выборы
"Ничто не предвещало" — это выражение наиболее точно подходит к атмосфере, в которой началось голосование в первом туре выборов президента Франции 21 апреля. В своем прорыве был уверен лишь сам Ле Пен, о чем он заявил за неделю до выборов: "Я буду во втором туре". Правда, не уточнил с кем. О том, как происходили выборы в Париже, рассказывает собственный корреспондент Ъ НАТАЛИЯ Ъ-ГЕВОРКЯН.Пустой Париж — как обычно в школьные каникулы. На трех избирательных участках в своем районе (3-й и 4-й округа Парижа) я обнаружила в общей сложности одного голосующего. Он был недоволен тем, что роликовые коньки пришлось оставить перед входом. Во время голосования, как гласит специальная инструкция, также запрещено курить и пользоваться мобильным телефоном. 16 улыбающихся или строгих лиц смотрели с предвыборных плакатов кандидатов. 28% населения ни один из них не был интересен, и они просто не пришли на выборы. В Париже этот процент оказался еще выше — почти 30.
По плакатам можно было судить, кто из 16 неинтересен совсем, и это был первый настораживающий сигнал: портреты всех кандидатов, кроме двух, были разрисованы или исписаны фломастерами. В лучшем случае пририсовывали усы. У кого-то на лбу была надпись: "И с таким лицом ты хочешь выиграть выборы?" И лишь портреты социалиста Жоспена (Lionel Jospin) и коммуниста Ю (Hue) не взволновали фантазию избирателя — они остались чистенькими и не тронутыми творчеством масс.
Активность избирателей нарастала по мере удаления от центра города. В 13-м округе, например, на участках избиратели прямо толпились. Изрядно уставшая дама, выдававшая бюллетени, выскочила за мной, заметив в моих руках зажигалку: "Вы позволите?" Она с удовольствием затянулась и пожаловалась: "Идут и идут. Покурить некогда. А где-то, говорят, совсем пусто".
Без трех минут восемь, когда закрывались избирательные участки, вечер перестал быть томным. Телевизионные дикторы еще до начала вечернего выпуска новостей стали созывать всех к экранам. Было понятно: что-то происходит. И в то же время не было понятно ничего, поскольку данные экзит-пулов противоречили друг другу. По одним — все шло по плану и во второй тур выходил Ширак (Jacques Chirac) с Жоспеном, по другим — вдруг как черт из табакерки выскакивал Ле Пен (Jean-Marie Le Pen). Потом наблюдатели скажут, что люди просто стеснялись признаться, что они голосовали за Ле Пена.
С восьми до одиннадцати вечера Франция молча переживала свой позор. Стало понятно, что правый радикал, "фашист" Ле Пен прошел во второй тур (17,02%), опередив премьера Жоспена (16,07%) и уступив всего-то 2% лидеру гонки президенту Шираку (19,67%). Уткнувшись в телевизоры или большие мониторы около предвыборных штабов, люди тянулись было к телефонам, чтобы позвонить друзьям и знакомым, но потом обреченно убирали телефоны обратно в карман.
Я все же позвонила. "Ты говорила, что будет скучно? Теперь тебе не скучно?" — голос моей знакомой-интеллектуалки дрожал, а интонация была столь укоризненной, что я чуть не начала оправдываться. "А ты-то сама голосовала?" — осторожно спросила я. "Нет",— услышала я то, что и ожидала услышать. Она не пошла голосовать, потому что считала, что ей не из кого выбирать. Именно эта, левая во французском понимании Франция ночью выйдет на улицы во всех крупных городах страны, чтобы прокричать, что Ле Пен не пройдет. Выйдут те, кто не пошел на выборы и для кого уличная демократия традиционно более привлекательна, нежели скучные бюллетени на скучных избирательных участках.
Атмосфера в штабах точно соответствовала результатам выборов. У Ле Пена был праздник. "Я, конечно, ожидал таких результатов, но все же это стало приятным... сюрпризом",— сказал уже после официальной речи 74-летний герой дня, сторонник жесткой руки, радетель интересов Франции, которая "должна быть для французов". Никаких шенгенов, никакой единой Европы, усилить охрану границ, никаких эмигрантов, если у них еще не оформлены бумаги, отдельная медицинская страховка для французов и нефранцузов, социальные привилегии — только французам. Еще 20 лет назад он не мог претендовать больше чем на 0,74%. "Господи, что же с нами происходит,— думал вслух стоявший рядом со мной мужчина, оказавшийся адвокатом.— Ведь и евреи голосовали за него. А за кого, если в стране, где президент — Ширак, жгут синагоги и взрывают автобусы с еврейскими детьми, а все интеллектуалы поддерживают арабов?"
В штабе Жоспена плакали, натурально, в голос, не обращая внимания на телекамеры. Когда Жоспен заявил, что после второго тура выборов уйдет из большой политики, молодая девушка просто заорала в голос. А я все ждала, что вот сейчас он призовет своих избирателей голосовать за Ширака или, во всяком случае, против Ле Пена и таким образом сделает свой уход триумфальным. Но на это Жоспена не хватило. Злые языки говорят, что стратеги Жоспена прогнозировали, что Ле Пен если у кого и отнимет голоса, то у Ширака, поэтому по отношению к крайне правым были весьма сдержанны. Не это ли имел в виду Жоспен, когда сказал, что берет всю ответственность за случившееся на себя?
Приближенные Ширака вполне могли втихаря отмечать победу на выборах. Социологи считают, что она обеспечена ему во втором туре с большим отрывом от Ле Пена: 80% против 20%. Но доверие к социологам подорвано результатами первого тура. Справедливости ради стоит заметить, что в штабе Ширака особого ликования не было, и некоторые не скрывали своего сочувствия к Жоспену. К тому же, как сказал один из членов команды президента, они должны теперь с колес менять тактику перед вторым туром, поскольку к такому повороту никто не был готов. Выступления Ширака ждали три часа. Он выступил последним из всех кандидатов и не сказал ничего.
В эту странную, шокировавшую французов ночь, когда многие просто растерялись, Ширак был таким же, как вчера и позавчера, а ожидания были другими. "Он должен был продемонстрировать силу и решимость, а он только красиво разводил руками. Не потому ли так много людей голосовали за решительного фашиста?" — говорила пятнадцатилетняя девочка своим родителям, вместе с которыми шла к площади Бастилии. В руках у нее был лист бумаги с одним словом: "Сопротивляйтесь!" "А когда же вы успели плакат сделать?" — удивилась я. "Да какой это плакат. Так, быстро вывела на принтере".
Митинг на площади Бастилии начался в общем стихийно. Около одиннадцати вечера там собралась молодежь из "Коммунистической лиги революционеров". Потом об этом сказали по телевидению. Люди сели в метро и поехали к Бастилии. Молодые ребята прихватили с собой барабаны и "разогревались" уже в поезде. Те пассажиры, кто не знал, куда движется толпа, узнав, присоединялись. Жители бульваров, соединяющих площади Бастилии и Республики, увидев колонны демонстрантов из окон своих домов, меняли пижамы на куртки и тоже присоединялись. Полиция оперативно перекрыла весь центр, людей с Бастилии уже не пускали на Республику и наоборот. По официальным данным, на улицы вышли десять тысяч человек, но мне показалось, что значительно больше.
"Нет расизму!", "Нет антисемитизму!", "Французы против Ле Пена!" Памятник в центре площади Бастилии был усыпан молодыми людьми. Они кричали: "Мы в первом, втором и третьем поколении дети эмигрантов. Нам по фигу, что думает по этому поводу Ле Пен. Мы у себя дома!" А рядом пацаны с красными флагами одинаково истово выступали и против Ле Пена, и против Ширака: "Ле Пен — вон, Ширак — в тюрьму!" Воздух был пропитан возбуждением, запахом пива и местами — травки.
Под выкрики "Национальный фронт не пройдет!" кто-то предложил идти к Елисейскому дворцу. Но так далеко демонстрантов не пустили. Они прошагали по улице Риволи мимо центральной мэрии Парижа, предусмотрительно оцепленной со всех сторон полицией, и тут около двух ночи стали расходиться. Шедший рядом со мной мужчина все время сетовал, что поленился загнать машину в гараж, бросил ее на площади Республики, а теперь совсем не уверен, что правильно сделал. Двигаясь в колонне, люди продолжали обсуждать причины происшедшего. Одни говорили, что повлияли события 11 сентября в Америке — люди чувствуют себя незащищенными и тянутся к тому, кто кажется им сильным и способным их защитить. "Да ладно,— отмахивается от них леворадикальная дама,— сами виноваты. Если во второй тур выходят два правых кандидата, значит, виноваты левые. Во-первых, мы никогда не можем между собой договориться, во-вторых, интеллектуалам на всех наплевать. А лепеновские дружной толпой пришли голосовать". "Да нет. Это ему Мегрэ (Megret) помог. Мегрэ — совершенно отвязанный крайне правый, и на его фоне Ле Пен уже не кажется таким страшным". "Просто Ширак с Жоспеном доигрались. Мерились кое-чем и не видели, что происходит в стране. Жоспен то с правыми заигрывает, то говорит, что он левый. В итоге никто так и не понял, какой же он". "Ну и что? Ле Пен тоже говорит, что он в экономике — правый, в социалке — слева, а в национальном вопросе — француз. Так кто он?"
Около собора Святого Павла стояли два кюре, чинно сложив руки, и спокойно наблюдали за идущими. Их лица ничего не отражали. С этим небесным спокойствием контрастировала молодая женщина, размахивавшая руками и объяснявшая куда-то в пространство, что и она виновата, потому что была разочарована в левых, и вот теперь за это приходится платить. За ней шагали молодые люди, которые ничего не говорили, а просто написали на майках "Мне стыдно за французов" и надели эти майки поверх свитеров.
Говорят, самые отчаянные дошли до площади Согласия и обрушили свой гнев на цитадель буржуазности в их понимании — витрины ресторана "Максим". Я этого не видела. Свернув в одну из улочек, отправилась домой. В открытых ресторанах сидели французские избиратели и продолжали разговаривать о политике. А говорят, это удел русских. Последняя фраза, которую я услышала, была почти прогнозом: "Теперь это просто дело чести — пойти и проголосовать за Ширака. В общем, ему крупно повезло".