Сегодня открывается Нобелевская неделя — в Стокгольме будут названы имена лауреатов в области медицины и физиологии. Накануне корреспондент "Ъ" АЛЕКСАНДР ЧЕРНЫХ побеседовал с хранителем архива Нобелевского комитета ЭРЛИНГОМ НОРРБЮ, который приехал в Москву по приглашению президента РАН Владимира Фортова и при содействии директора Института биорегуляции и геронтологии Владимира Хавинсона. Господин Норрбю рассказал, что выдающиеся российские ученые каждый год номинируются на премии, но далеко не всегда получают их из-за возросшей конкуренции в научной среде.
Фото: Михаил Гребенщиков, Коммерсантъ / купить фото
— Государства хвастаются друг перед другом количеством нобелевских лауреатов, как будто речь идет о победе на Олимпийских играх. А на ваш взгляд, отражает ли количество Нобелевских премий реальный уровень развития науки в стране?
— Разумеется, ведь мы выдаем премии за исследования самого высшего уровня. И по нобелевской статистике можно увидеть, как в разных странах меняется ситуация. Например, до Второй мировой войны премии получали ученые из Германии, Великобритании. А вот после войны, по ряду причин, о которых вам должно быть известно, на лидирующие позиции вышли США. И сейчас 70% Нобелевских премий в области естественных наук выдаются именно американским ученым. Но хочу подчеркнуть, что мы максимально объективны: анализируем само исследование и только потом смотрим, кем оно вообще было совершено.
— В России есть некоторая обида на Нобелевский комитет — ведь на нашем счету множество выдающихся открытий, а Нобелевских премий меньше, чем у других стран.
— Я очень уважаю российскую науку, и ваши ученые действительно очень высокого уровня. Особенно в области физики — и в этой области, кстати, было довольно много лауреатов из России. В биологии в начале прошлого века у ваших ученых было много крупных открытий. Но, к сожалению, позже мы наблюдали в ряде стран феномен отрицания генетики, что отбросило там эту науку на 25-30 лет. Я начал заниматься вирусологией в 1950-х и знал многих выдающихся российских ученых в этой области. А Дмитрий Ивановский вообще создал эту науку, открыв вирусы.
— Но если наша наука так сильна, то чего ей не хватает, чтобы быть отмеченной Нобелевским комитетом?
— Я совсем не думаю, что российские ученые остались за бортом премии. Но вы должны понимать, что сейчас очень повысилась научная конкуренция. Если сравнить с количеством ученых, которое было на планете всего сто лет назад — разница колоссальная. Более того, появились сильные ученые из стран Азии, Ближнего Востока. Но я вас уверяю, что сильнейшие российские ученые всегда номинируются на премию и оцениваются комитетом.
— Существуют две номинации, где выбор комитета традиционно воспринимается неоднозначно: это литература и награда за вклад в дело мира. Как вы считаете, насколько эти премии отражают реальные заслуги победителей?
— Конечно, это не моя область, но я могу сказать, что и там комитет крайне ответственно подходит к работе, читает все книги. Но вы сами должны понимать, как сложно провести обзор всей мировой литературы — с учетом того, что она должна быть достойно переведена. Иногда ведь сам комитет оплачивает перевод того или иного произведения, чтобы его члены могли составить свое мнение. К тому же, первые десять лет существования премии (с 1901 по 1911 год.— "Ъ") мы очень четко следовали завету Нобеля, где требовалось, чтобы награждалась литература идеалистического содержания. Понятно, что такие писатели, как Толстой или Стриндберг, просто не подпадали под это определение.
— Как мы знаем из рассекреченного Нобелевского архива, в 1963 году "Лолита" Владимира Набокова номинировалась на премию, но ее отклонили, посчитав "аморальным" произведением. На ваш взгляд, может ли "аморальность" быть критерием?
— Мое личное мнение — "Лолита", безусловно, заслуживает Нобелевской премии. И ее сюжет — никакая не проблема, ведь это литература, где вы описываете чувства, эмоции... Конечно, тогда со стороны комитета было несколько самонадеянно взять на себя право решать, что морально, а что нет. Я думаю, что выбор комитета по литературе успешен в 50%. Но могу сказать абсолютно точно, что тут нет внешнего политического влияния — скорее, само решение потом политизируется. С премией мира все еще сложнее. Как оценить вклад в дело мира? Кто лучше, а кто хуже? Это ведь очень абстрактно. Недавно были похороны экс-президента Израиля Шимона Переса — и тут можно задаться вопросом, насколько обоснованно он получил премию. Или вот премия Генри Киссинджеру в 1963 году тоже теперь воспринимается неоднозначно. Думаю, что премией за мир были заслуженно отмечены около 30% лауреатов.
полная версия
kommersant.ru/11785