Очевидцы
Специальные корреспонденты Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ и ЛЕОНИД Ъ-ГАНКИН стали первыми журналистами, которые вошли в лагерь беженцев в городе Дженине сразу после того, как оттуда ушла израильская армия. И все увидели. За это их арестовали.Армия ушла из Дженина на рассвете. Ушли танки, ушли мощные бульдозеры, ушли солдаты. Армия сразу объявила город закрытой военной зоной. Это означает, что журналист, задержанный при попытке проникнуть в Дженин или выйти из него, лишается аккредитации и подлежит высылке из страны. Если бы мы знали все это, то не поехали бы в Дженин. Но мы не знали. Израильская армия не сообщает о своих планах.
Мы, конечно, хотели увидеть Дженин своими глазами, раз уж мы здесь. Слишком много о нем говорят все эти дни. Мировая пресса называет происшедшее в лагере беженцев гуманитарной катастрофой. ООН приняла решение о расследовании событий в Дженине и объявила, что поможет в восстановлении города и окрестностей. Сами палестинцы говорят о резне в Дженине. Между тем почти никто не видел лагеря беженцев своими глазами. В лагере было несколько журналистов из Ассоциации зарубежной прессы, которых на один час привезли израильские военные. После этого они посчитали, что информации достаточно, и больше не показывали город посторонним.
Партизанское маршрутное такси
Из Израиля в Дженин, который до сих пор считался частью территории Палестинской автономии, можно попасть через единственный блокпост израильской армии. В это утро, как и в остальное время, он был перекрыт. Солдаты не отвечали ни на какие вопросы.Рядом с этим блокпостом находится арабская деревня Салем. Она на израильской территории, но до соседней палестинской деревни совсем недалеко, около двух километров. Есть дорога, по которой можно пройти пешком или проехать на тракторе. На этот раз ни то ни другое было невозможно. Дорогу перекрыли израильские военные. Их посты стояли вдоль всей деревни. Еще вчера этих постов не было. Тут к нам подошел подросток лет 14 и сказал, что может провести нас через посты.
— А пройдем? — с сомнением спросили мы.
— Наши партизаны ходят,— с вызовом пожал плечами мальчик и запросил немаленькую цену за свои услуги.
Мы взяли резко вправо от всех постов и на какое-то время пропали из поля зрения солдат, так как они не могли видеть нас за холмом, которого мы держались. Никакой дороги не было, мы шли по частому смешанному лесу с оврагами. Подросток был спокоен и только все время просил не отставать. Это было непросто, потому что паренек попался прыткий.
Потом мальчик начал проявлять признаки беспокойства. Несколько раз он останавливался, долго прислушивался и делал нам знак бежать как можно быстрее. Два раза мы перебегали дорогу, ту самую, которую сверху, со стороны Салема, перекрыли израильские солдаты. Однажды мальчик, почувствовав что-то неладное, даже упал и пролежал в сосновых иголках несколько секунд, пока мы, испугавшись, не начали тормошить его за плечо. Тогда он побежал дальше.
Наконец мальчик просиял и показал рукой вниз. Метрах в ста внизу стояли два дома. Это была околица арабской деревни Румани. Не так трудно ходить палестинским партизанам через израильские блокпосты. Если уж это сделали мы белым днем, то они, зная тут каждый кустик, не испытывают вообще никаких неудобств, тем более ночью.
Мальчик достал из штанов мобильный телефон и кому-то позвонил. Через несколько минут, ныряя на чудовищных ухабах, снизу подъехало такси с арабскими номерами. Водитель узнал, что мы из России, спросил, коммунисты ли мы, и, не дожидаясь ответа, произнес трудные для него слова: "Ноу мани!" Потом он еще немного подумал и уехал. То есть за деньги он нас везти не мог, потому что был коммунистом, а без денег тоже не мог, потому что был таксистом.
Но еще через несколько минут приехала другая машина, которую опять вызвал арабский подросток. Этот водитель не был коммунистом, и мы поехали в Дженин, до которого было, как он сказал, километров 20. Мы проехали через пустынную Румани и двинулись по такой же пустынной дороге. Нас никто не обгонял, и никто не попадался навстречу. Наконец увидели встречное такси. Водитель возвращался из окрестностей Дженина и сказал, что израильские войска вышли из города и полностью окружили его, а единственную дорогу прошедшей ночью перекопали сразу в нескольких местах.
Стало хотя бы понятно, почему военные так усилили посты. Это было, конечно, связано с тем, что они вышли из Дженина. Еще накануне днем армия никуда, кажется, не торопилась. Официально считалось, что солдаты разбирают завалы в поисках погибших палестинцев и что нашли более 200. До этого арабы обвинили военных в том, что они, действуя совершенно бесконтрольно, на самом деле скрывают масштабы трагедии и прячут найденные тела. Верховный суд Израиля сначала остановил работы армии, а потом разрешил, но под присмотром международного Красного Креста. Но военные уже обиделись, что им не доверяют, и фактически прекратили поиск тел арабов под руинами лагеря беженцев. Но и палестинцам не разрешали искать. Так продолжалась несколько дней. Говорили, что над лагерем теперь стоит нечеловеческая вонь.
Дорога и в самом деле была перекопана. За ночь израильтяне вырыли глубокие и довольно широкие рвы. Арабы, впрочем, сразу наладили объездную дорогу и даже регулировали движение по ней. Машин было много: в Дженин хотели попасть сотни людей, которые все эти дни не знали, что случилось с их родными и знакомыми. У некоторых в Дженине остались дома.
Лагерь беженцев, в котором происходили основные бои, это, собственно говоря, микрорайон Дженина с узкими улочками, мечетью, школой и больницей. Дома не очень богатые, но и не трущобы. Лагерь существует с 1948 года, с момента образования Государства Израиль, когда многие арабы уехали с израильской части на территорию, которая тогда считалась иорданской, а потом стала частью Палестинской автономии.
Объехав первый ров, наш водитель увидел второй, и его терпение кончилось. Он сообщил, что дальше не поедет, но до лагеря тут пешком минут 15. Водитель не обманул. Когда мы через несколько минут ходьбы спросили одного араба, сколько еще до лагеря, он сказал:
— Вы уже в лагере.
Антиеврейский субботник
Мы были на самой окраине. У длинного бетонного забора два мощных бульдозера копали траншеи. Три траншеи были уже готовы, каждая длиной метров в 25.— Зачем эти траншеи? — спросили мы у приличного вида человека в очках, который подгонял к ним еще один бульдозер.
— Для шахидов. Мы нашли их сегодня в лагере — больше 30 трупов. Будем хоронить через два часа. Приходите.
Этот человек, Диаб Туркмани, работал инспектором в отделе народного образования в Дженине. Судя по фамилии, он был туркменом из клана, предки которого перекочевали на Ближний Восток 300 лет назад и до сих пор держатся демонстративно отдельно от арабов, хотя и живут вместе с ними. Дом Туркмани стоял на краю городка.
— 3 апреля солдаты проломили стену и вошли в мой дом,— рассказал он.— Евреи даже не умеют пользоваться дверью! Всю семью выгнали на улицу, посадили всех на землю, приказали держать руки за головой. В доме устроили обыск, все перевернули, побросали все вещи на пол. Спрашивали, есть ли оружие, взрывчатка. В противоположной стене пробили дырки и потом использовали их как огневые точки. Здесь был настоящий ад, я не понимаю, как выжил. Почему нас не убили? Наверное, из-за моих очков. Надо сказать, чтобы все арабы носили очки.
— Сколько еще неубранных трупов в лагере?
— Еще есть,— озабоченно сказал он.— Когда солдаты перестали собирать их, нам сказали, что этим займется Красный Крест. Но они не захотели. Потом мы надеялись на спасателей. Но они вообще не пришли. Тогда мы дождались, пока уйдут военные, и начали делать это сами.
— И давно делаете?
— С утра. Остались только те, кто глубоко под руинами. Кто-то, правда, рассказывал, что видели собаку и она держит в пасти человеческую руку. Эту собаку надо поймать. А сейчас там работают наши бульдозеры.
В центре лагеря и самом деле работали два бульдозера. Картина, открывшаяся нам, была действительно ужасной. Центр городка был полностью разрушен. Руины дымились до сих пор. Несколько десятков человек разбирали их. Над всем этим стоял нестерпимый смрад. Люди зажимали носы тряпками.
Войска вошли сюда 3 апреля. Израильтяне считали этот лагерь гнездом "Хамаса". Солдат встретила хорошо организованная оборона, которую держали человек триста. Бои продолжались четыре дня. Израильская армия понесла самые тяжелые потери за все полтора года интифады. Только за один день в лагере погибли 15 резервистов. Палестинские боевики заминировали дом и взорвали его, когда резервисты приблизились к нему. На помощь им бросились другие солдаты и попали под огонь снайперов.
К нам подошел немолодой араб, представившийся членом парламента Палестинской автономии.
— Я отвечаю за все, что теперь происходит здесь,— сказал он. И повел нас по развалинам. Некоторые дома как будто разрезало пополам, и теперь люди, не боясь, что здания в любую секунду рухнут, копошились на вторых и третьих этажах. Одна женщина при нас сорвалась со второго этажа, некоторое время лежала без движения на земле, а потом, когда ее подняли, встала и опять пошла наверх.
— Что вы хотите там найти? — спросили мы ее.
— Документы, свидетельство о рождении, семью свою... Все ищу, что найду.
Мы тоже зашли в этот дом. Он был более или менее богатый по местным меркам. Комната на втором этаже служила спальней. Уцелели кровать со спинкой из хорошего дерева и туалетный столик с зеркалом в раме. На зеркале губной помадой на иврите было написано: "Спасибо за теплый прием. До свидания на мирных переговорах". Ниже была нарисована эмблема элитной израильской дивизии "Голани" — кучерявое дерево и цифра 51, видимо, номер взвода. Рядом валялась большого размера фотография араба с выжженной на месте лица дырой. На груди той же помадой нарисована звезда Давида.
— Кто это на фото?
— Я,— сказал молодой араб, сын хозяина дома (сам хозяин погиб, сказали нам, и тело до сих пор не нашли) и приложил к своему лицу. Появились недостающие детали.
— Когда солдаты обстреляли людей в центре лагеря из вертолетов и поняли, что они не сдадутся, их начали просто давить армейскими бульдозерами,— рассказал араб, скомкав другую фотографию, на которой старику с белой бородой художники из дивизии "Голани" подрисовали рожки и очки.— Посмотрите, вон там работает бульдозер. Он ищет то, что осталось от мальчика-инвалида, которого родители не смогли забрать из дома, который снесли солдаты. Родители кричали им, что там их сын, но солдаты в ответ стреляли в воздух.
Мы подошли к этому месту. Под обломками, под бетонными плитами, под землей было еще, видимо, много трупов, потому что в этом месте и без того сильный сладковатый запах усиливался. Бульдозер сносил слой земли за слоем. Несколько десятков человек, вытянув шеи, следили за каждым движением ковша. Вскрикнула женщина, что-то увидев, и бульдозер замер. Это оказалось разноцветное одеяло. Женщина закричала, что мальчик укрывался этим одеялом. Через секунду киркой выкопали какое-то подобие медицинской утки.
— Он здесь, здесь! — закричала женщина.
Киркой выкопали несколько тетрадей, исписанных арабской вязью. Мальчик вел наблюдения за жизнью. Но больше ничего не нашли. Снова начал работать бульдозер.
Немного выше работали еще несколько десятков человек. Земля тут была изутюжена танками и бульдозерами, которые снесли строения и свезли их в одну огромную кучу. Люди примерно определили, где стояли их дома, и пытались найти хоть что-нибудь под утрамбованными гусеницами руинами.
Некоторые арабы углубились в землю метра на полтора. Над одним из них, стариком с аккуратной белой бородкой, встал молодой парень и молча смотрел на эту работу. Старик поднял голову, не спеша выбрался из могилы и начала бить парня. Парень от неожиданности упал в яму. Старик спрыгнул за ним и продолжил. Парень не сопротивлялся. Старика едва оттащили.
— Зачем он смотрит! — в бешенстве кричал старик.— И кто пустил его в мой дом?! Это мой дом! Я тебя не приглашал! Убирайся! Уходите все!
Он сел на землю, обхватив голову руками.
Бульдозерные похороны
Мы услышали крики внизу, там, где искали мальчика. Его нашли. Вокруг бульдозера суетились люди в респираторах. Все молчали. Дети, затаив дыхание, смотрели на человеческие останки и по примеру взрослых зажимали майками носы. Неожиданно араб лет тридцати поднялся на пригорок и громко заговорил по-английски, обращаясь, видимо, к нам и к другим журналистам (вокруг работало уже несколько съемочных групп):— Я простой палестинский бизнесмен, много езжу по миру и всегда смотрю по сторонам. Но такого я нигде не видел! Посмотрите, что они сделали! Вы стали свидетелями преступлений евреев! А в чем мы провинились? В том, что хотим жить на своей земле! Они надеются нас запугать, сломить нашу волю к победе! Но это им не удастся! Мы дали евреям достойный отпор и одержали победу! Ведь они ушли!
Его дернули за рукав, чтобы замолчал, но бизнесмен потом еще долго говорил на эту волнующую тему с молодой английской журналисткой, а потом и вообще увел ее показывать город.
Другой араб подбежал к нам и показал на кучу мусора, только что вывезенного бульдозером:
— Вы видите колесо? Это от танка. Мы подбили их танк. Это сделал мой друг!
Он показал, откуда в город входили танки.
— Мы сражались, но силы были неравные. Все мои друзья погибли.
Он достал из кармана маленький американский пистолет и сказал, что нашел это на развалинах своего дома.
— Я отдам им все пули из этого пистолета,— образно пообещал он.
На окраину города уже свозили трупы шахидов в белых простынях. Сначала подъехал один трактор, потом второй, третий. Некоторые арабы, сидящие на высоких бортиках тракторов, были в противогазах. Еще несколько машин с бетонными плитами разгружались у самых траншей. Арабы стали обкладывать траншеи этими плитами. Потом долго укладывали туда трупы головой на восток. Одного положили было неправильно и потом долго крутили в разные стороны. Видимо, шахид сильно пострадал и было непонятно, где у него голова.
Откуда-то сверху, от перекопанной дороги, до которой мы доехали на такси, раздались пулеметные очереди. Никто даже не повернул головы в ту сторону. Арабы сосредоточенно делали свое дело. Из машины, которую тоже подогнали к самым траншеям, была слышна арабская музыка. Громко стонали и заламывали руки, не приближаясь к трупам, две женщины.
Траншеи заваливали песком сначала руками, но потом, видимо, поняли, что это будет слишком долго, и подогнали бульдозер. Он завалил и утрамбовал могилы за пять минут.
Через час должно было стемнеть. Пора было выбираться.
Закономерный арест
На выходе из Дженина толпились несколько десятков человек. Все хотели уехать. Но единственная дорога теперь обстреливалась. Израильские солдаты сидели выше, на холмах. Им, наверное, было обидно, что они копали-копали ночью рвы, а машины все равно ездят, вот они и начали стрелять. Ведь они все-таки объявили Дженин закрытой военной зоной.Теперь уже никто не ездил и даже не ходил. Арабы тихо переговаривались друг с другом. Рядом с нами сидели на рюкзаках два парня и девушка из Германии.
— Вы журналисты? — спросили мы.
— Да нет, просто туристы,— с вызовом ответила девушка.— Мы сочувствуем народу Палестины. Разве этого мало, чтобы быть здесь? Обязательно надо быть журналистом?
В это время арабы, стоявшие и сидевшие рядом с нами, вдруг побежали по дороге. Стрельбы не было слышно. Побежали и мы вместе с немцами. Открытое пространство — метров триста. За ним холмы и безопасная дорога, на которой тоже ждали люди, чтобы попасть в Дженин. Когда мы уже подбегали к насыпи у рвов, где-то совсем рядом снова начали стрелять. Кто-то спрятался за деревья, кто-то упал на землю. В метре от нас залег молодой араб.
— Вы христиане? — спросил он на хорошем английском.
— Конечно! — с готовностью ответили мы.
— Я тоже христианин. Вперед! А то тут можно до утра пролежать. Христос нам поможет!
Мы опять побежали. Впрочем, несмотря на стрельбу, некоторые арабы уже шли спокойно и даже не пригибались. Солдаты, судя по всему, стреляли в воздух.
На другой стороне, за холмом, все было спокойно. Мы нашли машину до Румани, а когда доехали, пересели в трактор и поехали в Салем, арабскую деревню на израильской территории, в которой оставили машину. Нам показалось, что теперь — домой — мы можем ехать открыто, а не пользоваться партизанской тропой. На тракторе мы обогнали идущих пешком в гору трех наших немецких друзей. Мы предложили им помощь, но они категорически отказались. Метров за сто пятьдесят до Салема трактор остановился. Араб-тракторист не мог ехать дальше, боялся, что где-нибудь тут, у кустах, прячутся израильские солдаты.
И ведь действительно прятались. Два резервиста приказали нам остановиться, отобрали документы. Тут один из них увидел внизу немцев, которые, оценив ситуацию, попытались спрятаться в кустах. Солдат крикнул им, чтобы шли к нам, сначала на иврите, потом на английском. Они даже не ответили.
— Ну все, я стреляю! — крикнул солдат, с какой-то тоской поглядев на своего товарища.
— Погоди,— с сомнением сказал тот.— Это же не арабы. Занимайся этими, а я поговорю с теми... Эй, выходите! Израильская армия ждет вас. Не заставляйте нас нервничать.
Но немцы, воспользовавшись секундной растерянностью в рядах израильской армии, были уже далеко. Тогда резервисты решили, видимо, отыграться на нас.
— А вы арестованы,— объявили они.— Вы нарушили пространство закрытой военной зоны.
— Да откуда мы знали, что она закрытая? Сегодня открытая, завтра закрытая.
Солдаты, держа нас под прицелами, стали звонить куда-то. Потом они доставили нас в какой-то разрушенный дом и приказали сидеть там. Все это время они звонили по телефонам, потом долго ждали каких-то распоряжений. Один резервист начал было с интересом расспрашивать, как там, в Дженине, на самом ли деле гуманитарная катастрофа, как говорят по CNN.
— Что вы там увидели? - спросил он.
— Ничего. Там ничего не осталось.
Наш ответ не понравился резервисту.
— Конечно, довели наших ребят. Нервы у всех могут сдать. А сколько мы их терпели!
Потом солдаты, получив по телефону новый приказ, резко сказали, чтобы мы быстро убирались отсюда и что о нашем поведении будет доложено кому надо на самый верх.
— Ждите лишения аккредитаций,— пообещали они.
Вот мы и ждем.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, ЛЕОНИД Ъ-ГАНКИН, Дженин