Основоположник кинематографической «польской школы», один из старейших и самых крупных режиссеров мира, чьи фильмы прочно вошли в классику киноискусства, Анджей Вайда скончался в возрасте 90 лет.
Польский режиссер Анджей Вайда
Фото: Алексей Витвицкий, Коммерсантъ / купить фото
Анджей Вайда — обладатель каннской Золотой пальмовой ветви и «Оскара» за вклад в кинематограф. Однако полюбили мы его независимо от регалий и наград (в том числе Московского фестиваля), а отношение к нему сложилось у многих россиян гораздо более интимное, чем к другим большим зарубежным мастерам кино, разве что Феллини мог бы с ним в этом смысле сравниться.
Начиная с «Канала» (1956, Вайде было 30 лет) и вплоть до «Катыни» (2007, Вайда уже вступил в девятый десяток) жертвы, принесенные польским народом, показаны в его фильмах как «бесполезные», то есть не только и не просто героические, не красиво-романтические, а поистине трагические. Трагедии Вайды не оптимистичны, а его романтизм лишен сентиментальности, и это часто создавало барьер между ним и массовым сознанием. Тем не менее сила его таланта побеждала и самые яростные критики замолкали, когда фильмы Вайды становились событиями национального и интернационального масштаба. Таким событием стал «Пепел и алмаз» с финальной сценой агонии молодого польского патриота, заложника глобального исторического конфликта, на мусорной свалке: кадр, сделавший иконой польского кино Збигнева Цибульского. Таким событием стала дилогия «Человек из мрамора» и «Человек из железа», гимн польской рабочей «Солидарности». После этого главный польский режиссер стал персоной нон грата в нашей стране (сейчас бы сказали — «русофобом»), а посвященная ему статья в новом издании Энциклопедии была заменена другой, равной по объему,— «Вайда — разновидность сорной травы...». Но Вайда вернулся, ставил спектакли в России, воспринимая ее как страну Достоевского и великой культуры, а великая культура не имеет границ и умеет прощать.
«Катынь» тоже не просто фильм, а фильм-событие. Умудренный возрастом и опытом Вайда делает личную, предельно эмоциональную версию польской истории, которая, наверное, и является единственно адекватной. В ней есть лирический герой Анджей, чьим прототипом стал отец режиссера. Есть другой герой — невольный предатель, виноватый уже тем, что выжил, и призванный добить самого себя. И есть группа персонажей, преимущественно женского пола, чья миссия — нести память о своих мужьях, братьях, отцах, вопреки официальной версии их гибели. Одна из этих женщин — польская Антигона: она пытается символически захоронить тело своего брата с той датой смерти на могиле, которая изобличает ее виновников.
Есть в фильме и другие персонажи, и за ними тоже своя историческая правда. Они конформисты, но не просто, а идейные, и тоже патриоты: вместо организации нового подполья и новой войны предпочитают, чтобы Польша жила, даже не будучи свободной. Сам Вайда тоже жил и творил в этой Польше, он тоже жертвовал многим, но жертва его не была бесполезной. Именно там, будучи заключенным «социалистического лагеря», он научился видеть историю не в черно-белых, а в цветных красках, отделяя политику от культуры, ставя Достоевского и Булгакова и снимая в «Катыни» Сергея Гармаша в роли благородного русского офицера, тоже обреченного стать жертвой. Полезной или бесполезной — но кто в России свои жертвы считает?
Не могу удержаться от личной ноты. Смерть Анджея Вайды для меня как уход близкого родственника. Если бы не он, не фильм «Пепел» (не путать с «Пеплом и алмазом»), не импульс, испытанный от польского кино, кто знает, пришла бы мне в голову идея бросить любимый город Львов, надежную профессию математика и ринуться в Москву, чтобы испробовать себя на сомнительном поприще кинокритика. И моей жене тоже: она, поступая во ВГИК, написала работу про Вайду, а вот диплом про него ей писать не разрешили — пришлось заменить Вайду на Иоселиани. Однажды мы ринулись из Подмосковья в кинотеатр «Иллюзион», где объявили ретроспективу Анджея Вайды. Когда мы выходили из трамвая на Котельнической набережной, на нас набросились человек десять с вопросом, нет ли лишнего билетика. Вот так любили Вайду. Было девять утра, кажется, март, 1976 год. Всего 40 лет назад. А ему было 50.