— Как провели день перед выходом на лед?
— Было легче, чем перед короткой программой. Там я понимал, что не могу допустить ошибку, долго не мог заснуть. А тут был более или менее спокоен. Ночью впервые за всю Олимпиаду отлично выспался. Еще и потому, кстати, что мой сосед — Максим Маринин — уехал играть в Лас-Вегас. Вечером Татьяна Анатольевна сказала, что будет наблюдать за тем, как катаются соперники, а я настраивался. Потом узнал от нее, что Плющенко сделал два четверных прыжка и на одном из них ошибся, а Гебел — три. В принципе при таком раскладе я мог бы ограничиться одним прыжком в четыре оборота: даже если бы проиграл произвольную Жене, все равно стал бы первым. Однако решил ничего не менять. Хотелось, чтобы победа была абсолютно полноценной.— Все же программу вы чуть-чуть упростили — не было заявленной комбинации из двух тройных...
— Но до этого я сделал два четверных, один из них в каскаде. Решил, что хватит.
— Проще выступать последним?
— Скорее наоборот, сложнее. Ведь приходится ждать. А ожидание — это нервы.
— Принципиально для вас было получить эти "шестерки" в произвольной?
— (Улыбается.) Мой агент всегда мне говорил: "Леша, если проигрываешь, проигрывай достойно". Так ведь и побеждать надо, значит, тоже достойно. Считаю, кстати, что "шестерки" вполне мог бы получить и за короткую программу: она их заслуживала. Жаль, что катался в середине, а не в конце,— тогда бы они наверняка были.
— То, что случилось с Плющенко в короткой программе, успокоило вас?
— Конечно, успокоило: все-таки вышел в лидеры. Хотя, как сказал однажды знаменитый Курт Браунинг, короткой программой нельзя выиграть Олимпийские игры, но вот проиграть можно... И я еще знал, что Олимпиада — это не чемпионат Европы или России. Здесь могут происходить, как с Плющенко, невероятные вещи. Поэтому выходить на лед было все-таки непросто.
— Когда Плющенко поставили довольно высокие оценки, вы не разволновались опять, как перед короткой программой?
— Я в это время специально ушел подальше и закрыл уши... Нет, на самом деле я знал, что оценки у него будут высокими и Женя выйдет на второе место. Но это ничего не значило. Я уже боролся не с ним, а с собой, со своей головой, своими нервами. Испортить все мог лишь я сам.
— А что вам сказала Тарасова, когда вы покинули лед?
— Не помню. Словно в тумане каком-то был. Да до сих пор, по-моему, в нем нахожусь... Выиграл вроде бы три чемпионата мира, три — Европы, и все равно трудно поверить в то, что стал олимпийским чемпионом.
— К слову, не давил на вас тот скандал, что разразился после победы в парном катании Елены Бережной и Антона Сихарулидзе? Не боялись, что он каким-то образом отразится на вас?
— Если честно, то меня не слишком интересовало, что там было в парном катании. Я концентрировался на собственном выступлении, думал не о том, что творится вокруг, а о том, как откатать в полную силу.
— Помощь известного психолога Рудольфа Загайнова, похоже, пошла вам на пользу. Почему вы решили прибегнуть к услугам такого специалиста?
— Прошлый сезон, поверьте, был для меня невероятно тяжелым. Я иногда чувствовал, что вообще не могу кататься, что эти сбои в программах будут продолжаться бесконечно. Хотелось все бросить... Но меня в конце концов — в том числе с помощью психолога — убедили, что не все потеряно, что я просто слишком долго был первым и слишком устал. Надо забыть о том, что ты должен быть первым, и снова стать самим собой.
— А как бы вы определили то, что произошло с вами после перехода к Татьяне Тарасовой?
— Если коротко, благодаря ей я стал не только прыгуном, но и артистом.
— Собираетесь принимать участие в чемпионате мира, который состоится в марте в Нагано?
— Пока я ничего точно не знаю. Просто надо еще прийти в себя, что называется, снять медаль с шеи. Но подготовка к чемпионату запланирована. Хотя, разумеется, сначала надо как следует отдохнуть и расслабиться. Здесь, в Солт-Лейк-Сити, например, обязательно схожу на хоккей.
— То есть с выступлениями в любительском фигурном катании вы не заканчиваете?
— (Смеется.) Думаю, нет. Что мне, в конце концов, еще делать?