавт Гагарин напевает в безвоздушном пространстве одну из песен Шостаковича.
Автор идеи "Шума времени" Филип Зетцер (Philip Setzer) признается, что поначалу он хотел сделать спектакль по всем 15 струнным квартетам, написанным композитором. Затем остановился на одном из них и пригласил Саймона Макберни (Simon McBurney), основателя и руководителя всемирно известного английского театра Complicite (больше десяти лет назад они показывали в Москве свою "Улицу крокодилов", а с тех пор превратились просто в легенду). Саймон, его брат Джерард и четверо актеров начали с того, что легли на пол посреди репзала и стали слушать музыку. Господин Макберни заявил тогда, что хочет найти новый, театральный способ слушать музыку.
Самое удивительное, что он действительно нашел его. Театр Complicite славен умением извлекать смысл не из повествования или драматического конфликта, а из особого рода визуальных метафор. Синтетический, чрезвычайно изобретательный театр Макберни по сути своей очень музыкален, а его актеры всегда (и в "Шуме времени", в частности) отлично двигаются. У музыкального "видеоурока" про всемирно известного композитора есть, разумеется, и чисто познавательная составляющая — напомнить о судьбе художника при тоталитарном абсурде, показать гения, который был диссидентом и соглашателем одновременно. Но важнее для Макберни этой историей как бы взрыхлить подсознание зрителя, настроить его слух, словно радиоприемник,— на верную частоту восприятия. Режиссер, кстати, придумал не так уж много собственно театральных приемов. Едва ли не главный из них — летающие по сцене костюмы сталинских времен, тоже становящиеся экранами. И еще расставленные на сцене стулья — для оркестрантов, сыгравших в блокаду "Ленинградскую симфонию".
Строгая, скупая на цвет и свет сценическая композиция готовит вторую, чисто музыкальную часть спектакля, в которой Emerson играет 15-й, последний квартет композитора. Театр, таким образом, становится подножием для музыки. Шостакович благодаря замечательной подготовке (и, разумеется, благодаря американским музыкантам) звучит во всем своем непостижимо трагическом объеме. Мрак конкретных исторических обстоятельств и изначальное проклятие человеческого бытия сливаются в звуках. Квартет актеров Complicite не покидает квартет музыкантов: первые ведут себя одновременно как вечные мистические двойники и банальные кагэбэшные соглядатаи. А стулья, на которых должен был сидеть блокадный оркестр, к финалу складываются в высокую пирамиду в углу сцены. Если бы не было музыки, она, наверное, и выглядела бы всего лишь горой стульев. Но Emerson играет так, что в этом нагромождении предметов сознание вдруг различает и радиобашню Шухова, и объект модернистского искусства, и гору ненужных предметов, оставшихся от жертв Освенцима.
Как бы ни были ужасны или прекрасны земные проявления, все они — помехи мирового эфира, в котором человеку лишь изредка дано расслышать звуки вечности. Итоговый, предсмертный квартет Шостаковича звучит в англо-американском спектакле как переживание общей судьбы всего человечества. И шумом времени, и его воплощением здесь оказывается сама музыка. Из космического хаоса судьбы, закинувшей человека в мир, музыканты вслед за Дмитрием Шостаковичем извлекают звуки, в которых слышны отчаяние, терпение и тихое поражение. Когда слушаешь финал "Шума времени", кажется, что все кончено, физически ощущаешь, что жить невозможно. Когда выходишь со спектакля — чувствуешь облегчение и радость очищения. По-научному это называется катарсис.